Людмила Макеенко

Ни веселья, ни злости, ни грусти.
Отступные последние брось
В реку вечности, в мнимое устье.
Ни слуга, ни хозяин, ни гость.
Неприкаянный правдоискатель,
Избежавший сумы и тюрьмы.
Не снискал, не скопил, не растратил.
Не ссужал и не клянчил взаймы.
Вне любых группировок и братий,
Вне влияний минутных утех.
Сколько всякого перелопатил
У философов этих и тех.
Одичал средь толпы разномастной,
Избегая друзей и врагов.
Не податливый, но и не властный.
Не кремень, не вода, не огонь.
Как пришелец неловкий и странный, 
И не мазаный миром одним.
Во вселенной большого дивана
Бесконечны последние дни...

Устанет ветер тучи разгонять,
А солнце - согревать холодный берег.
И ты. Устанешь. Пестовать меня.
Разубеждать в стотысячном "не верю".
Не ожидаю кофе поутру
"В постель" - сама себе варю спросонья.
Сжимает туже горло узкий круг
Последнего смурного межсезонья.
Привычно предоставивший карт-бланш,
Во мне ты, как и прежде, убеждён, но
За шагом шаг вынашиваю план,
Приговорённый стать мертворождённым.
И пыль, и соль, и крошки со стола,
И гнусное сомнение "люблю ли?"
Движением заученным смела
И принялась надраивать кастрюли.
Они теперь ответят мне за всё -
До блеска, до сиятельного скрипа -
За бред, что не был мной произнесён,
Чтоб соль опять на раны не насыпать;
За чёртову терпимость, за слезу,
Застрявшую под вышколенным веком,
За то, что до сих пор в себе несу
Желание остаться человеком.
...Но вечер всё расставит по местам:
Тройное "к" живёт неистребимо.
Ты скажешь мне: "До чёртиков устал..."
Я молча улыбнусь: терпи, любимый.

Как причудливо жизнь нам сплетает в узоры тропинки,
По которым кружим и не знаем, куда забредём:
Расставаний и встреч цифровые подробные снимки -
И несбывшихся планов на свалке лежит громадьё.
 
Глуше сердце стучит и, волнуясь, сбивается с ритма,
От зимы до зимы пролетел незатейливо год.
Ты уже можешь быть гидом славного острова Крита,
Ну, а мне не видать этих греческих древних красот...
 
Всё сложней лабиринт, размножаются в нём минотавры,
Пожирают чужих, пожирают подобных себе,
Между делом деля и добычу, и первенства лавры,
А надежда найти верный выход слабей и слабей.
 
Если б только могла терпеливая наша планета
Сбросить алчущий сброд в пасть далёких космических дыр,
Всем хватило бы хлеба, работы и счастья, и света,
Расцвела бы Земля без военной тупой чехарды.
 
Вот уже Новый год подступает всё ближе и ближе,
Запах ёлок одним, а другим - похоронных венков.
И не хочет уже побывать в пресловутом Париже
Тот, кто Рим повидал - он ещё умереть не готов.
 
Если будет судьба и к тебе и ко мне благосклонна,
Мы ещё поживём, мы дождёмся ближайшей весны.
Я желаю тебе, чтоб отныне в твоей родословной
Новых не было жертв - даже самой священной - войны.

Застыли воды.
Сверху облака 
Огромной глыбой каменной нависли.
Из непогоды
Времени река
Толкала в невод рыбьи стаи-мысли.
Прибилось солнце
К берегу зимы,
А ты стоял, внезапно осенённый:
На волоконца
Разъединены
Его лучи. Быть может, миллионы
Смотрели так же
Вечности в лицо,
Да черт её почти не различали.
Встречать бумажных
Юрких близнецов
Уже оркестр собрался на причале,
Но дирижёра
Чуткая рука
Вдруг обронила белую перчатку,
И обожжённый
Музыкой закат
Вдоль горизонта бросился вприсядку.
Смахнула туча
Крупную слезу
И, передумав плакать, отступила.
Салют трескучий
Вытеснил грозу,
Как будто в треске - действенная сила.
Не шелохнувшись,
Сборище зевак
На это всё смотрело молчаливо.
Так день минувший
Полностью иссяк,
Не дожидаясь скорого отлива...

Согласно некой теореме
Чертило солнце полукруг.
ЛилОсь немереное время
Меж пальцев двух сплетенных рук.
Я помню: день перетекал
Из неземного в постоянство,
И чей-то крик издалека
Вторгался в близкое пространство
И резал тело тишины
На две неравных половины,
Но обе были неважны,
Поскольку не были едины.