Елена Лазарева

Дождь в январе беззастенчиво театрален —
Звонкую дробь выбивает, впиваясь в мозг. 
Боги Земли околели в своём астрале. 
Неба изгиб ненадёжен, как ветхий мост. 

Город висит ускользающей голограммой. 
Окна домов — будто в полночь огни болот:
Там на обед поедают чужие драмы. 
Там на десерт прерывают чужой полёт. 

Видишь ли, брат, по-другому уже не будет: 
Сети плетёт синтетический сытый рай.
В нём я смешон — одинокий промокший путник...
Не приговор, что планета уже стара,

В моде цинизм — оттого притупились чувства. 
Мысли — свежи, как больничная простыня. 
Здесь ремесло почему-то зовут искусством.
Ты — не игрок, Одиссей в четырёх стенах. 

Время — вода. И могло очищать когда-то. 
Нынче оно равнодушно, как зимний дождь. 
Память — слепа. Вытирает на ощупь даты. 
Совесть — скупа. Но приходит, когда не ждёшь. 

Дождь по щекам — как до крови по струнам пальцы. 
Дождь по губам исступлённо — молчи, молчи!
Правда — крючок. Ты уже на него попался. 
Прячься в тепло, только свет не забудь включить. 

Глядя в глаза незнакомцу из зазеркалья,
Стань до конца откровенным хотя бы раз. 
Главный ответ мудрецы до тебя искали. 
Главный вопрос — ты себе задаёшь сейчас.

И никуда от себя самого не деться,
Слёзы — не грех, и не повод бежать в толпу. 
Дождь в январе — заведённый хронометр сердца. 
Остановись — чтобы после продолжить путь.

Забыта. Забита. Спрятана под замок
Мечта, что невольно предана: ты не смог,
Зажмурив глаза, врага отличить от брата.
Она оживает призраком — лишь во снах,
Казалось бы, сожаление — не цена,
Но каждому дезертиру — своя расплата.

А где-то вдали, как прежде, гремят бои...
Отныне ты служишь ангелом для своих.
Отныне ты служишь дьяволом для чужого.
Того, кто пленил свободой — но сделал шаг
В заветное, заповедное, и душа
Скукожилась, ощетинилась: к чёрту шоу!

И стало невмоготу ни молчать, ни петь...
Наверное, он боится тебя теперь,
И даже себя порой — по ночам — боится.
Ты понял, какая сила в твоих словах...
А дальше — куда? И можно ли наплевать
На то, что пигмалионство — сродни убийству?

Рутинное чувство долга — тоска, тоска...
Предчувствие, что закончится вдруг доска —
И чёрной дырой у ног развернётся бездна.
Спасительно одиночество, но скажи,
По силам ли новобранцу такая жизнь,
Где пламенем адским бьётся огонь небесный?

В хрустальные латы он заключён тобой.
Спасённые возвышаются над толпой,
Свою искупая избранность совершенством.
Когда, поднимаясь медленно в полный рост,
Сочувствуешь ренегату, чей путь непрост —
Мутит от натужной фальши его блаженства.

На память остался траурно-скромный цвет,
И всякий храбрец, дающий тебе совет,
Насилу уносит ноги. Пропитан солью
И солнечным светом воздух — дыши, дыши,
Умело лаская звуком нутро души —
Пока для тебя Господь не сыграет соло.

Так случилось — планета тому ли виной,
Что реальность не радует глаз новизной,
И живёшь в состоянии вечного краха.
Не бытуешь, а именно просто живёшь:
Невесомая роскошь — как в засуху дождь,
И не рвёшь на груди театрально рубаху.

Так случилось — в кустах пробудился рояль,
И свернулась душа в кружевную спираль,
Беззащитно-опасную, как наутилус.
И не стыдно: что выпито — то за свои,
Но осиновый кол в горле комом стоит.
Обыватель в оргазме — ага, докатилась!

Мудрецы не напрасно таким говорят,
Что в извилинах раковин теплится яд,
Что инферно — арена для мистификаций.
Под прикрытием пламени дремлет вода.
Кто меня приручил — тот со мной навсегда,
Я — не пёс, чтобы с голоду в руки даваться.

Всё, наверное, просто: причина во мне,
Что святыни мои оказались на дне —
Разве можно творить, поклоняясь кому-то?
Разве можно, скуля, как побитый щенок,
По тарифу Господнему "всё включено"
Вмиг просаживать жизнь — до последней минуты?

Так случилось. Планета погрязла во лжи.
Хочешь славы — дающую руку лижи
И не смей выделяться из глинистой массы.
Только, Боже, служить — не моё ремесло.
Проще, ветхие мачты пуская на слом,
Хоть куда-то причалить, но в сеть не пойматься.

Ты желаешь награды за храбрость — изволь:
Одиночество — самая сладкая боль —
На усталые струны струится сквозь пальцы.
Не сейчас — много позже предъявится счёт...
Не смотри ни в глаза, ни куда-то ещё.
Не вторгайся, куда не зовут. Не вторгайся!!!

Осень. Вечная, серая, мёртвая осень.
И не хочется петь, потому что не просят.
И не хочется пить, потому что отбросы
Узурпируют сладкое слово "запой".
Брат, чего тебе надобно в здешних широтах,
Где безоблачно счастливы только уроды
И корячится ночь в затянувшихся родах,
А метро так похоже на душный забой?

Здесь линялое, тусклое, хворое небо,
И четыре угла — сокровенная небыль,
Но не стоит о том, что задуматься мне бы
О поездке на юг. Там едва ли теплей.
Я стараюсь не помнить, ни кто мы, ни где мы,
Сочиняю легенды на вольные темы...
Ой, да брось ты — какая мы, к чёрту, богема?
Научиться бы лучше летать на метле.

Здесь поётся и пьётся и дышится залпом —
Так не слышен тлетворный удушливый запах.
Мне плевать, что прогнило — "совок" или Запад,
Просто хочется снега. В наличии — дождь.
Ну, кому мы нужны — хоть себе-то признайся —
Там, где глотки грызут за дешёвые яйца,
Где туземцы привыкли по жизни бояться,
И желательно, чтобы бесчинствовал вождь?

Но тебе не понять. Да и нужно ли это?
Возвращайся в своё безмятежное лето.
Я — останусь. Прогулки по берегу Леты
Иногда позволяют взглянуть свысока.
Хоть порою и хочется не просыпаться,
Я сжимаю горячие нежные пальцы.
У меня всё сложилось. А эти паяцы...
Леший с ними — недолго осталось скакать.

Всё как будто бы наперёд решено за нас: 
Ледяными дождями в душу плюёт весна,
И заложники плоти маются — не до сна,
Потому что в груди скребётся личинка Бога. 
Ты с похмелья в пыли валяешься — среди звёзд, 
И легенда гласит — мол, есть во Вселенной мост,
Над которым шальной кометы лохматый хвост
Из нутра выметает лишнее, что убого. 

Ты, братишка, прав — мы атланты с тобой вдвойне, 
Даже если падём на этой чужой войне,
Даже если утопим правду свою в вине,
Превращаясь в музейный хлам на задворках жизни. 
Изувечены плечи крыльями — что с того?
Истощённой планете — хилое божество,
Мы творим, обнажая жалкое естество
Показной тоски и фальшивой любви к отчизне.

Наша главная мощь — в бессилии,что сказать...
И когда я слезинкой тлею в твоих глазах,
Криворуких творцов мне хочется наказать —
Воскресением в теле грешника из глубинки. 
Ты руками меня, Господь, без нужды не тронь: 
У меня и Троя своя, и троянский конь,
По горячим жилам холодный течёт огонь — 
Выплавлять из отравы слов кружевные льдинки. 

Кто однажды прозрел — тот вряд ли умрёт слепым...
И течёт по щекам вода, охлаждая пыл, 
И на спины ложится плеть — приговор толпы.
Мы издохнем — что, вам от этого станет легче?
Вы же следом загнётесь — быстро и без суда. 
Не привыкшим думать — едва ли дано страдать.
...Брат, всё грезишь о смысле жизни? Тебе сюда.
Здесь от веры пустой любовью и болью лечат.