Юрий Тоскалёв

Юрий Тоскалёв

Все стихи Юрия Тоскалёва

* * *

 

Глотаю стынь и горечь межсезонья.

Пелопонесскую с хитона пыль

дожди смывают… Греки не глупы –

не разрешают на своих газонах

пасти стада. Так обретают право

свободой упиваться молодой.

Так ветер не пускают под подол –

суть Пенелопы… О, на всю ораву

вина не напасёшься, благовоний!

Нет, греки не просты… Глотаю дым

Отечества и кадыком худым

пытаюсь разорвать, как тот невольник,

ошейник медный с надписью «Европа».

Нет, греки не слабы… Пелопоннес

тем и живёт, что их газон вполне

и свеж, и зелен… Время не торопит

их, греков, насладиться межсезоньем!

 

15.09.2006.

 

* * *

 

Ещё пытаешься носить лицо

под маской равнодушного презренья

ко всякой пустоте. Ещё не пленник

усталых рук, что падают кольцом

на плечи нам. Ещё не раб причин,

подобно прутьям в бельевой корзине,

сплетённых меж собой, и тонкость линий

предпочитаешь зрелости морщин.

Ещё живёшь. Но белая строка

с трудом даётся, как и чувство меры

к согретому вину, и ты не первый,

хотя не предаёшься пустякам,

как сытый римлянин. Ещё живёшь.

Ещё глотаешь нищету предзимья,

и с грустью вспоминаешь чьё-то имя,

и ветер в ослабевших пальцах мнёшь.

Ещё живёшь...

 

22.11.2003.

 

 

* * *

 

Ты твердишь: «Я уеду в другую страну...»

Константин Кавафи

 

Забытый пляж. Пустая бочка.

Июль. Я пробую коленом

на прочность дно. Иллюзий пленник

вживаюсь в роль быть средоточьем

песка в ладонях Диогена.

Скандал. Бутылочным осколком

очерчиваю круг… без толку

пытаюсь отыскать коленом,

всё тем же, точку для опоры –

вступить в наследство. Суд присяжных.

Вердикт. Проигранная тяжба.

Я покидаю пляж и город,

страну, эпоху… Что Кавафис?

От был всего лишь только греком,

как Диоген, но человеку

тогда жилось. А ныне пафос

и мнение богов мешают

сосредоточиться на мысли.

Я покидаю вас – и писем

не отсылайте… Разрешаю

молиться.

 

26.07.2006.

 

* * *

 

Зал ожидания – как часы,

остановившиеся вчера,

накануне исхода. Жара.

Вентилятор – скупые весы,

отвешивающие один

глоток, через столетье – другой.

Зал ожидания – как пустой

немытый стакан в баре, среди

себе подобных. Рейс на Восток

отменяется. На Запад – есть.

Громкий выслушиваешь протест

чьих-то губ. Допиваешь глоток

пьянящий воздуха и бредёшь

на посадку. Вентилятор, бар,

лампы люминесцентный нагар –

всё исчезает – как тот же грош

из тёплой ладошки малыша,

купившего сладости.

 

12.03.2005.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Когда бы не ожог вины

перед Отцом за примиренье

с наймитами… Что стоит зренье,

коль хроники не прочтены

с пристрастием – с попыткой взять

в ножи приспешников позора?

– Горацио! Ты бредишь вздором,

предполагая, что стезя

их обличать достойна форм

словесных – слишком много чести.

И полагаю – сладкой лестью

твоих полунамёков хор

послужит им.

                   – Что ж, ты умён

мой скромный брат, мой собеседник.

Пожалуй, я займусь осенним

пейзажем – чтением имён

на исторической стене

за усыпальницей эпохи.

 

18.10.2007.

 

* * *

 

Любили ль вы? И кто из вас ответит

из мальчиков, из близнецов июньских,

рождённых от войны при свете тусклом

светильника? Расстрелянные дети

не смотрят в зеркала. Любили ль в прежней

в той жизни, где-нибудь на Апеннинском

побережье… или тогда, под Минском,

в болотах, разлагающихся между

двух берегов на полосе нейтральной?

Любили ль вы смотреть вязальной спицы

на острие – присущая лишь птицам

способность видеть завиток спирали

речной улитки с высоты полёта?

Мечталось ли на игрищах июньских,

когда сидели на карнизе узком

над бездною – как я над переплётом

своих экспериментов рукописных

сижу один теперь… Горит светильник.

Над Апеннинским побережьем ливни

и небо на крылах усталых виснет

из века в век.

 

17.07.2007.

 

* * *

 

Мы выросли в чужих дворах без нянек,

без матерей, отдавшихся войне.

Вслед за отцами канули в стране…

В гранитном сером камне

остались жить на набережных невских,

чтоб выходить с туманами в дозор,

и склянки бить, и тешить рейдом взор,

иглой Адмиралтейства.

Свободные, мы научились словом

развенчивать дворянское гнездо

своих веков, и нам не повезло

с парламентской половой.

Мы выгорели в нищенских подъездах,

осыпались трухой осенних виз –

теперь уж выездных… Нет, не каприз,

мой визави любезный –

мы видели рождение сверхновой!

 

07.01.2007.

 

* * *

 

Одиночество – это разговор

телефонный с давно ушедшим другом.

Это взгляд через плечо в левый угол,

где копошится вор –

твоя память, в обличье петуха,

почему-то красного. Это город,

сожжённый тобой на глазах агоры.

Это твой Тадж Махал –

тени прошлого. Это лицо на

пожелтевшей фотографии – профиль

женщины, подкрашивающей брови –

штрих на фоне окна,

не более. Это распятый лист,

что на стене, над твоим изголовьем,

с изображеньем голубей на кровле –

это ранний Матисс.

Нет?.. Одиночество — это перрон

пустой в конце дачного сезона…

 

19.03.2005.

 

* * *

 

Перехватило горло бечевой…

Весна не всласть и женщина не в тему,

и на Арбате вечная богема –

жрецы на мостовой –

расположилась пир изображать –

изысканный… Но скрипочка на плитах,

но этот взгляд недетский… Ах, Лолита!

Ах, лезвие ножа!

Да был ли здесь Набоков? Бечева

всё туже перехватывает горло.

Нет! Ты, Арбат, от греческой агоры –

фантазия права –

ведёшь начало. Храм твой налицо.

Вахтанговские на ступенях боги

позируют, как будто век их долгий

предвосхищён Отцом.

Но скрипочка хрустит под каблуком…

Но этот взгляд из глубины недетский…

Арбат, Арбат – я вырву своё сердце!

Я стану языком!

 

26.04.2007.

 

 

* * *

 

Л. Ф.

 

Сомнения… Да кто их разрешит?!

Да кто возьмётся выпестовать в люльке

дитя моё? Без нянек, без прогулок,

аллеями души

кто проведёт, не потревожив сна –

на пастбищах моих – единорога,

языческого символа? Кто к богу,

не расплескав вина,

укажет путь? И кто, и кто возьмёт

из рук моих с посланиями свитки,

как принимают крест?.. И кто под пыткой

не осквернит мой мёд?

 

01.01.2007.

 

* * *

 

Страна, где продают за бесценок

твои стихи – это тень свободы,

оставленной без земли на годы,

как если б назначил Авиценна

место жительства на долгой койке,

на больничной, с лагерной диетой.

Страна, так похожая на лето –

то, пятьдесят третьего, со стойким

во власти духом «Киндзмараулли»,

чего-то ещё, вроде традиций,

как угадывать избранность в лицах

в пустых. Страна, где никто не курит

трубки, но не забывает тюрем.

И в принципе, и в образе мыслей,

где не пытается писать писем

о помиловании – в день Юрьев.

Страна грёз и крепостного права –

твоя Россия.

 

23.12.2007.

 

* * *

 

С. К.

 

Я Вам признателен за вздор –

цветное конфетти в обёртке –

столь упоительно короткий

из междометий разговор.

Но сколько в нём полутонов,

полупризнаний и кокетства –

поверьте мне – о, сколько детства,

ещё не знающего слов.

Я Вам признателен, дитя,

за вечер, проведённый с куклой –

очаровательной и пухлой

с ладошкой из папье – хотя…

 

21.05.2004.

 

* * *

 

Я дверь приотворил и заглянул.

Там было всё, как прежде, не иначе.

Пружинился диван, напротив – стул

поскрипывал, рассохшийся на даче.

Ничто не изменилось: у стола

тень разве приосанилась немного.

Но старые пылились зеркала,

и трость, и чей-то зонтик у порога.

Казалось всё неярким и пустым.

Лишь море на холсте, терзая шхуну,

заигрывая с парусом косым,

крича, неслось в скалистую лагуну

и, разбиваясь тысячами брызг,

кипело на камнях в потоках пены...

Я отстранённо яблоко догрыз,

почти не ощущая перемены.

 

03.03.2000.