Юлия Малыгина

Вода, вода, что скажешь, что расскажешь?
Молчит вода и держит потолок
и тени-стены-тени принимает
и воском знаки стенам подает.

Мне — семь, температура 39,
а бабушка не знает приходить.
Вода, вода, когда за мной приедут
и понесут идти в чужое царство?
Где холодно, откуда б ни плескаться,
где птица на волну не прилетать,
где рыба в глубину не уплывать
и только лес берёт в свои объятья —
зелёные суровые объятья.

Вода, вода, никак не отразишься,
но вот — и лес, и всплеск, и лесьи щепки,
а я случайно поломала свечки,
они теперь повисли на верёвке
и — ни за здравие,
и — ни за упокой.

Вода, вода, чужое царство — для усталых?
Мне так сказала Танина соседка,
у Тани ожидание двойного ... убытка.
А у меня никто не умирал,
и значит не приедет к нам никто,
и я одна, и свечи на верёвке,
и гибкая червлёная вода.

Бабушка Вера мнёт уголок —
полон, полон белый платок
ягод несладких.

Ждали рябину — взошла бузина,
ягодой блюдце испачкано зря —
лучше бы яблок

ссыпать в подол, а потом запустить
с хрустом, под звон древнерусской тоски
падать да падать.

Семечком диким в себя прорастать,
каяться в яблоках, кликать закат,
жить без остатка.

Бабушка Вера выткет платок,
сколько — гляди — если смять уголок,
ягод и яблок.

Спесь-городок — ни  конца ему, ни препятствий:
пылью чихает, крестится, звёзды моет,
но
в жилах пульсируют признаки новой жизни,
бьются, трепещут и разлетаются пылью
и
пыли так много — даже деревья серы
и
пыли так много — птиц запершило пылью.

Спесь-городок — начинается день сутуло,
тянется тесто, падают капли крови —
у
кроветворцев вдоволь не мук, но крошек,
у
кроветворцев вдосталь воды и красных.

Он разевает рот и смакует капли
 да скребет языком — обметало пылью —
а
на верандах — чай, на верандах — август;
а
перещёлкни пультом войну — достала;
а
не жалей, не бойся, не верь, не прячься;
а
закрывайся — крестиком — вышивайся;
и
навсегда язык обметало пылью —
только в саду под сливой болтает Зина
Зина болтает
Болтает Зина
Бо...

А она хваталась и рядом шла,
а она звучала, звала назад,
а она — тяжелый, не в бой снаряд,
а она хваталась, шла.

А они не знали, всё шли вперёд,
а они не знали — она была.
Если б знали, она всё равно б была,
там где — накрест крест, рот в рот.

А она — налево, они — в овраг,
и гуськом, гуськом в кровавый рот —
это поле крови её зовёт ,
это накрест вывернут поворот —
а она отражению косы вьёт,
припевает, слушает и — рот в рот —
о себе сказание продаёт,
пока враг ползёт в овраг.

А она хваталась, а он не знал,
а они не знали и он не знал,
если б знали, он всё равно не знал,
он инаковый, он чужой.

Он поднимет солнце и осветит
и овраг, и зеркало, и окрест —
и они увидят, что поле — крест,
это поле.
На их пути.

Не рыдала тундра навзрыд,
не горела кругами земля;
это — камень, годами изрыт,
что река в себе унесла.
Уносила за поворот, уносила за небеса —
в небе памятный колышек вбит,
над землёй, что его приняла.

Это он — человек, человек
посреди тундряных земель .
Это в грудь грубо бьётся век
и летит голова с петель.
Это — вот, человек, человек,
а на колышке имени нет .
Просто — жив человек-человек .
Просто — будь, человек-человек .
Человек — человек .
Человек —