* * *
...И вдруг я поняла,
что за окном неспешно плещет лето,
и что меня никто нигде не ждёт,
что светлый полдень
над землёй встаёт,
и жизнь течёт без всякого сюжета.
Прохладный свет в густой листве ореха
и стайка шустрых говорливых птах
мне душу исцеляют просто так, –
как Божий Дух, им отвечает эхо
внезапно зазвучавшей тишины,
неясных слов, неуловимых звуков,
их слышит лишь божественное ухо,
и вот теперь они тебе слышны...
Реки Времён небесное теченье
уносит день в прозрачной глубине…
И чудится: Твоё благословенье
незримо прикасается ко мне.
29.06.06.
* * *
А я родилась, чтоб утром
весенним идти, лучась
средь чёрных стволов деревьев,
наполненных влагой. Час
жизни моей, рассветный,
чтоб выдохнуть и отдать.
Миг скорости – чтоб пожать
вселенскую руку ветра.
* * *
В глазах певуньи Цзинь – свет молодой листвы,
и потому она письмо капелью пишет:
летунья-кисточка за капелькой скользит,
стекающей по веточке ожившей.
Как ждут её письма в краю небесных битв!
Где кружит эхо сабельного звона,
где на снегу усталый воин спит,
прикрытый знаменем со знаками дракона.
* * *
Вот и стала старухой в помятом линялом платочке.
По утрам кипячу молоко и сажаю картошку.
Позабыла о «шпильках», о том, как хрипел Высоцкий,
о бессонных ночах и свалившихся с неба строчках.
О безумной работе с синхронным таинственным полем,
о полётах во сне, высоте, обжигающей горло,
о стрельбе пулевой на немыслимо нежном дёрне,
о бредовых победах и дряхлеющем комсомоле.
Как дымится Донбасс и впивается угольной пылью,
как сияют каштаны, как будто церковные свечи…
и о детской руке, что с моею срослась навечно,
и казалось, мешала бумажным придуманным крыльям.
Позабыла тебя, позабыла обиду разлуки,
встречи редкие, привкус их терпко-полынный.
Позабыла и то, как лепили небесную глину
и как яблочко съела, глупея от счастья и скуки.
Позабыла те песни, что пел мой ослепший папа,
кроме самой последней – о грустно склонённых вербах
и о том, что весна возвратится на вербных лапах,
не вернутся лишь молодость и надежда.
* * *
Время вечности
океан песка
сыплющегося
сквозь пальцы
часы без стрелок
Воскресение…
Мы жили среди метели
событий, иллюзий, сна.
Но в храме Твоём запели,
как в давние времена.
Очнулись мы на рассвете,
что плыл в полынье окна.
И был с нами кто-то третий,
как в давние времена.
Мы чай на троих заварили,
хоть чашка была одна.
И чьи-то окрепли крылья,
как в давние времена.
И ближнего возлюбили,
как в давние времена.
И с башен Ершалаима
Голгофа была видна…
24.11.06.
* * *
Живём с тобой под крышею в прорехах
в заброшенной зелёной стороне.
Беседуем с высоким горным эхом,
а больше всё молчим наедине.
Недобрые нас сторонятся силы,
не судим мы, кто виноват, кто прав.
А если забредет к нам путник милый,
мы чай заварим из душистых трав.
Беседа длится, дружбою согрета,
с посланником неведомым в ночи.
И слышно, как бамбук звенит от ветра
да птица одинокая кричит.
14.11.06.
* * *
Жизнь бесплодна. Конец известен:
письмена на воде.
Жизнь неотвратима,
как скорый поезд,
идущий без расписания.
Жизнь – это свет надежды
в глазах юности,
пустота и безнадёга – старости.
Зачем ты, Жизнь?
Почему отказаться от тебя
так же трудно,
как от солнечного света,
улыбающегося ребёнка,
глотка воды?..
2007
* * *
Завалена память – ни дат и ни вех,
ни слова, ни смеха, ни бреда.
Остался лишь тополь, ныряющий в снег –
дельфином в кромешное небо.
Остался облезлый забор за окном,
плывущий в ненастливый вечер,
и детский конёк, занесённый снежком,
и в комнате – зарево печи.
И девочка дышит в стекло, а потом
внимательно смотрит, стараясь
увидеть, как тополь летит напролом
и снежная пыль оседает…
* * *
(Вслед за мыслью)
Кто я, и что я? И почему я здесь,
среди этих странных людей,
похожих на спятивших марионеток,
кукловод которых
явно хватил лишнего?
Почему чёрно-белый бездомный кот
с круглыми зелёными глазами,
дремлющий у моих ног,
вызывает у меня больше симпатии,
чем эти счётно-вычислительные
машинки,
притворяющиеся людьми?
Мир роботов,
улыбающихся
«с развратной радостью»,
как сказал когда-то автор «Дара»,
чья проза вполне могла бы сойти
за поэзию,
если бы не занудство и стихи
о доме, мячике, велосипеде,
неизбежно напоминающие
«липкие розовые слюни», –
по выражению
одного знакомого поэта,
который обещал «всех зарезать»,
когда его пороли в детстве
за нехороший поступок,
но до сих пор
не смог выполнить своего обещания,
потому что никого и так нет на свете…
И когда хочешь
обнять, поцеловать или зарезать –
протыкаешь пустоту
или проходишь её насквозь,
и понимаешь,
что ты один, один, один.
Кто я и что я? И почему я здесь?
А может я – только иллюзия
или сон накормленного мною кота,
и бесследно исчезну,
как только он проснётся?
Но комар-кровопийца
тут же доказывает обратное
и меняет ход моих мыслей:
я начинаю думать,
что всё намного страшнее
и что Мессия,
который обещал быть
ещё при жизни
некоторых его учеников,
медлит почему-то
уже почти две тысячи лет…
* * *
Люблю свою одинокость,
оторванность от – и сплошь –
мимо горящих окон
город, плывущий в дождь.
Из дому – из острога! –
уйти навсегда одной.
Словно дыханье Бога,
воздух вдохнуть ночной.
Огонь развести, отчаясь,
когда не видать ни зги,
Смотреть, как легко пылают,
листья и корабли.
Ветром ночным насытясь,
бегом, огнем, дождём,
вновь возвратиться тихо
в свой опустевший дом...
1992
* * *
Мы жили среди метели
событий, иллюзий, сна.
Но в Храме твоём запели,
как в давние времена.
Очнулись мы на рассвете,
что плыл в полынье окна.
И был с нами кто-то третий,
как в давние времена.
Мы чай на троих сварили,
хоть чашка была одна.
И чьи-то окрепли крылья,
как в давние времена.
И ближнего возлюбили,
как в давние времена.
И с башен Ершалаима
Голгофа была видна…
* * *
Окно распахну в апреле,
от мёртвого встану сна,
увижу: рисует время
зелёные письмена.
Как манит душистая мята!
Как нежит густая трава!
Как ласково-необъятна
зелёная тишина.
Весенние волны света,
сиянье зелёных глаз,
высокого неба лепта –
последний зелёный Спас.
Спаси мою душу, Свете!
От мрака её отмой
рукою пушистой вербы,
последней Твоей слезой.
* * *
Эвклиду Игнатиади
С трагическим лицом пророка,
С улыбкой и душой ребёнка,
Нечаянно к звезде далёкой
Ушёл печальным оленёнком,
Не попрощавшись...
Может быть,
Ты просто вышел покурить?
Февраль 2007
Синичья жизнь
Как радостно живёт синичка
свою коротенькую жизнь!
Как деловито-энергично
в ветвях пинь-пинь её звенит!
Мелькает фартушек задорный
хозяйки-крохи под дождём,
а, значит, целый мир просторный
в порядок будет приведён.
И вспыхнут солнечные пряди
древесных песен-небылиц,
и станет чище и нарядней
в хозяйстве Бога и синиц.
Так не сиди вороной сонной,
картавя nevermore своё!
Бродяжкой, птичкой заоконной
лети в житьё-небытиё!
20.11.06.
* * *
Сквозь снежную радость утра,
сквозь влагу весенних гроз,
сквозь толпы имущее-мудрых,
где души навеки врозь.
Сквозь толщу листов и строчек,
сквозь пресность часов и бед,
сквозь холод последней ночи
и дружбы неровный свет.
Сквозь краткую ложь прозрений,
сквозь быта постыдный плен,
сквозь честность бессонных бдений
до содранных в кровь колен.
Сквозь медь подаяний, жгущих
мне руку, сквозь вкривь и вкось,
сквозь тайно меня зовущий
надёжно забитый гвоздь.
Сквозь жизнь прохожу, сгорая
от дара любить, туда,
где гаснет заря, мерцает
вечно светла – звезда.
* * *
Туманный январь.
Трепыхается сердце –
пойманный воробей.
Душа улетает – ей некуда деться,
ей тесно среди людей.
Ей холодно в доме, ей горестно в мире,
ей тягостно бытиё.
Кого ей согреть
в этом душном трактире
не помнящих Имя Твоё?
Кого ей согреть, как самой отогреться
в тумане сыром января?
И птичкой бездомной
колотится сердце,
и чуждою мнится земля…
14.01.07.
* * *
Ты помнишь, как нас разбудило
Холодное зимнее утро?
В церквушке соседней звонили,
Как будто бы в веке минувшем.
Мы чай заварили душистый,
Молчали и медленно пили,
Акации снежные ветки
В окно наше тихо светили,
И радостно вновь зазвонили,
К заутрене нас приглашая...
Быть может, мы счастливы были
В то утро, об этом не зная?
Эхо тишины
… И вдруг я поняла,
что за окном неспешно плещет лето,
и что меня никто нигде не ждёт,
что светлый полдень над землёй встаёт,
и жизнь течёт без всякого сюжета.
Прохладный свет в густой листве ореха
и стайка шустрых говорливых птах
мне душу исцеляют просто так –
как Божий дух, им отвечает эхо
внезапно зазвучавшей Тишины –
неясных слов, неуловимых звуков.
Их слышит лишь божественное ухо,
и вот теперь они тебе слышны…
Реки времён небесное теченье
уносит день в прозрачной глубине.
И чудится: Твое благословенье
незримо прикасается ко мне.