Константин Корнеев

Хватало небо тебя за брыли,

Тянуло брыли к мочкам ушей.

Ты уходил в магазин за былью,

Точнее, выталкивал себя взашей

Из многослойных квартирных «или»

В ряды воинствующих алкашей.

Вертелся вихрем, вихрился ветром,

Бодяжил в сердце огонь и лёд.

Ты становился свирепым вепрем,

Которой до срока в засаде ждёт;

Кто на троих суетил и петрил,

Тебя по-товарищески поймёт.

И не хватало ни дна, ни выси

Тебе, живущему на излом  

Перил судьбы, горизонта мысли,

Стихов, стянувших тугим узлом

Грудную клетку, в которой выстрел

Раздался громко, наотмашь, зло!

И вопли свои отыграли бабы,

Священник добормотал мотив,

А тело звенело в ином масштабе,

Как будто бы сбоку и супротив.

Тебе наплевать на кресты и хляби,

Ты умер, нас до конца простив.  

… И не стоял в автобусе, как будто

в тиски зажатый, именем покоя,

людьми – реинкарнациями Будды,

не знающими, что это такое.

И не курился в августовский вечер,

как сигарета щуплого подростка,

и, грозным образом расправив плечи,

не говорил подростку: «Каку брось-ка», -

А посчитал себя великим хэлпом, 

записанным по воле андердога

в систему, установленную эпплом,

на ноутбуке, свистнутом у Бога.

И у истории у этой есть предтеча:

сижу на кухне, водку в стопку дропсю;

с тобой не состоялась снова встреча

у цифрового памятника Джобсу.

Угловая скорость равна нулю.

В обнажённой комнате ветер, ветер!

Перекидывает снежинки. За ним сную

Безразмерной вещью, раскрытой в эти

Серпантины, закручивающиеся на юг.

Просто юг индевелых выводит в плюс,

Что первейший эчивмент из всех возможных.

Обнаглевшей обузой на ветер злюсь,

Без кадила поп, без сапог сапожник,

Подписавший купчую на аншлюс.

О таком не писал уже Воннегут,

Да и прочие, запертые в каноны.

И, барахтаясь в комнатном злом снегу,

Ненавижу сверкающий лик Мадонны,

Лишь за то, что увидеть его не могу.

Остаётся немногое – лечь костьми,

Или взмыть перепончатой волчьей песней!

Вдруг заметят тогда мировые СМИ,

Что мои извращения поуместней

На передовицах, чем прочий смыв.

Но безумствует ветер, и замок врос

Мёртвой глыбой в звёздное тело ночи.

Игнорируя гамлетовский вопрос,

Возвращаюсь по ржавым скрижалям в очень

Кровавую бездну вампирьих грёз. 

Замучили ангелы мой безвинный,

С любовью устроенный, ад.

Кроссовки снимать не желают, свиньи,

Шумят, мельтешат, егозят.

Признаюсь публично – не мой это профиль,  

Лить в уши туристам елей,

Поэтому пусть допивают свой кофе,

И валят отсюда скорей.  

Иначе я буду рассказывать были,

Подробно и с множеством дат

О том, как Царевичи дружно рубили

Тот сук, на котором сидят;

О том, как Иванушки с острова Лесбос

Припёрли фригидных Елен.

Не то, чтоб мне нравились пафос и эпос,

Но ангелам – всё один хрен.

Эх, поспешил, поспешил я с форматом,

Таких – не пускать и на час!

Вот чёрт меня дёрнул с раем проклятым

Турбизнес совместный начать…

выход из маеты

комнат бескрылых птиц

приворожишь не ты

забронзовей скрепись

маленький человек

(строчка иконка клик)

если тебя отверг

мунковский плоский крик

если тебя поверг

в пыль верстовую Ра

выход не только дверь

выход за ней дыра

в этой дыре повис

чёрный и белый нимб

ты извлечённый из

комнаты станешь им