Галия Попова

сольётся летняя вода
со светом утренним лимонным,
и сотни бабочек тогда
вспорхнут над солнечным затоном.
и никуда не улетят,
а будут виться над рекою…
полузабытое дитя
в тебе проснётся, беспокоя
текущей жизни тишь да гладь –
ему резвиться бы, смеяться 
и руки в воду опускать,
и, как она, переливаться
за край. 
мгновения лови –
подставив ковшиком ладони…

о, это таинство любви –
быть всё прозрачней,
всё бездонней…

когда уходит день, два рыбака
закидывают леску в облака,
они точны, движения их ловки,
ведь ловля солнца требует сноровки...
а я смотрю, как тихо гаснет день,
дрожит дорожка солнца на воде.
и остро проникает в сердце жалость
и к солнцу, если б вдруг оно поймалось,
и к миру, и к летящим летним дням,
и к нам...

... о чём я опять умолчу, 
потом и не вспомню, наверно... 
и будет ли мне по плечу 
писать хоть о веточке вербной? 
на ней ведь такие пушки, 
что тронешь щекой и растаешь... 
дыханье твоё у щеки 
моей - перелётная стая 
печали насквозь неземной, 
со здешней печалью несхожей. 
побудь ещё рядом со мной, 
мой ветер, мой свет, мой прохожий, 
за тридевять снов от земли 
ушедший за дальние дали.

о чём умолчать мы смогли,
за нас эти сны досказали.

в себе цветком произрастая,
всё мнишь, что вглубь себя растёшь,
туда, где тьма в тебе немая,
где ты не звук ещё, а дрожь
сквозного воздуха, который
колышет тени у окна...
где у древесных волглых створок
таится в зёрнышках весна.
где ты не речь ещё, а слова
пока не вызревшего ток,
где света зримого земного
цветку осталось на глоток.
к нему тянуться – глубже, глубже,
но так – не падать, а лететь
из темноты своей недужной,
как мотыльки – на свет,
на смерть...

что ты с лампой здесь ищешь, Господь,
в переходе на зимнее время?
истончается вешняя плоть,
цепенеет озимое семя...
поднимается в небо вода,
чтобы выпасть серебряным снегом.
здесь уходят в себя без следа,
чтоб в себе отыскать человека,
словно свет, что нисходит с небес
даже в зябкую раннюю темень.
только им и спасаются здесь –
в переходе на зимнее время.