Яков
Маргулис

* * *

Cпросили, а в чём ваша главная фишка,

Годится ли что-либо для пьедестала?

Наверно, годится. Есть в памяти книжка,

Сейчас вот достану – и перелистаю...

А там – всё наброски, штрихи да детали:

Орал кто-то гневно, глядел кто-то нежно,

Какой-то портвейн, вроде, предпочитали,

То ль левобережный, то ль правобережный.

Смешные и жалкие поползновенья:

Вот речи дефекты, вот дифуравненья,

Вот – третье место, вот – первое место,

Невеста ещё, и уже не невеста.

Наивность юнца. И листать-то неловко.

Всё думал – прикидка идёт, подготовка,

А главное – ждёт... Вот дойду до угла...

А главным – вся пёстрая жизнь и была.

* * *

Был маленький пир. В доме у литератора.

Он вдруг проявил широту императора:

Прочёл, пригласил. Одобрял. Всё, как водится,

Она всё в такси не могла успокоиться:

«Конечно, так легче стать вправду писателем,

Не думать под вечер – что за день потратили?

Кондиционер... И не жарко, не холодно,

Колье на жене... Авторучка – из золота!...»

Да, Паркер-перо – вещь, конечно, хорошая,

Да, в рифму – хитро, если вечно – по грошику...

Да, не пустяки это всё, моя милая,

Но если стихи, то они – не чернилами.

1991

* * *

Воспарить в детском сне – это рост.

Обещанье какой награды

Век ползущему с грузом «надо»

Ночью лекарь Морфей принёс?

...Сквозь рутинных долгов частокол,

Кожа – в кровь, но продравшись на волю,

Где не слышно ничьих шагов,

Я лечу над осенним полем

С золотыми шатрами стогов.

2006

* * *

Вся природа – из круговоротов, к примеру, воды.

И приходим из небытия, и туда же идём,

И толкуем, до крови, на разные очень лады,

И земля примиряет – не катаньем, так мытьём.

И земля плодоносит, как женщина, та – как земля,

И плоды подрастают, те – в детских, те – просто в садах...

Глубина рассуждения – на смех большим кораблям,

Да и свежесть: Хайям иль какой-нибудь вовсе Плутарх.

«Царь природы»... Ну надо ж сморозить, пусть даже шутя,

Я на палубе в шторм вспоминаю, кто держит бразды:

Тучи мечут в пучину несчётные струи дождя,

Подтверждая наличие круговорота воды.

* * *

Дождь в прояснении. А попросту – слепой.

Прощальный плач по Фетовской грозе.

Стопа до дыр зачитанных газет.

Весенний авитаминоз с собой

Принёс простуду, или «ОРЗ».

В хрипатом кашле – твой больной вопрос:

Ломал себя каким богам в угоду?

С каким врагом ушла твоя свобода?

Там лёгкий флирт иль всё-таки всерьёз?

Иль так, на перемену места мода?

Иль просто женская её природа?...

Но насморк – не путёвка на погост,

И ветреность мужских не стоит слёз,

И так уж всё ли через пень пень-колоду?

Прими своей перцовочки глоток,

Взгляни на мир в блеснувшее оконце,

Взбодрись сознаньем – ты не одинок:

Там, в серых туч застиранный платок

Сморкается простуженное солнце.

* * *

Марине Ш.

Ещё не забыто, да спето

                               давно уже...

Тоскливо порой бабье лето

                               в Воронеже.

Невыплаканными застыли

                               озёрами

Сентябрьские ночи – глаза

                               невесёлые.

А возле киоска какая-то

                               очередь.

Да нынче и спрашивать что-то

                               не хочется...

А сын улетит, как и дочь –

                               песня старая...

Вся в думах, с работы,

                               мадонна усталая.

Откроет – а следом, незванный,

                               непрошенный,

скользнёт ветерок из подъезда

                               в прихожую,

и что-то смахнёт со стола в тихой

                               горнице,

и спросит вдова: «Как дела?»...

                               Да опомнится.

24 октября 2006

* * *

Какой же там конторе настучали?

В какой охранке завели досье?

Казалось, бегал сам-себе. В начале.

А оказалось – белкой в колесе.

Прикрылся независимости латами,

Уверен был – надёжными вполне...

Своих заслали, гады, соглядатаев,

Во мне уже бесчинствуют, во мне.

И, связана приличьями суровыми,

Меж ними где-то скуксилась душа.

И взвешивай до миллиграмма слово,

И выверяй до миллиметра шаг...

Сгоню с утра всех шпиков с мест непыльных

С их правилами, с их подходом трезвым!

Но зеркало глядит щекой намыленной,

И засекает свежие порезы.

Коммуналка

Яну

Соседи: Яшка, Ромка, Ванька, Зинка –

Смешной, под ноль остриженный народ,

На стол – один – четыре керосинки,

И гордость дома – кран. Водопровод!

А во дворе ещё соседей сколько!

И кролики, и даже есть индюк,

И вечные скандалы у помойки,

И не всегда обходится без рук...

О тех годах, считай, сложился эпос.

Но стало лучше, стало веселей:

У каждого есть дверь в родную крепость,

А у кого – и несколько дверей.

Теперь уже планета вся видна нам –

А та же кухня тесная, как встарь:

На шар один – четыре океана,

Бензинно-керосиновая гарь,

И вечный бой в монбланах вечной свалки,

Оскал соседа с пеною у рта...

Невыездные мы из коммуналки.

И выезжать-то, собственно, куда? 

* * *

Кто-то зимнюю сказку задел ненароком,

Улетела. Куда – не приложишь ума...

Как сверкали дворцы за узорами окон! –

Отошли, превратились в простые дома.

Не фату потеряла царевна-невеста,

А берёзка стряхнула налипший снежок.

Не рассыпалась нитка хрустальной подвески,

А сосульки пошли, наконец, на прыжок.

Вслед за царской роскошной безудержной тройкой,

Прозвенев, покатил дребезжащий трамвай.

Встали в ряд фонари, а не витязи строем.

Снег потух. Представление терпит провал...

Кто её, эту зимнюю сказку, обидел?

Улетела куда, не приложишь ума...

Только тут календарь похудевший увидел,

Что листки свои все оборвала зима,

Круто жизнь изменив, лёд отправился к морю,

И к кому-то над крышами аист летит,

И весне ни к чему белый грим аллегорий,

И не нужно придуманной сказкой слепить,

Потому что под снегом – зелёная правда,

Потому что под небом – живая гроза,

Потому что капель – пляска маленьких радуг,

Потому что апрель – цвета листьев глаза.

Курск, 1975

* * *

Мир в цвете! – поклонюсь художникам

И малярам.

И радуге – восьмому чуду – должен,

Всем колерам:

Пионов не подаренному пламени,

Кармину роз, –

За тех, лелеявших надежды тайные,

Что всё всерьёз.

Оранжевости юных жарких дней,

Уроков пыла,

Что жгла и мучила, да к счастью не

Испепелила.

И тёплой солнечности-желтизне,

Пришедшей в мае,

С плодом в руке, чтоб соблазниться мне,

Пусть – прочь из рая.

И зелени лугов, что отразилась

В глазах судьбы.

Небес голубизне, явившей милость,

Чтоб детям – быть.

И сини моря, что без непогоды

Перенесла.

Той фиолетовости, где ни горя,

Ни года, ни числа...

И – отдаю, пусть с мизерным успехом,

Всем краскам спектра.

* * *

Небо – серым сукном.

          Красный глаз на пути. Нетерпения дрожь.

Заслезилось окно.

          Вялых дворников скрип. Начинается дождь.

Тучам проще –

          не ждать указаний ничьих, разрешений и виз,

Только капли – в ручьи,

          а ручьи по стеклу, как бесправные – вниз.

Но мигнёт светофор

          долгожданным зелёным – ты снова рванёшь,

И стекло ветровое

          докажет в два счёта – не раб этот дождь.

Всё опять по плечу,

          и летишь – не к врачу, и маячит успех,

И когда не ползёшь, да превысить чуть-чуть –

          капли рвутся наверх!

2005

* * *

Пора наверх. Наш старый уговор:

Там снег. Там детства яркие картинки...

Из-под колёс выхрустывают льдинки.

Вершина вышла крашеной блондинкой

На сцену с задником зелёных гор.

И – первый шаг. Как по Луне Армстронг,

По белизне... Хоть не скрипит, а мило...

Но если ты к себе и вправду строг,

То между строк, где реплики-восторг,

Прочтёшь ремарку-вздох: «Увы, всё было...»

Банальность хлопьев увлажнит щеку.

Двуличье снега – кару и награду,

Привычно принимаешь, как зарплату:

В степи он – белой смертью ямщику,

В горах он – белой жизнью водопаду.

Мельбурн, 2006

* * *

Проветриться выйдешь под звёздный шатёр,

Чтоб утром – на голову трезвую,

И видишь: залит полнолунием двор...

И дышишь – эфиром поэзии...

Всплывает – и ты в этот раз не забудь –

Метафора детская-давняя:

Начертан поэта рукой Млечный Путь

На чёрном листе мироздания...

И льются стихи метеорным дождём,

Жгут душу и руку неистово,

И просят: не брось, сохрани нас, мы ждём,

Ну что же ты медлишь, записывай!

Их строки сверкают луны серебром,

И золотом звёздным, и платиной...

Но ты сам себе не докажешь потом,

Что это стихи не лунатика.

2001

* * *

Скривила незнакомка ротик:

– Терпеть поэтов не могу!

Они и в жизни вечно лгут...,–

И первой мыслью: «Ты в пролёте...»

И тут же следом: «Но позвольте,

У них, на дальнем берегу,

Кто может знать про тайный грех?

А здесь наметился успех...»

Но, наклонив с усмешкой локон,

Как током: – Вы ж из местных Блоков? –

И ты споткнулся на бегу...

О, как жестоко неуместна

Твоя широкая известность,

Пусть в самом узеньком кругу.

* * *

Юлию Арутюняну

Слова «акрилик на картоне»

так холодны,

Когда мерцает на тёмном фоне

изгиб спины...

Свечи там пламя? В ночи, в поленьях

огонь костра?

Творца работа – в дни Сотворенья,

или вчера?

Болтаю вежливо про тайну творчества,

секрет пути...

А за подрамником по-детски хочется

фонарь найти.

Что болтовня пустопорожняя?

Секретов нет.

Простое дело: где есть художник –

там есть и свет.

Мельбурн, 2004

* * *

Солнце встаёт в дыму,

Утро багряно.

Свет убивает тьму –

Рваная рана.

Солнце сходит на нет

В зареве мглистом.

Тьма убивает свет –

Снова убийство.

Надо же, занесло,

Жить невозможно,

Бьются добро со злом,

Истина с ложью...

Разве что вот – уснуть:

Вроде, за это

Визу дают в страну

Вечного света.

Или в страну просись

Вечного мрака...

Жалко, она – не жизнь,

Если не драка.

2004

Три встречи

1

Вот-вот загрохочут над Волгой мои сапоги,

И полупустому купе напеваю про это,

Мир вырублен, за занавеской не видно ни зги,

Но пахнет антоновкой, значит, кончается лето.

Талдычится вечный вопрос поездов: ты куда?

Пою, а себе задаю его снова и снова,

А еду начать всё сначала, а еду туда,

Где светит улыбка, похоже, из мира другого...

Итак, на разгоне в ночи «Симферополь – Москва»,

Освоил с попутчицей чуть не полбанки «Столичной»,

И где же, выходит, пустых обещаний слова –

В отрыве вести себя, минимум, в меру прилично.

Но поздно, но поздно, но поздно топить тормоза:

Коса золотистая, пухленький бантиком ротик...

И что-то непознанное обещают глаза,

И боже ж ты мой, ну какие тут могут быть «против»?

Мосты и туннели, практически не тормозя,

Берёт шустрый поезд, как я, позабыв осторожность,

Мы с ним акрихинную горечь скупого «нельзя»

Залили медовою сладостью щедрого «можно».

И на воду вёсла, и пеной в лицо буруны,

И пройден порог, и скользим по зеркальному плёсу...

Залижутся мелкие ранки случайной вины,

Затянется ночь предрассветным туманом белёсым.

2

Песня соловьиная, юная весна,

В майской роще ландыша стебелёк упругий,

Что была ты школьница – не твоя вина,

Что, как утро, хороша – не твоя заслуга.

Ухитрился от судьбы получить сполна,

Не упал и не сошёл, не покинул круга,

Что так долго был в пути – не моя вина,

Что как прежде ты глядишь – не моя заслуга.

Не допелась песенка, порвалась струна,

Третий голос – не мешай песне с новым другом,

Что тебе не весело – не его вина,

Что всё так же хороша – не его заслуга.

Добивай до шляпки гвоздь, допивай до дна,

Не смеши нас, Купидон, стрелами и луком,

Раскололось, не сбылось – наша ли вина?

Отштормило, улеглось – наша ли заслуга?

3

Даю порой прикуривать и сердцу и уму,

Качу до Растогуево, как тыщу лет тому,

Там ели подмосковные синеют вдалеке,

Лишь память рюкзаком на мне, считай, что налегке.

А вот и эта улица, а вот и этот дом,

И кот – не тот ли? – щурится в беседке под окном,

Кручу звонок-барашек я, и он – не обновлён,

Сейчас откроет барышня, что был тогда влюблён...

А воздух вдруг сгущается, непросто и вздохнуть,

Рука перемещается непрошено на грудь,

Шаги... Но будто кто толкнул – бегу, бегу назад,

Пока не встретил ту весну споткнувшийся мой взгляд.

Бегу, не покажу лица, и – за угол, как вор,

Не те: ни эта улица, ни дом, ни кот, ни двор...

Какого тут тебе рожна? Не выйдет ни черта –

Не та откроет барышня, не та, не та, не та...

Играет лихо времечко, всегда победный счёт,

С тем ледоходом речка к нам назад не потечёт.

Поймать такси до станции, и – ходу от «вчера»!

Пусть барышня останется такою, как была...

Даю порой прикуривать и сердцу и уму,

Качу от Расторгуево, как тыщу лет тому,

Ой, удаль молодецкая, не помню ни хрена:

А что ж у Павелецкого велела взять жена?

* * *

Ты вёсла отпусти. Пусть тишина скользит по заводи...

Куда ни погляди – всё в зелени листвы глаза её...

А небо затянуло тучами,

                      А ивы названы плакучими,

Пора причалить...

Да обхватили лилии весло – цветы печали...

Но – грозы стороной, и радуга дугой выгнута,

И розовым лучом все слёзы над тобой вытерты.

Ты лилии с весла домой неси

И в воду опусти – скажи «Прости»,

Она посмотрит, скажет: «Как красиво...»

Но снова будешь плыть и сомневаться в счастье, в истине,

И возвращаться, возвращаться к тихой пристани...

А истина живёт не в небесах,

И зелень всех широт – в её глазах,

И счастье.

2005

* * *

Дону

Ты ушёл, мой друг, несправедливо трудно,

Но обиды на судьбу копить негоже,

Никогда она не обещала чуда,

И давно открыла карты все, похоже...

Хоть гуманна смерть, как пуля, хоть – паскудна,

Быть нельзя на избавителя в обиде.

Выпьем да поплачем – ясно, не прилюдно...

Ну, тебе там проще: кто с Земли увидит?

2 октября 2006

* * *

У влажной кромки пляжа, на жаре

Строенье подсыхает, всем на диво.

Там девочка и мальчик, в той поре,

Какую лишь и можно звать счастливой.

Строительство к концу. Смотреть занятно:

Всё бегают к прибою и обратно,

Водой с ладошек заполняя ров –

Надёжно-неприступным будет кров!

Гнездо достроит радостная пара

В неведенье беспечном – что потом?

Я б досмотрел, пускай сюжетик старый,

Но что-то разморило под зонтом.

За дремлюще прикрытыми глазами –

Развязка трижды пройденного сна:

Придёт неумолимая волна,

Совсем не обязательно – цунами.

И чувствую, игрушку жаль слегка.

Ну что же, с морем не схожусь во вкусе.

Возводят дети замок из песка...

Как славно, что они пока не в курсе.

* * *

Читали что-то, помнится, читали,

Что климат... как это... континентален!

Зонт. Кепочка. Накидкой свитер сзади –

Привычка: впрямь, по три сезона за день.

Но чтоб такое? С неба – белый шок.

И я... ну как это... слепил снежок!

Держу – и открываю древний пласт

Забытых слов: пурга, позёмка, наст,

Сугроб, пороша... Стоп – на слове «стужа»:

Себя стесняясь, подсыхает лужа,

Всё кончилось, наметившись едва,

И завтра – плюс, конечно, – двадцать два.

Мельбурн, 1999