Александр Сошенко

Мой друг все чаще стал писать про смерть.

Не по себе мне: странно, непривычно.

Спросить – нарушить правила приличий,

Вдруг, просто осень – листьев круговерть?

Друг улыбнётся: «Сбрендил, старина?

Тот не поэт, кто не писал о смерти!

Еще котёл наш не нагрели черти:

Там и без нас работы до хрена!»

Добавит: «Не заходишь отчего-то.

Где пропадаешь? Редким гостем стал».

А я отвечу, мол, семья, работа...

Сметаю текст с экранного листа,

Вновь набираю – раз, наверно, в сотый –

Слова: «Мой друг все чаще стал писать...»

Штрих-пунктир бытия: чередой без конца дни и ночи.
Ни прочесть, ни понять – ключ от шифра утерян давно.
То ли страшная явь, то ли голову леший морочит,
То ли Онир меня упреждает нелепостью снов.
Штрих-пунктир на снегу. Как на контурной карте граница.
Неумелой рукой, красной ручкой – уже не стереть.
Я, петляя, бегу: между пальцев прижатых сочится
Жизнь неровной строкой из морзяночных точек-тире.

Штрих-пунктир ярких трасс прижимает огнем перекрёстным,
Распоров тишину, строчит саваны нитью свинца.
Нам зачитан приказ. Суть его раскрывается просто:
Как в любую войну – умереть, но стоять до конца.
Штрих-пунктир на груди многоточьем смертельной награды.
Только тьма надо мной. Без греха и раскаянья без
Я лежу посреди миллионов таких же и взглядом
С укоризной немой высь сверлю равнодушных небес.

Штрих-пунктир хрипоты. Обжигающий лёгкие воздух.
Пропасть гладкой стеной. Силы тают. Хитри, не хитри,
Все надежды пусты. Понимаю, боржоми пить поздно.
Я лечу вниз спиной... Просыпаюсь, срываясь на крик.
Штрих-пунктир на душе: память боли, сводящая скулы,
И фантомы обид, словно шрамы, под сердцем храню.
Ты попробуй, зашей, где судьба не скупясь полоснула,
Но забыла добить, милосердье поправ на корню.

Догорая остатками лета,
Незаметно, к концу октября
Увядают в садах самоцветы
И рубинов, и янтаря.

Сходит блеск позолоты осенней.
Предстаёт мир уныл и суров.
Листьям шлют небеса в опаденье
Благодать отпущенья грехов.

Мне ж не будет, увы, избавленья.
За какой не изведано грех,
Здесь стоять дни и ночи бессменно
На своей деревянной ноге.

Все исправно: оси смазан стержень,
Гайки, шайбы, крепки цепь и крюк,
Но к воде наклоняюсь всё реже
И задумчиво в небо смотрю.

Знаю, мне не лететь в этом клине.
Крыльев нет, и жалей, не жалей,
Уплывают на юг, тая в сини,
Стаи братьев моих – журавлей.

Я лечу расшатанные нервы:
Гальку с берега кидаю в воду.
Угол выбрав силе соразмерно,
Отпускаю камни на свободу.

За штанину дёргают... Мальчишка
Рыжий, с непослушными вихрами,
Лет пяти. Лопочет: «Дядя, слышь-ка,
У тебя – неправильные камни».

Кособокие с неровным краем,
Плоские и круглые, как блюдца,
Камни воду словно протыкают,
И следы на ней не остаются.

Подошёл мужик, на вид – лет сорок:
«Что, братишка, маешься со скуки?
Ты дошкольного не слушай вздора,
У тебя – неправильные руки».

Правой, левой ли бросал, все то же –
Не видал такого чуда сроду –
Ни кругов, ни брызг, ни звука... Может,
Я нашел неправильную воду?

Смех скрипучий – с посохом дед старый –
Брови бахромой седой нависли:
«Я иных причин искать не стал бы...
У тебя – неправильные мысли».

Я воду в ступе по утрам толку,
А в решете ношу. Ищу в стогу иголку.
Средь бела дня зажёгши свет в светёлке,
Хожу вниз головой по потолку.

Тень на плетень к полудню наведя,
На пересуды несмотря и кривотолки,
Кормлю, на лес чтоб не косился, волка,
И неразменный отдаю медяк.

К закату, сняв фельдмаршальский камзол,
Убрав в чулан его с ядром и треуголкой,
Почистив на ночь зубы и сложив на полку,
Сажусь за крепкий деревянный стол.

И отпираю тайники души –
Карманы, гаманки, авоськи и кошёлки –
Выкладываю дня минувшего осколки:
Рассматриваю их в ночной тиши.

Беру черничный мрак, что свеж и густ,
Пером совы пишу на глади белой шёлка
Слова, что были сказаны и смолкли,
Слова, что так и не слетели с уст,

И то, что не оформилось в слова,
Случайно в правой заблудившись мозга дольке,
Оставшись вздыбившимся рудиментом холки
И привкусом во рту, что кисловат.

Текст плотной вязью покрывает лист,
Перемежают гладь «хвосты», «кресты», «метёлки».
Усну над ним, в конце поставлю точку только...
Когда проснусь, он будет снова чист.