Вадим Кулаков

Ты уже совсем не молода, 
И горчит обычная вода. 
Расстелилась скатертью дорожка 
От тебя до моего окошка, 
На котором мрак и холода. 

За свечой схожу, тут за углом. 
Не понять ни сердцем, ни умом, 
Как горит она, немолодая, 
Как на горе тайна восковая 
Обручилась с лунным серебром. 

За стеклом – особая печать, 
И весне приходится начать 
Этот подвиг самоумаленья, 
Ведь тебе без всякого сомненья 
Не уйти от зимнего меча. 

Город нежен твердостью ночи, 
Разлетелись мыслями грачи 
По крылу на каждое оконце. 
Может быть, такое выйдет солнце, 
Где не будет подвига свечи. 

Достоять восход наперекор, 
Из которого невидимой рекой 
Льется свет судьбы и отражений, 
Он меня с тобою не поженит, 
Только выбьет чертово стекло, 

За которым – мрак и холода, 
Это я, и это мне года 
Вышивали скатертью дорогу 
До тебя, с отчаянием в ногу 
Я дойду, чтоб раз и навсегда. 

я враг, я тень, я мертвое звено 
между ногами вышедших из круга 
судьбы или души, и мне светло 
насквозь, но по каким заслугам? 

теряется безбожная весна 
в окне, медведицей разбитом. 
а я? я выставляю на веса 
бессмертье в ополченьи ядовитом. 

и если гость ты, выдави слезу 
зеленоглазой матери-крапиве, 
ее судьбу тяжелую внесу 
в свою. она, зеленая, красивей. 

я тень? я враг, размотанная пряжь, 
на зеркало идущий ситец. 
и мне бы отражаться в небе, я ж 
себя предвидел облаком и птицей. 

я наковальне выбил хрупкий зуб, 
я враг отчизны - сплавов и дыханья 
судьбы, что высекает белизну 
над черноземом, глиной. ожиданья 

не будет, чтобы просто умереть. 
тоннелей гул нам выпестает душу. 
скажи, любимая, что золото и впредь 
нам будет рыбой, куполом наружу 

любви, промотанной зазря. 
деревенеет слово алфавитом. 
скажи, летящая над городом заря, 
ты будешь мне женою знаменитой? 

и посох не возьму, и не зажгу звезду 
литую, что впотемках ищет сердце. 
так рано, что поймаю резеду 
и буду ждать, прикормленный, младенца. 

ливни ходили на свой водопой, 
но как оказалось - воды не бывает. 
тучу сорви и за ливень допой 
то, что мы завтра уходим домой 
в пустыню стеклянную, что остывает. 

верный песок, он сухой, но хранит 
звезды усыпальницу, темную стужу 
речи, что, как оказалось, - гранит, 
не без удачи в него я проник, 
и было мне больно, но было и хуже. 

мир постепенно все брал в оборот, 
плечами раскинулась знойная ноша. 
сердце и солнце - мой водоворот, 
кровь и лучи обжигают народ, 
и Божья рука на себя не похожа. 

завтра не будет, сегодня - мой дом, 
сто лет ожиданья, но память упряма. 
идет она счастлива, счастлива в том, 
что и без счастья жива, а потом 
спасет не кого-нибудь, а Авраама. 

мне бы дугой оказаться во тьме, 
сойтись в небывалом - в огне и душице, 
после себя быть себе же родней. 
кажется, ливни готовы к воде, 
и ближе исход, и короной кружится 

птица, что съела осколок добра, 
город, где ночь по закону одна.
дождь, что стекает по жезлу реки,
миру на радость, себе вопреки.

стена и кусочек неба. 
подруги твои мертвы. 
на койке больничной слева 
под сумраком синевы 

ведешь разговор о счастье – 
запретное существо. 
какой одинокой мастью 
гадала ты на него? 

когда твою смерть считали 
подобранной сиротой. 
на сердце рисунок стали 
на будущее прикрой. 

столетняя ночь подвала, 
луны молодой оскал. 
ты Богу клубок давала, 
чтобы тебя искал. 

и запах в руках сиделки 
разящего серебра. 
не ты ли снимала мерки 
с Адамового ребра? 

как лист, обделенный словом 
всечувствующей весны, 
тебя распускают снова 
под взглядами семерых 

врачей с уголовным прошлым. 
но совесть твоя чиста, 
как будто бы ею можно 
дотронуться до креста. 

в сердцах, разделенных свыше, 
сказала ты: мой сосед, 
наш Бог из палаты вышел 
и кажется насовсем. 

а я упаду и встану, 
никто меня не проси. 

рассказывает туману 
сущий на Небеси. 

Вот и весна, где темень на темя 
Остро ложится. Дивное время. 
Птицы проснулись снами наружу. 
Это весна, где солнце не нужно. 

Брызжет деревьев темная сила, 
Что удлиняла и уносила 
Мысль о спасенье, честной любви 
Между людями, лучше – людьми. 

Кажется, люди, дома изначально 
Были законом общей печали. 
Пыль собиралась мраком на коже, 
Как отодрать ее, Господи Боже? 

Где-то и я, не спавши, в вагоне 
Жму свою ночь в околевшей ладони. 
Где-то моя неземная страна 
Заново смертью на смерть создана. 

Верите, город нашелся в траве 
Рыжей, мохнатой, как луч в голове. 
Верный мороз, блаженный мороз, 
Сколько в глазах снежинок-заноз. 

Тысячи листьев вольных границ, 
Пересеку их тайною лиц. 
Шурочка, Лара, Тоня, мои 
Рыцари бедные зимней войны. 

Улицы, елки.. Моя голытьба. 
Черт узнает, что бывает судьба. 
Ныне и присно свет от свечи 
В сердце течет чернее ночи. 

Век обещает Божьи дела. 
Кажется, сказка такая была. 
Красной мишенью солнышко смело 
Жизнь мою просит на общее дело. 

Ходит безжалостно поезд по кругу. 
Солнце садится, встает месяц смуглый. 
Душу взываю, скальпель беру 
Круг перерезать, дней череду. 

Осень. Весна. А лето? Зима?! 
Где я? Но помню, тебя проклинал, 
Черный диавол, уголь в печи. 
Помню, любил, молился, лечил. 

Здесь я, родные, здесь, никуда 
Больше не сдвинется наша судьба. 
Зимние ветры Божьих погонь 
Не вырвут свечи бесконечный огонь.