* * *
Вол лежит и жуёт, словно бог, свои мысли,
В них нависли все дни сотворения мира –
Ни кумиров каких, ни богов ещё, кроме волов.
И был божий улов – радость светлая всех человеков
Волоокого века по прозванию Эра Тельца,
Там не в поте лица хлеб насущный Адам добывал.
Вал за валом взрывала чернозёмная выя…
Нивы и в недородные годы давали сам триста
Золотистой пшеницы, чтоб с хлебом дружило вино,
Чтоб оно окрыляло и звуками чудными чувство
И искусство тончайших великих научных наитий,
Без открытий которых немыслима жизнь на земле.
Всё во мгле, всё во мраке, всё залито кровью,
Стон коровий по миру, по всей скотобойне
Войны диких ковбоев, где вол как поверженный бог.
* * *
София – бабушка мне, а болгарам – столица,
Птицей бы полететь послушать речь её.
В забытьё, как в детство впадаю, – во сне
Звучит во мне сказкой сказок:
«Тук живеят играчките».
Губам моим эти звуки, что море рыбам,
Спасибо за речь твою, за дивный дар, София.
* * *
Вечерней Мексики лучистая царевна…
Не видно пепла Попокатепетля,
Над Мехико серебряное пламя –
Зрит обезьяна с Агуэгуэгля
Сквозь дымку океана Фудзияму.
Над Океанией паренье альбатроса,
А за бортом блистанье изумруда.
Снуют по палубе курносые матросы,
Им так легко – тебе от качки трудно.
Но птица лира! О какие страны!
Как огненно старательны амуры!
В Австралии – для звучности – астральной
Живут младенцеликие лемуры.
Ветвится память, как ветвится древо,
Но в красоте единое начало –
Вечерней Мексики лучистая царевна
И песня та, что в детстве прозвучала.
Зеркальность мира и души безбрежность
Ты передал в напевности красивой,
Но в звуках завораживалась нежность
Лишь потому, что есть она, Россия.
* * *
Здесь зло с одиночеством об руку вечно –
Лишь встречный негр выбелил приветливо улыбку. –
Дымка крематория напоминает о встрече
С печью.
Речь о третьем Риме, городе городов, –
Я готов подписаться под этой отрыжкой национализма. –
В линзе лужи мерцает мерзость, а не облака,
И никак не узнать, где север, где юг, где восток, где запад.
Запах цветов развеян травой забвенья,
А дуновенье бегущих машин как заправка ракеты. –
Это готовность серьёзная, без улыбки,
Дымкой к звезде вознести своё одиночество.
* * *
Дождик сыплет на травы для цыпленка-солнышка крошки,
Ветер, как из плошки кошка, спешно лакает лужи
И кружит голову одинокой рябине,
А на дно ложбины текут слёзы некого горемыки.
Я промыкал счастливо мою жизнь молодецкую
В этой по-детски милой и сказочной сторонушке,
Где горюшка ни крошки да и вся жизнь понарошку.
* * *
В удивленьи кинул тень свою на траву
И плыву себе в вечность
Трезвый и наяву.
Кузнечик ли на ладони или моя душа?
Я не дыша любуюсь –
Как ты, жизнь, хороша!
Да! подфартило с Фортуной... Но не дремлет и Рок –
Сдул с ладони душу
Лёгонький ветерок.
* * *
Стражи солнца – стрижи, и кружит голова моя землю!
Внемлю то ли полдневному зною, то ли себе самому.
Мне траву постилают и лень и усталость,
И осталось мне лечь, где кузнечика речь…
Меч осоки над заводью звоном к воде приглашает,
А большая луна о полночном заводит рассказ:
– Раз ты кружишь всю землю, так кружи меня тоже,
А попозже в обнимку вернёмся в избушку поспать.
* * *
Над Трубежом гуси трубят, как Зорю горнисты,
Чистый, как слёзы, каплет реденький дождь,
Ты не тревожь мое сердце, солёная осень,
Что за вопросы, увижу ль гусей по весне?
Сей вместо слёз по щекам, золотистая морось…
Поросль плывёт встречно с зонтами вместо весла…
Будет весна – протрубит с неба синего Трубеж –
И возликуешь от Зори гусей, Переславль.
* * *
Моя душа, как женщина, скрывает
и возраст свой, и опыт от меня.
В. Набоков
И вечность канет в Лету, только летом
Опять над Вырой бабочка летит,
И взмах сачка, как влёт из пистолета,
И радость вырвется и небо восхитит.
Голубоглазый мальчик, что же Выру,
Как бабочку, на карту наколол
Сквозь континент, через года, навылет,
Когда бессильем пахнет валидол.
Что вновь вставать на дальние скитанья –
Чужак везде в издёвку для других,
И не уйти, не выплакаться тайно
При памяти о тенях дорогих.
Так пусть глаголы рифменно ваяют,
Издалека о родине скорбя,
Когда душа, как женщина, скрывает
И возраст свой, и опыт от тебя.
* * *
Ветрище – корабельная
Колыбельная.
Было зелено –
Перебелено вроде вспоротой перины,
Или балерина в пачке.
Эх, качка – морской балет!
Привет, ветрище!
Привет, дружище!
Днищем
Ищет корабль волну –
Ну и бац!
Мать ро?дная!
Один лишь водный притоп –
И всемирный потоп!
А за тем
Фуэте то кормой, то носом,
А не «Яблочко» матросов.
* * *
Соблазнённая морем и ветром,
Ты в метре от меня лежишь, загораешь,
А раньше лежала рядом с другим,
Тоже полунагим, но вполне идиотом
Из морфлота лодок на прокат при пляже.
При ажиотаже на пышногрудых русалок
Кому-то желанно твоё просолённое в волнах сало,
Словно на Украине под горилку или перцовку.
Прицокивая языком, ты отгоняешь мушек,
Мечтая о муже или долговременном хахале,
Только на хрен им такое сокровище,
Вроде овоща, скукожившегося под солнцем.
Сдаётся мне, что мать тебя не выносила и месяца, –
Лучше повеситься, чем видеть в пенном мыле
Кобылу, рассекающую грудью прибой,
Но, боже мой, почто мои мысли заняты тобой?
* * *
«Ты похож на Дарвина,
Дай вина глотнуть»…
Жуть – некрасива красотка,
Только мне нипочём налить.
Жить – так пить, одному ли с кем-то!
И эта в этом со мной согласна,
Ясно – мы из одного с ней теста.
Тесно нам трезвым в чёрной ночи,
А кричи не кричи, кто услышит?
Разве нищий какой, коль ему заплачу??
Бормочу сам себе, что душно мне, –
И – ей-ей! – хоть в пол-уха
Слушает шлюха.
* * *
Похожу на святого, а в желаниях грешен,
Женщин я обожаю, хоть притворством их сыт,
Сны мои из кошмаров, явь кошмаров кошмарней,
Я подранок на суше, в море я следопыт.
Так знобит меня летом, что к зиме умираю,
Воскресаю весной, словно божья трава,
И права на меня снова жизнь предъявляет,
И красотки гуляют, и кружит голова.
* * *
Говорят, на экваторе тень покидает людей,
А меня покидает она среди улиц московских.
Но сегодня впервые подумалось мне о вреде
Саранчовой толпы у кафе, магазинов, киосков.
Всё сегодня впервые: жара с африканских пустынь,
Поливные машины и веники банные скверов,
Иностранцы – и те так сегодня одеждой просты,
Что они как свои, полонённые страхом и скверной.
Что б их черти побрали! Гореть им на адском огне!
Разве их обойдешь, черепашек-горланов?
Из толпы, как из гайки, болтом раскрутиться бы мне –
И тогда я найду свою тень у порога желанной.
* * *
Ты выговариваешь мне:
– Зацелуешь!
Дай лучше выспаться перед экзаменом, –
И, словно знаменем, заворачиваешься в простыню,
Ню преображая в куколку.
Я шепчу тебе: «Баю-бай»…
А все сливается в «ба-ба-ба».
Ба-ба моя, ба-бо-чка ненаглядная…
* * *
Губы к губам – а дальше беспамятство…
Ластятся волны к ногам – ты здесь проходила…
Неуследимо просыпается память –
Губами ведь теперь её не вернёшь. –
Дождь, как слёзы тёплый, полнит море,
А ты упорно не идёшь из головы,
Где львы-альбиносы когтят небо,
Как гребень расчёсывал твои волосы.
Голосом неутолённой любви моей –
Всех морей мира, ветра, солнца, Вселенной –
Да будь ты благословенна! – шепчешь ласково что-то,
И этот шёпот и нежность, как вечность, нетленны.
* * *
Штаны последние бы за бутыль вина.
Луна, Ковш перевёрнутый, бессонница
И за околицей хмельной друг-соловей.
Пей кровушку мою, своди меня с ума!
Луна-кума в пруду с тобою заодно
Вино мне черпает серебряным Ковшом.
Я нагишом плыву по Млечному Пути.
Свети, луна, – штаны без надобности мне! –
Они залог за Ковш вина Вселенной.
© Яков Маркович, 1984–2014.
© 45-я параллель, 2014.