Марина Канципер

Когда-нибудь проснусь я в белой горнице
На белом ложе, рядом - никого.
И мерный голос, мне не дав опомниться:
"Мертва, - промолвит, - только и всего".

"Позвольте, это как! Да вы с ума сошли!" - 
Заголошу, заплачу у окна.
И белым снегом, белыми ромашками
Рассыплюсь. Ну а дальше - тишина...

Мы друг для друга больше не слышны.
На несозвучия безжалостно разъяты.
Бесплотны, неполетны, некрылаты,
Стыдливо прячемся в обрывках тишины.

Живем вслепую, до последних дней
Стеклянных стен вокруг не замечая.
Чем ближе мы к невидимому краю,
Тем каждый шаг дается всё трудней.

Неразличимы в серости пустот,
Парить пытаемся в падении свободном,
Не понимая, что в стремлении подобном
Есть худшая из худших несвобод.

Мы зачем-то приходим в чужих и, наверно, ненужных стихах
По ночам, когда стрелки часов замирают от боли,
Обретая и снова теряя кого-то навеки впотьмах,
Второпях ставя метки на длинных осиновых кольях.

Каждый день воскресаем в трехсотый - а может, в трехтысячный - раз,
Узнавая себя постепенно в случайных прохожих.
Мы всё те же... всё те же... от прутьев запястий и радужки глаз
До артерий и вен под тончайшей хитиновой кожей.

Последний глоток горьковатого октября.
Последний полет по еще не остывшему небу.
Всем тварям по паре, а мне бы в осеннюю небыль
Хотелось навеки забросить свои якоря.

Летучим голландцем из желтого янтаря
В нездешние весны не тянет ничуть возвратиться.
Мне осень нужна - эта тихая осень, где я
Стираю из памяти даты, события, лица.

А хочешь, с собой заберу твой последний крик?
Тот самый, когда, пролетая над мостовой,
Поймешь вдруг, что навзничь упавший старик - 
Это ты, и, наверно, уже неживой.

Пока нас не ищут и времени хоть отбавляй,
Давай поиграем в "на первый-второй рассчитайсь".
Кто первый - тот рейсом прямым попадает в рай,
А если второй - извини, друг, не в этот раз.

Зеленой иглою, застрявшею в голубом,
Останусь, похоже. Воистину, вот уж свезло!
Прорехи латать в облаках индевеющим лбом - 
Наверно, не худшее, как тебе кажется, зло?