Из цикла «Вирткураж»
Нивочто
Ты что такое? Слышишь, отпусти! Дай спать по-человечески ночами.
Глаза сухи и ветер за плечами бездумно соответствует пути, –
Иду домой до самого утра: там жизнь моя. Я с нею не простилась.
Но та игра мне вовсе не приснилась: её всосала чёрная дыра
Вселенского обмана – Интернет. Не выходя из дома, я – вне дома.
Как многих по ночам на свете нет: ничем не отличается от комы
Тот опыт погружений в НИВОЧТО! Я – зомби, мне с утра не интересно,
Очнувшись, узнавать своё пальто и выходить из дома, как из леса.
Как можно жить средь населённых скал! Хочу туда! К двенадцати проходит
И отступает серая тоска, и снова жить мне интересно вроде.
Но вечер ждёт…
Нет никого, кто мог бы помешать высматривать в аквариуме чата
Того, кто умер не сейчас, когда-то... Он умер, но жива его душа.
Она умеет плавать и летать, С моей душой танцует между строчек.
Ничто для душ могильная плита и между дат разлуки вечной прочерк.
Так вот где место встреч живых и нет: нам обещали древние провидцы,
Что всех людей, рождавшихся на свет по воле Бога, засияют лица.
Не знали – как, не понимали – как! И вот мы вместе плаваем все ночи.
И всё равно, что где-то там чудак, присвоив душу, голову морочит.
Зачем я предсказала всё в стихах – и смертную тоску, и боль разлуки?
Предвосхищая дьявольские муки, зачем я предсказала всё в стихах?
Перевернулся виртуальный мир, аукнулось свидание в привате.
Изношенное сердце, словно платье, стесняется открытым быть с людьми.
Как ветер эсэмэсок затихал, мобильник засвидетельствовал точно.
Увлёкшись, полюбила я заочно... Зачем я предсказала всё в стихах?
Скайп
А сегодня на улице ветер и, срываясь с деревьев, листва
С дикой страстью, что есть на планете, улетает тебя целовать.
Обретись в виртуальном квадрате, через скайп посмотри за окно.
Видишь, осень в оранжевом платье виноградное хлещет вино.
Интернет не нуждается в гиде: уникален невидимый мост, –
Мир волшебным становится. Видим мы друг друга за тысячу вёрст.
* * *
Моя хозяйка курит и пишет романы.
Сидит за компьютером ночью, а утром рано,
Заметив улыбку неба в кудряшках пены,
Ложиться спать – и спит, завернувшись в стены.
Ревут дожди за окном и снуют машины,
Сбивают люди другие других с вершины.
Хозяйка спит до полудня… Потом – светает.
Хозяйка курит и новый роман читает.
Из цикла «Мой патриот»
* * *
Мужчины по тюрьмам, мужчины – на войнах,
А мы, точно в трюмах, ночами невольно
Сидим в заточенье судьбы одинокой.
Идут по селеньям мужчины с Востока
На Запад: навстречу, воинственно прущим.
А нам, что ни вечер, то ужас гнетущий.
Что – тюрьмы? Что войны? – Огонь да полымя!
Опомнитесь, вспомнив любимое имя
И тех – у порога – несчастных и пришлых.
Мужчины, у Бога нет сирых и лишних.
Челноки
Да, мы видели монстра. Он, глумясь над страной,
Раздирал её – просто пустив на гробы.
И клялись мы потомством, если выжить дано,
То расскажем потомству, что за монстр это был:
О прослойке лихой в горбачёвские годы.
Как ходили в поход, челноками назвавшись.
Не считая грехом – одурев от свободы –
Пьяный бред со стихом в ресторанах не наших.
Обозлённый поляк, брови сдвинув, надменно
Говорил, не таясь: «Лях и Рус разбежались.
Польша – наша земля. Вы одни во Вселенной.
Выживайте без нас: не давите на жалость».
Как вернулись домой, а земля под ногами
Загорелась под вой скопом стравленных наций.
И война за войной стёрла добрую память
О Победе одной в свете западных акций.
Как по крохам её, эту славную память,
Возвращало моё поколение стойких.
– Мы Россию порвём! – раздавалось местами, –
Но вставали щитом челноки перестройки.
Свет павших
Живым сегодня скажу я дальше:
– Нет в преисподней в сраженьях павших
За Русь седую. Одной дорогой
Ушли в святую обитель Бога.
В сиянье света не разглядеть их.
Но в День Победы нам души светят.
Господним утром, длиною в память,
Свет – неотступно – идёт за нами –
В боях погибших: ушедших больно
До зрелых вишен, до славы стольной.
Идёт за нами, и в нас он светит,
Длиною в память. Как тихий ветер,
Колышет славу России вечной.
Господним лавром тот свет увенчан.
* * *
Рассекая светом фар больную тьму
Вынимала ночь людей по одному
Из коробок одинаковых на цвет.
Как зловещие жуки, по всей Москве
Разбегались «воронки» по адресам…
Он об этом мне рассказывал не сам.
Мой отец лишь научил меня читать
Между строчек и до времени молчать.
И читаю, и куда-то в стол пишу,
Обожая по-особенному шум –
Шум столицы без зловещих «воронков».
Как же близко, что так было далеко.
Моя неправда
Мой грех не тяжелее автомата,
Но факельное шествие вины,
Предвосхищая идола театра,
Из ночи в ночь раскачивает сны.
Качельный пляс обвальных полушарий:
Охвачен ором кровожадный Рим.
В хитоне сером чужеродный парень:
«Камо грядеши? – тихо говорит.
Моя неправда не имеет веры,
Не всходит солнце над больной душой.
Предвосхищая идола пещеры,
Себе кажусь я женщиной чужой.
Ей тесен мир, заставленный стенами.
Исчадьем рая в ней глумится Русь.
Пожарища развернутое знамя
Проносит мимо временный Иисус.
Не спрашивай меня: «Камо грядеши?»
Куда иду по ложному пути,
Не знаю я. Но город сумасшедших
На целый век остался позади.
Из цикла «Лунь»
* * *
Течёт иначе на Востоке жизнь:
Светило всходит идеальным кругом,
И вызывает певчих птиц на «бис»
Сплочённое рукоплесканье звуков.
Вода шумит, на камни налетев.
Листва трепещет, росами умывшись.
Калитка просит смазанных петель.
Кров приютивший лавашами дышит.
И дети, просыпаясь, не кричат:
В больших глазах играет любопытство.
Их пяточки по комнатам стучат, –
Для них все гости из среды артистов.
Всё пробудилось раньше петухов:
Кудахчут куры, насмеявшись вдоволь.
И новое рождение стихов
Подпитывает чайное застолье.
И никуда не надо бы, но дом
Ждёт далеко, и следует в экстазе
Дожать судьбу скиталицы, потом
Встречать семью с Востока на Кавказе.
* * *
Парк вековой исхлестав мокрой плетью,
Осень уходит с пылающей страстью.
Словно тире между жизнью и смертью,
Линию вечности вытянул Мастер –
Тих горизонт. Но за ним, если глянуть
Глазом округлым и странным, и долгим,
Ты, человек, обнаружишь нирвану,
Где все года превратятся в осколки.
Но не увидишь уже, как с Востока,
Вровень с прохладой на парк наползает
Призрачно-белый туман с поволокой
В серых глазах, с чернотой под глазами.
* * *
Бандиты завоёвывают страны
так, словно жизнь не кончится у них.
А проиграв, зализывают раны
и слушают, как колокол звонит.
И всё мельчает в человеке старом,
но проступают чёрные дела
сквозь совестью назначенную карму,
сквозь горы навороченного зла.
* * *
Камень с душой однослойной шиповнику брат.
Куст опекает змеи ядовитой синель.
Братьев проведать идёт молодая сестра
с лёгкою ношей: в переднике – дикий щавель.
Барышня трижды не знает: кому повезло.
Лучше ли насмерть стоять на границе полей?
Лучше ль, плоды отдавая, царапаться зло.
Лучше ль босыми ногами ходить по земле?
Тысяча слов на змеиный приходится взгляд.
Страхом притиснутый, меркнет и крошится свет.
Братья, вкусившие мудрости, не защитят.
Молча посмотрят сестре убегающей вслед.
Из цикла «Переход»
По канату
От наезда до переезда, миллиметр за миллиметром,
По канату иду над бездной выше страха, но вровень с ветром.
В спину дует и в грудь накатом: без страховки – баланс с молитвой.
Облаками врачует плато притяжение монолита.
Я иду за тобою молча: отношениям вышли сроки.
Есть ли шанс – ощутить воочию твёрдость духа и сон глубокий?
Проще крикнуть: «Устала! Хватит! Исчезаю, а ты как хочешь!»
Но простит ли меня Создатель, испытуемую на прочность?
* * *
Любимый мой, там, где вы правым готовитесь тихо ко сну,
Мне хочется выть на луну и мордой тереться о травы.
Я чувствую запах овцы, но волчьего нет аппетита.
А вы? Вы спокойны и сыты и, можно сказать, – подлецы.
Я вижу природу насквозь: быльём порастает мой номер.
Вы где-то как в собственном доме, а в собственном доме как гость.
Любимый, идите гулять, – и с Богом, и просто, – идите.
А с нами что будет? Простите! Я женщиной стану опять.
Из цикла «Без кожи»
Образ
Мой читатель, ты всегда один, – внеочередной и непроглядный.
Понимаешь, мастер начудил: создал образ не для Юлианы.
Улетают искры от костра, их исчезновений не заметить.
Люди, я вам больше не сестра! Не было и нет меня на свете.
Не было начала и конца: в переплёте, заново – в печати.
Я – воображение творца, ты – воображения читатель.
Даже если трогаешь рукой, удивляясь: вот же, осязаю...
Понимаешь, не было такой: безымянный начудил прозаик.
Генеральша
Как жёны жизнь спасают генералам? Выходят безоружными на рать
И в рукопашной падают в кровать. Так падает у рыцаря забрало –
Вторая голова... Да не сносить! Сорвёт её, как крышу, ураганом.
Но в теле бабьем – сладком и поганом – сердечко генеральское висит,
Что звёздочка на небе. Не достать и не сорвать с погон души высокой.
Пусть в логове волчицей одинокой ей предстоит однажды подыхать.
А он, спасённый ею, доживёт, зализывая раны, словно дыры,
С молоденькой наследницей квартиры... Её, представьте это, не гребёт.
© Юлия Каунова, 2000 – 2015.
© 45-я параллель, 2015.