София Максимычева

Прорастём ли мы,
В слова поверив,
- Будет оберегом белый снег.

Тьма льняная ластится к портьере,
С каждым часом делаясь плотней.

Что ей, адвентистке, - механизмы,
Рыжие объятия земли.
Думаешь "воздастся аз"
По зимам
Или не случившейся любви?

Ценности - пустое,
Легковесны
Тени голубые на стекле.
Хрупкое оно -
Возьми и тресни,
Как бы не хотелось уцелеть.

И мы стояли, тонкие деревья,
                     В бесцветной пустоте небес.
                                    Николай Заболоцкий


Так смотрит вдаль в расстёгнутом пальто
Апрельская терзающая смута.
И этот лес, ещё не обжитой,
Горчит чадящим дымом самокруток.
Не хочешь, но уверуешь - не здесь
Расплачиваться временем.
Стареет в берёзовых прожилках новодел
Под робкими руками подмастерья.
Немеет голос в жадной глубине
Белёсого замшелого пространства,
Отчаянно пытаясь голубеть,
Свет падает с упрямым постоянством.
Стеречь ложится, словно пёс, к ногам
Деревьев, пренебрегших переходом,
Протягивая к гнёздам воронья
Собачью разлохмаченную морду.
Озябший день с землёй наперевес
В просветы неба подставляет спину,
Где солнце зреет в рыжей скорлупе
На крыльях осторожных журавлиных.

Будет в небе январском стынуть
Голубое, как смерть, стекло,
За которым не бог, мужчина
Извлекает своё ребро.

На поверхность доски гладильной
Под расплавленный ход руки
Снег упавший подставит крылья,
Очумев от глухой тоски.

В позолоченном круге тверди,
Истончая любовный свет,
Постареешь и ты, мой Брейгель,
Через тысячу долгих лет.

Глава четвертая. Исход.
Роса на пальцах, влажный воздух.
Дыханье осени свежо,
Рябина осыпает гроздья,
Горчащих бусин бузина,
Льняная тьма связала руки.
Быть может ветер виноват -
Сырой, промозглый, петербургский.
Слегка грассируя, поёт
Душа под незнакомой маской,
А город музыкой живой,
Как будто женщиной, обласкан.

Манящий плен, пугливый взгляд,
Пигмент на выбеленной коже.
В оленьей шкурке от дождя
Один из двух укрыться должен.
За робким шорохом травы -
Неузнаваемые звуки.
Здесь голос несопоставим
С губами, рвущимися к дудке,
И с невесомостью грехов,
Разбавленных наполовину.
Мой Арлекин, мой птицелов!
Предлог найти бы благовидный,
Прикрыть коленей наготу
На сером фоне в переходах.

Дождь прижимается к лицу,
Но поцелуй его холодный. 

О, бледность испещрённого листа,
Утратившего веру в тишину!
Как будто бы... не проклятый ещё
Молчанием твоим. И ни к чему,
Что в ракурсе осеннего зрачка
Движения расплывчаты... Зачем
Я чувствую, как мается строфа,
Зажатая клыками ноосфер?
Я стану невменяемым, как все,
Застигнутые временем врасплох,
Взрастивший зверя богочеловек,
Шагающий на лапах четырёх...