Юлия Чугай

Юлия Чугай

Все стихи Юлии Чугай

* * *

 

...И вдруг я поняла,

что за окном неспешно плещет лето,

и что меня никто нигде не ждёт,

что светлый полдень

                             над землёй встаёт,

и жизнь течёт без всякого сюжета.

 

Прохладный свет в густой листве ореха

и стайка шустрых говорливых птах

мне душу исцеляют просто так, –

как Божий Дух, им отвечает эхо

 

внезапно зазвучавшей тишины,

неясных слов, неуловимых звуков,

их слышит лишь божественное ухо,

и вот теперь они тебе слышны...

 

Реки Времён небесное теченье

уносит день в прозрачной глубине…

И чудится: Твоё благословенье

незримо прикасается ко мне.

 

29.06.06.

 

* * *

 

А я родилась, чтоб утром

весенним идти, лучась

средь чёрных стволов деревьев,

наполненных влагой. Час

жизни моей, рассветный,

чтоб выдохнуть и отдать.

Миг скорости – чтоб пожать

вселенскую руку ветра.

 

 

* * *

 

В глазах певуньи Цзинь – свет молодой листвы,

и потому она письмо капелью пишет:

летунья-кисточка за капелькой скользит,

стекающей по веточке ожившей.

 

Как ждут её письма в краю небесных битв!

Где кружит эхо сабельного звона,

где на снегу усталый воин спит,

прикрытый знаменем со знаками дракона.

 

* * *

 

Вот и стала старухой в помятом линялом платочке.

По утрам кипячу молоко и сажаю картошку.

Позабыла о «шпильках», о том, как хрипел Высоцкий,

о бессонных ночах и свалившихся с неба строчках.

 

О безумной работе с синхронным таинственным полем,

о полётах во сне, высоте, обжигающей горло,

о стрельбе пулевой на немыслимо нежном дёрне,

о бредовых победах и дряхлеющем комсомоле.

 

Как дымится Донбасс и впивается угольной пылью,

как сияют каштаны, как будто церковные свечи…

и о детской руке, что с моею срослась навечно,

и казалось, мешала бумажным придуманным крыльям.

 

Позабыла тебя, позабыла обиду разлуки,

встречи редкие, привкус их терпко-полынный.

Позабыла и то, как лепили небесную глину

и как яблочко съела, глупея от счастья и скуки.

 

Позабыла те песни, что пел мой ослепший папа,

кроме самой последней – о грустно склонённых вербах

и о том, что весна возвратится на вербных лапах,

не вернутся лишь молодость и надежда.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Время вечности

океан песка

сыплющегося

сквозь пальцы

часы без стрелок

 

Воскресение…

Мы жили среди метели

событий, иллюзий, сна.

Но в храме Твоём запели,

как в давние времена.

 

Очнулись мы на рассвете,

что плыл в полынье окна.

И был с нами кто-то третий,

как в давние времена.

 

Мы чай на троих заварили,

хоть чашка была одна.

И чьи-то окрепли крылья,

как в давние времена.

 

И ближнего возлюбили,

как в давние времена.

И с башен Ершалаима

Голгофа была видна…

 

24.11.06.

 

* * *

 

Живём с тобой под крышею в прорехах

в заброшенной зелёной стороне.

Беседуем с высоким горным эхом,

а больше всё молчим наедине.

 

Недобрые нас сторонятся силы,

не судим мы, кто виноват, кто прав.

А если забредет к нам путник милый,

мы чай заварим из душистых трав.

 

Беседа длится, дружбою согрета,

с посланником неведомым в ночи.

И слышно, как бамбук звенит от ветра

да птица одинокая кричит.

 

14.11.06.

 

* * *

 

Жизнь бесплодна. Конец известен:

письмена на воде.

 

Жизнь неотвратима,

                            как скорый поезд,

идущий без расписания.

 

Жизнь – это свет надежды

                                     в глазах юности,

пустота и безнадёга – старости.

 

Зачем ты, Жизнь?

Почему отказаться от тебя

                                      так же трудно,

как от солнечного света,

улыбающегося ребёнка,

глотка воды?..

 

2007

 

* * *

 

Завалена память – ни дат и ни вех,

ни слова, ни смеха, ни бреда.

Остался лишь тополь, ныряющий в снег –

дельфином в кромешное небо.

 

Остался облезлый забор за окном,

плывущий в ненастливый вечер,

и детский конёк, занесённый снежком,

и в комнате – зарево печи.

 

И девочка дышит в стекло, а потом

внимательно смотрит, стараясь

увидеть, как тополь летит напролом

и снежная пыль оседает…

 

* * *

(Вслед за мыслью)

 

Кто я, и что я? И почему я здесь,

среди этих странных людей,

похожих на спятивших марионеток,

кукловод которых

                         явно хватил лишнего?

Почему чёрно-белый бездомный кот

с круглыми зелёными глазами,

дремлющий у моих ног,

вызывает у меня больше симпатии,

чем эти счётно-вычислительные

                                             машинки,

притворяющиеся людьми?

Мир роботов,

                  улыбающихся

«с развратной радостью»,

как сказал когда-то автор «Дара»,

чья проза вполне могла бы сойти

за поэзию,

если бы не занудство и стихи

о доме, мячике, велосипеде,

неизбежно напоминающие

«липкие розовые слюни», –

по выражению

                    одного знакомого поэта,

который обещал «всех зарезать»,

когда его пороли в детстве

за нехороший поступок,

но до сих пор

не смог выполнить своего обещания,

потому что никого и так нет на свете…

И когда хочешь

обнять, поцеловать или зарезать –

протыкаешь пустоту

или проходишь её насквозь,

и понимаешь,

что ты один, один, один.

 

Кто я и что я? И почему я здесь?

А может я – только иллюзия

или сон накормленного мною кота,

и бесследно исчезну,

как только он проснётся?

Но комар-кровопийца

тут же доказывает обратное

и меняет ход моих мыслей:

я начинаю думать,

что всё намного страшнее

и что Мессия,

который обещал быть

ещё при жизни

                     некоторых его учеников,

медлит почему-то

                         уже почти две тысячи лет…

 

 

* * *

 

Люблю свою одинокость,

оторванность от – и сплошь –

мимо горящих окон

город, плывущий в дождь.

 

Из дому – из острога! –

уйти навсегда одной.

Словно дыханье Бога,

воздух вдохнуть ночной.

 

Огонь развести, отчаясь,

когда не видать ни зги,

Смотреть, как легко пылают,

листья и корабли.

 

Ветром ночным насытясь,

бегом, огнем, дождём,

вновь возвратиться тихо

в свой опустевший дом...

 

1992

 

* * *

 

Мы жили среди метели

событий, иллюзий, сна.

Но в Храме твоём запели,

как в давние времена.

 

Очнулись мы на рассвете,

что плыл в полынье окна.

И был с нами кто-то третий,

как в давние времена.

 

Мы чай на троих сварили,

хоть чашка была одна.

И чьи-то окрепли крылья,

как в давние времена.

 

И ближнего возлюбили,

как в давние времена.

И с башен Ершалаима

Голгофа была видна…

 

* * *

 

Окно распахну в апреле,

от мёртвого встану сна,

увижу: рисует время

зелёные письмена.

 

Как манит душистая мята!

Как нежит густая трава!

Как ласково-необъятна

зелёная тишина.

 

Весенние волны света,

сиянье зелёных глаз,

высокого неба лепта –

последний зелёный Спас.

 

Спаси мою душу, Свете!

От мрака её отмой

рукою пушистой вербы,

последней Твоей слезой.

 

* * *

 

Эвклиду Игнатиади

 

С трагическим лицом пророка,

С улыбкой и душой ребёнка,

Нечаянно к звезде далёкой

Ушёл печальным оленёнком,

Не попрощавшись...

 

Может быть,

Ты просто вышел покурить?

 

Февраль 2007

 

Синичья жизнь

 

Как радостно живёт синичка

свою коротенькую жизнь!

Как деловито-энергично

в ветвях пинь-пинь её звенит!

 

Мелькает фартушек задорный

хозяйки-крохи под дождём,

а, значит, целый мир просторный

в порядок будет приведён.

 

И вспыхнут солнечные пряди

древесных песен-небылиц,

и станет чище и нарядней

в хозяйстве Бога и синиц.

 

Так не сиди вороной сонной,

картавя nevermore своё!

Бродяжкой, птичкой заоконной

лети в житьё-небытиё!

 

20.11.06.

 

* * *

 

Сквозь снежную радость утра,

сквозь влагу весенних гроз,

сквозь толпы имущее-мудрых,

где души навеки врозь.

 

Сквозь толщу листов и строчек,

сквозь пресность часов и бед,

сквозь холод последней ночи

и дружбы неровный свет.

 

Сквозь краткую ложь прозрений,

сквозь быта постыдный плен,

сквозь честность бессонных бдений

до содранных в кровь колен.

 

Сквозь медь подаяний, жгущих

мне руку, сквозь вкривь и вкось,

сквозь тайно меня зовущий

надёжно забитый гвоздь.

 

Сквозь жизнь прохожу, сгорая

от дара любить, туда,

где гаснет заря, мерцает

вечно светла – звезда.

 

* * *

 

Туманный январь.

Трепыхается сердце –

                                пойманный воробей.

Душа улетает – ей некуда деться,

ей тесно среди людей.

 

Ей холодно в доме, ей горестно в мире,

ей тягостно бытиё.

Кого ей согреть

                      в этом душном трактире

не помнящих Имя Твоё?

 

Кого ей согреть, как самой отогреться

в тумане сыром января?

И птичкой бездомной

                              колотится сердце,

и чуждою мнится земля…

 

14.01.07.

 

 

* * *

 

Ты помнишь, как нас разбудило

Холодное зимнее утро?

В церквушке соседней звонили,

Как будто бы в веке минувшем.

 

Мы чай заварили душистый,

Молчали и медленно пили,

Акации снежные ветки

В окно наше тихо светили,

 

И радостно вновь зазвонили,

К заутрене нас приглашая...

Быть может, мы счастливы были

В то утро, об этом не зная?

 

Эхо тишины

 

… И вдруг я поняла,

что за окном неспешно плещет лето,

и что меня никто нигде не ждёт,

что светлый полдень над землёй встаёт,

и жизнь течёт без всякого сюжета.

 

Прохладный свет в густой листве ореха

и стайка шустрых говорливых птах

мне душу исцеляют просто так –

как Божий дух, им отвечает эхо

 

внезапно зазвучавшей Тишины –

неясных слов, неуловимых звуков.

Их слышит лишь божественное ухо,

и вот теперь они тебе слышны…

 

Реки времён небесное теченье

уносит день в прозрачной глубине.

И чудится: Твое благословенье

незримо прикасается ко мне.