Подборка стихов, участвующая в конкурсе «45-й калибр – 2018»

Елена Уварова

Казахстан, Алматы


Выходи помолчать

Выходи помолчать. Посидим 
на земле, у подножья рассвета, 
где в ленивый серебряный дым 
городские задворки одеты. 
Где до неба не больше версты, 
и от этого грустно, наверно. 
Где сгоревшие наши мосты 
разметало дыхание ветра. 

Мы сожгли их в четыре руки – 
дураки – ни о чём не тревожась. 
Плыли тени вокруг воровски, 
рисовали узоры на коже. 
А потом поползла тишина 
вот в таком же серебряном дыме. 
И висела больная луна 
на фонарном столбе, как на дыбе. 
Было больно, была горяча 
эта ночь в перекрестье печалей. 


Выходи посидеть, помолчать – 
мы так долго с тобой не молчали. 


Хрущёвский двор

Хрущёвки. Август. 
Зреет облако, грозится ливнем за версту. 
Луна, как пуговка из войлока, пришита к звёздному холсту. 
До одуренья пахнет сливами и дымом сонного костра. 
Скрипят качели сиротливые в тени заросшего двора. 
Подростки пыль сметают с лавочек, окурки прячут в бересклет. 
На проводке танцует лампочка, треща, разбрызгивает свет. 
А рядом дед, хлебнув анисовки, остекленело смотрит вдаль, 
как будто важное и близкое в погасших окнах увидал. 
Крадется счастье предосеннее. Горчит покой, как старый мёд. 

Двор на меня глядит рассеянно, вздыхает, и

не узнаёт. 


Тень

Наплывала тень, цепляла стены, 
кафельный узор, закатный нимб, 
стол дубовый в кухонной вселенной, 
женщину, сидящую за ним, 
с горьким взглядом смертницы на плахе. 
Свет ложился матовой дугой. 

Ужин стыл нетронутый, и пахло 
жареной капустой и тоской. 
Был палач растеряно-взволнован, 
то курил, то кашлял, то вздыхал. 
Падало сорвавшееся слово 
тихо, как табачная труха: 
«Нет… она… не лучше… не моложе. 
Так случилось… глупо… но всерьёз». 

Током до озноба било кожу, 
до глухих не-выдохов, до слёз, 
до полынной муки, до морщинок. 
Тень лежала в зареве мертво. 
Женщина смотрела на мужчину, 
и не видя, слушала его. 


Луна

Снегами меря вертикаль, 
на плач сбиваясь от досады, 
всю ночь хозяйничал февраль, 
белил столичные фасады. 
И с ледяного валуна 
в просвет тумана, к тучным нивам 
взбиралась сонная луна, 
замедлив шаг, неторопливо. 
Вязала тьму в тугую прядь 
седым лучом, как будто свяслом. 
То разгоралась, то опять, 
под вой собак, в бессилье гасла. 
И коротала в пустоте 
свой бабий век, вернее – вечность. 
И вниз глядела на людей, 
из-подо лба, по-человечьи: 
на тех, кто спал и видел сны, 
кто был судьбой зажат и выжат, 
кто от субботы до весны 
пытался жить, точнее – выжить. 
Луна смотрела просто так, 
мигала, гасла, вспоминала, 
что было время: правил мрак, 
сводил концы, искал начала. 
И так же ветреный февраль, 
бродил, отбеливая бездну, 
и освещать земную даль 
луне казалось бесполезным. 


Проклятый дар

Он помнил всё: проклятый дар 
за ним пришел из прошлой жизни, 
из тех времен, когда Всевышний 
бродил по древним городам. 

Он вспоминал в своем углу 
на Ломоносовском проспекте, 
как дул с Кедрона пыльный ветер, 
и небо падало во мглу, 
как за неясной тенью вслед 
он шел уверенно и быстро, 
как бились факельные искры 
о тридцать чёртовых монет. 
Когда в кайму былого дня 
луна вползала коромыслом, 
а в голове чумные мысли 
метались стаей воронья, 
кривился в муках тонкий рот, 
менялись хроники и лица. 
Вот снова пыль, дорога мглиста, 
витиеватый поворот 
туда, где зло смеялось всласть, 
где пахло облако овчиной, 
и грязь на кожице осины, 
как кровь на ране, запеклась. 
Он слышал звон дурных монет 
в дрожанье старого трамвая, 
когда жена его, зевая, 
твердила рядом: «Бога нет». 

Летели птицы в никуда, 
клевали в голову, покуда 
он убивал в себе Иуду, 
недоубитого тогда. 


Перейти к странице конкурса «45-й калибр – 2018»