Жанна Свет

Жанна Свет

Четвёртое измерение № 2 (350) от 11 января 2016 года

Рожденье и исход – спасение от смерти

* * *


Плачет ветер и просится в дом.
Лик печальный висит в небесах.
Над подёрнутым ряской прудом
ночь играет ноктюрн на басах.

Растрепалась у ночи коса,
в ней запутались звёзд светляки.
На траву ледяная роса
из безжалостной каплет руки.

Ночь завистливо смотрит в окно
там светло, и печурка горит,
в телевизоре крутят кино,
а у кресел приветливый вид.

Вот досмотрим смешной кинофильм,
чаю выпьем, уляжемся спать...
Звёздам, ветру и небу одним
эту ночь предстоит коротать.

 

Израильский дождь

 

Бурлит и булькает ручей,
дождём рождён. И дождь в нём тонет.
А воздух исступлённо стонет,
как мазохист под свист бичей.

Кнутом дождя исхлёстан сад,
с ветвей его текут потоки.
Не спросит дождь, когда же сроки,
а просто хлещет всё подряд.

Размыты и пески, и глины,
лоснятся валуны округло.
Пространство смыто и безугло,
разрушены небес плотины.

Река – с утра – была тропой,
её, спеша, топтали ноги.
Дождём размыт пейзаж убогий.
Гремит воды обвал крутой.

А после будет избавленье,
испарина, блаженный вздох,
сиянье листьев, мокрый мох
и воздух сладкий, как варенье.

 

* * *


Настала осень... Беда, беда!
По мокрым стенам течёт вода.
И небо хмурит озябший лоб,
и в переулке темнеет столб.
Фонарь заржавлен, в ночи скрипит.
Предзимний ветер в садах свистит.
Настала осень. Беда, беда...
Рыдает небо, течёт вода.
Сады пустые, сквозняк в лесах.
Кто там рыдает, на небесах?
Неужто кто-то нас пожалел?

На клёне мокром листок алел...

 

* * *

 

Конструктор поседел, пока придумал это
(заказчик был суров и срок короткий дал):
зима, потом весна, ну, а потом уж – лето
и осени опал, когда весь лист опал.

Люблю зимой в тепле квартиры и дивана
смотреть в окно на снег. В стакане – крепкий чай.
Чудесный мягкий свет. Я будто бы в нирване.
Не выйду на мороз я даже невзначай.

Но вот весны скандал согнал зиму-старуху.
Все трубы прорвало – чихают и текут.
Я не люблю весны разгульную разруху,
но я смиренно жду – быть может, подметут.

Конечно, подметут! Вот лето на пороге,
с охапками цветов. Смотри, какой загар!
Как любят по траве гулять босые ноги!
Малина, пенье птиц и грозы – чудный дар.

Но лето унеслось. Я становлюсь построже.
Спокойно я теперь сумею говорить.
Что было – то прошло, и то теперь дороже,
что в данный краткий миг мне суждено любить.

Я в данный миг навек о лете забываю
(покуда вновь оно не явится ко мне).
Не помню я весну и о зиме не знаю.
Я стихла не одна – природа вся во сне.

Мне осень по душе. Она придёт неслышно.
Изысканный наряд из охры HAUTE COUTURE.
Покой и тишина. В лесах барокко пышно
пирует напоказ для суетных натур.

Своих духов флакон нежадною рукою
нам осень подарит. Пусть голову кружат
и запах жухлых трав, и морось над рекою,
и палого листа спиртовый аромат.

Да только жаль, что срок отпущен ей недолгий.
Уже помят костюм и краски потерял.
И кашляет зима-старуха на пороге,
и с дерева на снег последний лист упал.

 

* * *

 

Серый жемчуг осеннего неба,
сытный запах горячего хлеба,
рыжий бархат полей опустевших,
лабиринты лесов облетевших...

Как в журнальной картинке-загадке,
между веток, озябших, сплетённых,
солнце прячет стыдливо, с оглядкой,
горсть нежарких лучей золочёных.

Скачет белка, сменившая шубку,
не боится и просит орехов.
Осень курит душистую трубку,
чинит дождиком в небе прореху.

На закате стыдливо-румяном
дым из трубки завесит туманом
паутинную даль над садами,
над стогов золотыми стадами.

 

* * *

 

Бездумье дымных дней,
когда горит листва,
когда идут дожди,
и пахнет осень прелью,
но дышится легко,
рождаются слова
и падают на лист
весеннею капелью.

Кружится сущий мир,
вертится круг времён,
кружится голова,
и в этой круговерти
томятся и кружат –
рождаются слова.
Рожденье и исход –
спасение от смерти.

Седой кошмар зимы
ещё не наступил,
но ждёт нас впереди,
но распахнул объятья.
А в них застынет мир,
замрёт, застынет жизнь
от ведьминого страшного
проклятья.

Снега, мороз и лёд...
Скукожится душа
и, скрючившись, заснёт
до марта иль апреля.
Спасёт рожденье слов,
когда снега шуршат –
неотвратимое,
как вешние капели.

 

* * *

 

Печаль переполняла дни,
висела дымкой, пахла дымом.
Пожар листвы горел, сродни
костру в лесу осеннем, стылом.

Холодных улиц неуют,
подъездов тёмных затхлый запах...
Нам не найти нигде приют –
нас бедность держит в цепких лапах.

Мы купим сайку на двоих
и без сиропа газировку.
Мы не сдадимся. Ветер стих, 
ослаб и потерял сноровку.

За плечи обними меня.
Не потревожим сумрак речью.
Трамвай, качаясь и звеня,
из тьмы нам выскочит навстречу.

Пусть дребезжит. А мы с тобой
домой пешком придём к рассвету.
Не стану я твоей судьбой,
но не забуду осень эту:

её печаль, её туман,
дожди и листья, ночь и ветер,
горячий хлеб, пустой карман

и звон трамвая на рассвете.
 

* * *

 

Осень...
Осень листья на крышу забросит.
Небо в просинь.
Сердце бьётся и радости просит.
Бросим
этот камешек в пруд остывающий
среди осени, нам обещающей,
что когда-то вернёмся сюда.
Все игрушки весны – ерунда,
обещания лета – морока:
и оно нас обманет до срока –
лишь закружит над нами беда.
Упокоится сердце отрадой,
видом жёлтых кустов за оградой
или рябью пустынной пруда –
эта осень излечит нам раны,
успокоимся – поздно иль рано –
на мгновенье, на день.
Навсегда.