Марта Петрова

                 *      *      *

Помнишь, лето воском плавилось,

день сжимал объятья знойные,

тень ценилась выше золота,

облака, как миражи.

Обжигающими лавами,

проливаясь в мир, бездонными,

босоногим нашим шёпотом

по земле бежала жизнь.

Ты пришёл дождём спасительным

в день июньского безумия,

ты пришёл, как очищение

в пик великого огня –

долгожданный ветер, зритель мой.

И настало новолуние,

И, шепча слова священные,

мы сбегали от меня,

той, что в страшном одиночестве,

на кресте избытка гордости,

ищет в душах сострадания,

облачённая в мечты.

Поражаю цели с точностью,

не вступаю в разговоры с тем,

кожей что не осязаемо,

словно призрак суеты,

но другая Я – распятая,

не поверила в спасение.

Ты сдувал объятья пламени

и снимал её с креста,

и под ветра вой закатного,

твёрдо веря в воскресение,

нёс её чужими странами

вдаль от лунного моста.

И цепляясь за земь ветками,

то, грустя, о том, что дорого

вне изменчивой реальности,

где давно погас пожар…

В нас бросает время ветхое

прошлых лет тяжёлым ворохом,

небо тучами оскалилось,

гнев свой молнией глуша.

                    *      *      *

На пепелище – цветы и затишье,

ужас застывший, у ног,

снег окропила «Зимняя вишня»,

чёрный разбрызгала сок.

В мареве лжи, это ль видит Всевышний –

вновь погибает народ,

сок исчерпала весь  «зимняя вишня»,

завтра за кем смерть придёт?

Снова погиб кто-то в «Скорой карете»,

кто-то, шагнув из огня,

кто же за жизни погибших в ответе –

тот, кто прошёл сторонясь,

кто побоялся в глаза глянуть людям,

что потеряли детей,

да, безусловно, всех время рассудит,

мы согласимся затем…

Новые, новые гибели жертвы,

траурный колокол бьёт,

в память погибших свеча плачет в церкви,

каждый молчит о своём.

В трауре все разговоры излишни,

мать поминает детей,

новая где завтра «Зимняя вишня»

станет виною потерь?

                     *      *      *

Один я здесь – в квартире ни души,

а ведь ещё вчера все были дома,

ещё я помню, как с детьми спешил

в торговый центр в День рожденья Тёмы.

Стоит кастрюля с супом на плите –

его ещё вчера сварила Лена,

из детской я всё слышу смех детей,

но я один, один я в этих стенах…

Кроватка. В ней сынишка спал Данил,

а вот и их зубные щётки в ванной.

Как жить мне одному теперь без них,

один я жив, нет больше Лены с Анной…

Кровать, одежда – всюду запах их,

такой родимый и такой домашний,

как отпустил я их тогда одних,

что нет их рядом – мне поверить страшно!

И вот уже сколочены гробы,

готовы обелиски на погосты,

ах, как хочу сейчас я с ними быть,

а не ходить с цветами только в гости…

Молю теперь я Бога каждый час –

Дай счастья всем им в Царствие небесном…

Пусть ангелы заботятся о вас,

и, лишь благие окружают вести.

                        *       *      *

С этой девочкой вовсе я не был знаком,

просто видел в глазах голубое сиянье,

в лужу влезла девчушка, от мамы тайком,

затаив от волнения даже дыханье.

Там в зелёной воде, что упала с небес,

облаками укутались босые ноги,

и улыбка её в ожиданье чудес,

так манила, как манит к удаче дорога.

Я стоял и смотрел: чуть бочком гражданин

шёл по краешку лужи, скривившись в ухмылке,

а девчушка, как будто следила за ним

и с улыбкой поправила бант на затылке.

В луже ножкою топнув, взболтнула всю муть

и круги по воде разошлись к краю лужи.

-Люди, видите ангелы в лужах живут,

и оттуда, наверно, вселяются в души.

А тепло увлекало дитя к озорству,

ветерок, освежая, струился по коже,

неужели, быть в луже и пить синеву –

не такое уж дело плохое? А, может…

*      *      *

Он с детства был любимою игрушкой,

забавный клоун с грустными глазами,

и спал всё время рядом, под подушкой,

подарок в День рождения от мамы.

Он с ней смотрел кино, читал ей книжки,

печалился и плакал вместе с нею,

и успокаивал, когда мальчишки,

смотрели вслед за ней от робости бледнея.

Он с ней делил микстуру и пилюли,

когда она на улице промокла,

дразнил тайком её сестрёнку Юлю

и рисовал в мороз узор на стёклах.

Забавный клоун с грустными глазами,

влюблён он был без памяти, но тщетно,

и жил всегда он лишь её мечтами,

хоть точно знал – их чувства безответны.

Однажды ей кольцо подарит мальчик

и в унисон забьются оба сердца,

и вот уже день свадьбы их назначен,

он под венец ведёт её, как герцог.

И долгий поцелуй под крики: «Горько!»

Взлетит под небеса хрустальным звоном,

лишь где-то, между книг, на пыльной полке,

тайком смахнёт слезинку старый клоун.