Ольга Андреева[вне конкурса]

 «Я пятая ваша колонна,

незыблемая и сквозная,

в прогнившей с фундамента башне -

на мне ещё держится небо,

во мне ещё теплится слово,

я  смыслы забытые знаю

и буду цепляться зубами

за боль,  уходящую в небыль -

В Лумбини, на родине Будды,

в Гранаде, на родине Лорки,

у южной границы России,

которую жаждут подвинуть

срывать ваши фантики буду,

всю мерзость культурного слоя…»

А небо хлестнёт парусиной.

Простреленный небом  навылет –

он был мудаком и поэтом,

поэт оказался сильнее

и выдохнул чистое, злое

и  трезвое – прямо навстречу

и граду, и миру, и лету,

и всем, кто восторженно блеял,

рифмуя циклоны и лоно,

утешены собственной речью.

Но он уступил под напором

неопровержимых улиток -

нас лучше не сталкивать лбами,

а выждать - когда же отпустит…

Поэма есть маленький подвиг -

но вряд ли попытка молитвы.

В ней смыслов – как снега за баней,

найдёшь,  как младенцев  в капусте.

Читатель дуб дубом – но крепок,

плюс дырка в иммунной системе –

поэтому склонен к фашизму -

но вряд ли готов согласиться

с такой оговоркой по Фрейду -

дозируйте темы поэмы

в  разумной  пропорции с жизнью,

 слоняясь в берёзовых ситцах.

Дальнобойщики слышат в пути дальний бой –

но они огибают войну стороной,

есть дороги в объезд этой спорной земли,

удлинились маршруты, границы легли –

через рожь и овёс след мазута в пыли.

Колосится, спешит, осыпается жизнь,

горькой думой исходит зерно, запершись,

но разрушен уют, всех в потоки сольют,

а просыпанных попусту – птицы склюют,

жизнь решается всеми, не так уж сложна,

нахлебаешься всласть, исчерпаешь до дна,

и спохватишься, трезвый, с тревогой в груди,

- разве ж только для этого ты приходил?

Вор гордится пылающей шапкой своей,

в одичавшей земле лагеря дикарей,

расходящийся раструбом арочный свод

вывел прямо и просто в семнадцатый год.

Так нелепо-условна прямая стрела,

как морщина на глади мужского чела,

Дальнобойщик увидит все грани земли

и паром, уводящий в моря корабли.

Захлебнувшийся жизнями в ближнем бою -

под колёса Истории бросит свою.

Золотые подсолнухи, тряска разбитых дорог,

серебристой маслины дичок раскудрявил пространство.

Это родина, мама, любовь, это дети и бог,

всё моё, всё, чем держится мир, соль его постоянства.

Павиличьего цвета растрескавшиеся дома.

Я вольна не спешить, не мудрить, быть блаженно неточной.

Но с другой точки зрения эта свобода – тюрьма,

значит, буду держаться подальше от названной точки.

Факты – вещь не упрямая, нет – их довольно легко

размешать, измельчить, выпечь с корочкой, сдобрить корицей,

но всегда горьковато у дикой козы молоко,

и всегда виновата от всех улетевшая птица.

А в разреженном воздухе пули быстрее летят,

это если – в горах, там и мысли мелькают быстрее,

а в степи – зависают…  Лишь дикий горчит виноград…

С точки зрения ангела – быстро летим. Всё успеем.

Они не знают зеркал.

Их отраженье – полёт.

На волглых пролежнях скал

небесной манны склюёт -

и вновь вольна и легка,

что в ней? - всего ничего.

От сильных мира сего -

к счастливым мира сего.

Я с годами сильней привязалась к Итаке –

я вольна иногда выбирать несвободу –

от чего захочу – в том и смысл, не так ли -

нам решать, кто нас радостно встретит у входа.

Полный дом переломанных стереотипов,

в нём и жить невозможно – немного традиций

всё же надо оставить – иначе увянет

и цветок на окне и гирлянда на ёлке

(не пора ли убрать?) – ну ещё полстраницы…

Полстраницы всего – и на выход с вещами,

душу тянет в воронку - не спрячешь, не скроешь.

Мне моя голова ничего не прощает,

мы по разные стороны линии фронта,

объявила войну, скоро вовсе забанит,

будут добрые ангелы в белых халатах,

затворюсь под живучей, как кошка, геранью,

чтобы весь этот мир объявить виноватым.

Vita brеvis, а прочее – спорно, неточно.

Каждый день собираю себя из кусочков,

на которые ты меня к вечеру  крошишь,

я срастаюсь всё дольше, теряются пазлы,

так и лезут, царапая, злые лушпайки –

нелегко отделяются зёрна от плевел,

плач  дельфина – два вдоха и выдох – попробуй,

да помогут дельфины пройти этот левел.