Владимир Кудинов

Владимир Кудинов

Золотое сечение № 25 (85) от 1 сентября 2008 года

Спасибо тебе – и прощай…


Это было со мной

 

Это было со мной, это было,

Только женщина всё позабыла,

Позабыла она, как ласкала,

Как мое притяженье искала.

 

Не из святости или бравады

Я шептал ей: «Не надо, не надо.

Без любви не бывает такое.

Что с тобою? Скажи, что с тобою?»

 

Где та женщина – белая птица,

Что несбыточно мне теперь снится?

В сентябре я и сам понимаю,

Как она тосковала по маю.

 

Живу взаймы

 

Живу взаймы. Пока что в долг беру

(Когда верну – я сам ещё не знаю)

И паутинку каждую в бору,

И зябкое дыхание Домбая.

 

Взаймы, взаймы мой каждый день и час,

Исполненные смехом и слезами,

И робкие стихи мои о вас.

А как вернуть – я сам ещё не знаю.

 

Но час придёт. Как оплатить сполна?

И снеговеем самого охватит:

Ни сердца расплатиться, ни ума,

Ни жизни всей для этого не хватит.

 

Милая, милая, милая

 

Милая, милая, милая,

Может, и я тебе мил?

Жаль только: молодость минула,

Поздно тебя полюбил.

 

Что-то в душе не утрачено,

Что-то уже не вернуть.

Стужей рябина прихвачена,

Иней с неё не стряхнуть.

 

Ах, эта белая холодность,

Жарко во мне забастуй!

Молодость, молодость, молодость,

Дай ты мне свой поцелуй.

 

Вся светозарная, кроткая,

Словно живая вода,

Радость моя ты короткая,

Грусть ты моя навсегда.

 

Так и останется в памяти,

Будто страничка в огне:

Руки навстречу протянуты,

Но не ко мне, не ко мне.

 
Паганини

 

Сквозь века мне слышится поныне,

Как в оцепенелой тишине

Яростно играет Паганини

На одной-единственной струне.

 

Скрипка, скрипка, что с тобою стало?

Нужно доиграть перед людьми.

Ты сдаёшь, ты, кажется, устала.

Рвутся струны, рвутся, чёрт возьми!

 

Но пока душа не умирает

И взлетает со смычком рука,

Паганини яростно играет

Через все грядущие века.

 

Если так и мне откажут струны –

Дай мне силу, сердце, дай и мне

Досказать несказанное людям

На одной-единственной струне.

 

Что спозаранку ни делаю...


Что спозаранку ни делаю –

И по весне, и зимой

Лебеди белые-белые

Тихо летят надо мной.

 

Кружатся, кружатся, кружатся,

Перья роняя, как снег...

Верю в негромкое мужество,

Может быть, более всех.

 

Из-под небесной державности,

Ясной, как жизнь, синевы

Белые лебеди радости

Русскому сердцу даны.

 

Но из какой же окрестности

Мрачные, словно зола,

Чёрные ястребы ревности,

Чёрные ястребы зла?

 

Кружатся, кружатся, кружатся,

Падают перья смолой...

Всё-таки верую в мужество

И по весне, и зимой.

 

Если бы при жизни...

 

Если бы при жизни знать могли мы:

Из друзей из наших и родни

Кто придет, кто не придет к могилам –

К тем, в которых будем мы одни.

 

Жаль, что нас не очень-то тревожит,

Что обычно всё-таки не в счёт,

Кто нам и тогда цветы положит,

Кто цветы с могилы унесёт.

 

Впрочем, если бы мы это знали,

Души бы успели рассмотреть, –

Может, мы бы раньше умирали,

Может, не хотели б умереть.


Телогрейка

 

Уже не так, как было прежде

(А кто сказал бы, почему?),

Иные встретят по одежде

И не проводят по уму.

 

А я ко всем, кого встречаю,

Кому, случается, вручаю

Созвездие горящих роз,

Ту телогрейку примеряю,

В которой сам когда-то рос.

 

То ерунда, что клочья ваты

Проглядывали здесь и там, –

Ходил я в телогрейке франтом

На зависть прочим пацанам.

 

И укрывался ею ночью,

А утром видел из окна:

В таких же телогрейках точно

Шла на работу вся страна.

 

Их ополаскивали ливни,

Сушил целинный суховей.

Не потому ли и поныне

Храню их в памяти своей?

 

И даже в яблоневом мае,

Когда на люди выхожу,

К ним телогрейку примеряю –

И по уму о них сужу.


Тополиный пух

 

Тополиный пух,

тополиный пух,

Ты в окно зимы

постучался вдруг.

Ты в окне зимы

почему кружил?

Почему, скажи,

ты во мне ожил?

Песней юности,

песней нежности

С тонким запахом

мятной свежести,

С недопитыми

ветром росами,

С неотвеченными

вопросами?

Только всё-таки

не пушиночки

На лице зимы,

а снежиночки,

Белизной своей

так похожие

На иные дни,

что мы прожили.

Только всё-таки

не снежиночки

На губах зимы,

а смешиночки,

Только горькие,

только жгучие,

Как сама зима,

неминучие.

Ну так что ж, ну что ж,

что живу зимой?

Вновь июнь ко мне

постучится мой,

Чтоб в окне зимы

никогда не гас

Тополиный пух,

словно белый вальс.


Не думай, что любила понапрасну

 

Не думай, что любила понапрасну,

Что от печали можно умереть.

Все будет у тебя еще прекрасно,

Еще тюльпанам у крыльца гореть.

 

А я отворожил своё на свете

И, голову пред жизнью преклоня,

Был счастлив, что тебя однажды встретил,

Несчастлив был, что потерял тебя.

 

Не думай, что напрасно исстрадалась,

Что листопад уже необратим.

Ещё листва весёлая осталась,

И ликовать ещё глазам твоим.

 

А я отворожил своё на свете,

И в этой акварельной синеве

Лишь только ветер, ставропольский ветер

Когда-нибудь напомнит обо мне.

 

Я потому такой угрюмый...

 

Я потому такой угрюмый,

Что в эту пасмурную ночь

Уносит ветер чьи-то думы,

А я не в силах им помочь.

 

Зачем душе моей так больно?

Зачем и летом и зимой

Её захлестывают волны

Любви и горести земной?

 

Мне этот мир не переделать,

Не запасти добра на всех.

Ночь никогда не станет белой,

Не будет счастья без прорех.

 

Но допоздна опять не спится

Мне потому, что, будто стон,

Уносит ветер колесницу

Иных людей, иных времён.

 

И пусть душа болит неясно,

Пусть никогда она не спит,

Чтоб колесницей не напрасно

Могла планета колесить.


Спасибо тебе – и прощай

 

Спасибо тебе – и прощай,

В туманах летучих и грозах,

В плакучих снегах и берёзах

Хороший мой утренний край.

 

Спасибо тебе – и прощай,

Акация в кружеве белом,

И завтра весну оробело

За нас за обоих встречай.

 

Спасибо тебе – и прощай,

Любимая – та, что приснилась

И взглядом со мной объяснилась,

Да как-то ушла невзначай.

 

Спасибо тебе – и прощай,

Моя неприметная доля,

Взошедшая зёрнышком в поле,

Хоть ветер над полем крепчал.

 

И всё-таки мне обещай,

Судьба моя, чайкой остаться,

Со вздохом волны не расстаться.

Спасибо тебе – и прощай.


Мне кладбища всё более знакомы

 

Мне кладбища всё более знакомы.

Домой не возвращаются друзья,

И вдовами становятся их жены.

На то и жизнь. Без этого нельзя.

 

Но, словно сердца стук,

сквозь боль и слёзы,

В тумане пробивается заря;

Опять мне улыбаются берёзы.

На то и жизнь. Без этого нельзя.

 

Сшибаюсь непрестанно на орбите

Своей судьбы я с драмами не зря.

И в час мой смертный тоже вы скажите:

– На то и жизнь. Без этого нельзя.

 

Берёзы пусть вам улыбнутся тоже,

Пусть зримою окажется стезя,

Проложенная вами в бездорожье.

На то и жизнь. Без этого нельзя.


Кукушка в городе ночует

 

Кукушка в городе ночует

И на заре меня врачует,

Пока Ромео и Джульетта

В чужие маски не одеты,

Пока машины не взбесились,

Пока слова не износились,

Пока равны злодей и гений,

Нет ни комедий, ни трагедий…

…………………………………..

Но всё начнется, всё начнётся –

И ветка в ужасе качнётся,

Вспорхнет кукушка одичало,

Как ничего не обещала.

Есть в Ставрополе женщина одна

 

Есть в Ставрополе женщина одна...

 

Есть в Ставрополе женщина одна –

Не знаю, много ли таких на свете, –

Которые весенни, как она,

И, как она, другим душою светят.

 

Она не красотой своей берёт,

Не красотой она берёт, не статью.

Но если мимо попросту идёт, –

Пожалуйста, вы перед нею встаньте.

 

Когда занепогодит на земле,

Когда дожди осенние заплачут,

Она, как мать, вдруг улыбнётся мне,

А это, право, что-нибудь да значит.

 

И ей бывает холодно порой

И, может, даже неуютно малость.

Но только взглядом встретится со мной –

И кажется: мне солнце повстречалось.

 

Она, наверно прячет седину,

Не забывая молодого счастья,

И покупает мужу своему

Озябшие, но пламенные астры.

 

Ей по душе осенние цветы,

Во взгляде добрая таится мудрость.

И столько в ней лучистой светлоты,

Что ею я никак не налюбуюсь.


Поэты долго не живут

 

Поэты долго не живут,

Поэтам некогда жить долго.

К России страсть, как будто жгут,

Им перехватывает горло.

 

Они у жизни не в гостях

И роль себе не выбирают:

То в поле хлеб, как стих, растят,

То палубы сердито драют.

 

Не многим выпадает масть.

Не подают к Парнасу сходней,

И можно на него попасть,

Намучившись, как в преисподней.

 

Сидят на кухнях по ночам

Периферийные поэты.

Луна – одна на всех свеча –

Недосягаемо им светит.

 

Как знать, кому прийти к мечте –

Заветной, словно берег дальний,

Себя сжигая на свече,

Нет – на костре своих страданий?

 

Пусть всё же эта страсть, как жгут,

Мне перехватывает горло.

Поэты дольше всех живут

Во имя собственного долга.

 

© Владимир Кудинов, 1968-1990.
© 45-я параллель, 2008.