Ольга Воробьева

Наш тополь был старый и очень большой.

Он с лета прожжённою сыпал листвой.

Готовясь к зиме, рано делался сух.

А в мае – швырял неочищенный пух

Сугробами хлопка, как будто им прясть.

И все в провода порывался попасть.

Его подрезали, и стал он кривой.

С подрубленной кроной, больною спиной.

И дальше уж сох. Облетела кора.

Мой дед сказал: «Всё. Это значит пора».

И в ствол его толстый  да бензопилой…

А он, как старик, тихо тряс головой.

Город мой. Он раньше был деревней.

Достопримечательностей нет.

Что ж он, словно город славы древней,

Местными поэтами воспет?

Серая коробка – дом культуры,

Памятника павшим остриё,

Типовая Ленина скульптура

На Советской площади, и всё.

Всё как и везде: пятиэтажки,

Школа, поликлиника, детсад,

Мусорок кирпичные рубашки,

Деревца вдоль тротуаров в ряд.

Трасса федеральная рекою.

(Вырублена лесополоса).

Сетевые исполины строем

Встали  и дрожат, как паруса.

Знаю, пустят корни новостройки,

Жизнь заменит старые дома.

У других времён – другие боги,

И чем дальше – краше старина.

Но течёт сквозь время та же речка,

Дождь грибной в пролеске моросит,

И поэты будут славить вечно

Тихую провинцию Руси!

Как памятники прошлого,
Которым вышел срок,
Стоят дома заброшенные
Вдоль больших дорог.

В автомобильном мареве
Мелькают тут и там
Их туловища старые
И надписи "продам".

Их судьбы, в общем, схожие,
Но только видит Бог,
Как жаль мне изоб брошенных
По берегам дорог.

Убогие, как нищенки,
Что вышли из глуши,
Они хранят наличники,
Как зеркало души.

И бедности стесняются,
И моются в дождях,
Как будто извиняются 
Навеки уходя.

Колян геройствовал с дружками:
Махали спьяну кулаками, 
Разбитые валились в грязь,
И пьяных грабили, смеясь.

А после шёл к жене, и часто
В ночи закатывал скандал.
Ребёнок их, от крика красный,
Прижавшись к матери, икал.

Она ныряла в кухню рыбкой,
Поспешно грела жидкий суп,
И сквозь послушную улыбку
Текли алмазы по лицу.

Он засыпал под шёпот тонкий,
И мутно плыло, как в кино,
Лицо смеющейся девчонки,
Забытое давным-давно.

Замечтавшись, она встанет возле окна,
И опять убежит молоко из кастрюли, 
Потому что весна, а напротив  видна
Надпись на гараже «Я люблю тебя, Юля!»

Нет, не Юля она. Не любовь, не жена:
Обещали ей счастье, да вот, обманули.
И обидно, и завидно ей иногда
Видеть эти слова: «Я люблю тебя, Юля!»

Сколько зим, сколько лет неизвестен ответ.
Может с горя жених в лоб пустил себе пулю,
И висит с того света прощальный привет
На стене гаража: «Я люблю тебя, Юля!»