Владимир Ковенацкий

Владимир Ковенацкий

Четвёртое измерение № 8 (212) от 11 марта 2012 года

Чёрные мысли

 
* * *
 
Тлеет небо, лужи, сырость,
Облетает старый вяз.
Я по улице, где вырос,
Прохожу в последний раз.
 
В подворотне тьма густая,
Дворник шаркает метлой,
Павших листьев подметая
Золотисто-красный слой.
 
* * *
 
Автобус похоронный
К подъезду подкатил
В реке, густой и сонной,
Плеснулся крокодил.
 
В нахмуренное море
Уходят паруса.
В готическом соборе –
Органная гроза.
 
Восходит шар огромный
Над улицей сумной.
Автобус похоронный,
Неужто он за мной?
 
* * *
 
Мы сидели в угрюмой каморке
За бутылкой плохого вина,
И глядел, неподкупный и зоркий,
Чей-то глаз из ночного окна.
 
Всё призывней неслось из-за двери
Грустно-сладкое пенье сирен,
И зеленые юркие звери
Пробегали по сырости стен.
 
Завывала и пенилась вьюга,
Рос на улице снега настил,
И в глазницах печального друга
Было видно мерцанье светил.
 
* * *
 
Над городом щербатая луна
Повисла, словно крышка от кастрюли,
И парочку мои шаги вспугнули.
Немудрено, ведь в городе весна.
 
У кошек завершается сезон,
Мелькают тени в сумраке неплотном,
Кричать и драться свойственно животным,
Таков биологический закон.
 
Меняется мой город на глазах:
Там, где ютился домик симпатичный,
Теперь пустырь зияет непривычный,
Весь в мусоре и битых кирпичах.
 
Здесь возведут, наверно, дом жилой,
Где совершатся новые зачатья,
И тех людей уже не буду знать я –
Ведь я почти на финишной прямой.
 
И будут ли они счастливей нас,
Наследники грядущего прогресса,
Занятно б знать! Но времени завеса,
Увы, непроницаема для глаз.
 
Песнь о диване
 
Герой добывает в полёте
И славу, и орден, и чин,
А я по наследству от тёти
Старинный диван получил.
 
Припев:
 
Ах диван, мой диван,
Мой старинный диван,
Я люблю тебя нежно, как сын.
Ты звучишь, как рояль,
Ты зовешь меня вдаль
Нежным звоном упругих пружин.
 
Ура, окупились усилья,
Не зря я потел до сих пор,
К дивану приделаны крылья,
Колёса и мощный мотор.
 
Припев.
 
Пусть ходят под окнами воры,
Пусть злится сосед-живоглот,
Меня в голубые просторы
Уносит диван-самолёт.
 
Припев:
 
Ах диван, мой диван,
Мой старинный диван,
Я люблю тебя нежно, как сын.
Ты звучишь, как рояль,
Ты несешь меня вдаль
Нежным звоном упругих пружин.
 
* * *
 
Отчего бывает так, не знаю,
Но приходит вдруг издалека
Злая, непонятная, глухая,
Иррациональная тоска.
 
И тогда, её придавлен силой,
Верный штихель выронив из рук,
Вижу вместо лиц – свиные рыла,
Вместо речи слышу мерзкий хрюк.
 
И мечусь по городу я шало,
Зданья пролетают, точно сны,
И готов заплакать я устало
На груди у каменной стены.
 
* * *
 
Я Вечности принадлежу. Она
Меня содержит. По её заказу
Линолеум я режу по ночам
И складываю столбиками строчки.
Я Вечности принадлежу, а людям
(Не всем, конечно) это невдомёк –
То форму на меня они оденут
Солдатсткую, то выльют на меня
Своих суждений тёплые помои,
То оштрафуют за проезд свободный
В троллейбусе... Но Вечность – за меня!
 
Автопортрет
 
Из глуби зеркала глядит
Мужчина средних лет.
Разносторонний эрудит,
Художник и поэт.
 
Немного отрешённый взгляд,
Немного свёрнут нос –
Закономерный результат
Того, что перенёс.
 
И можно (в этом нет беды)
Сказать наверняка –
Не гладит клочья бороды
Лилейная рука.
 
Плоды земные любит он
И выпить не дурак.
И ценит он здоровый сон
Превыше всяких благ.
 
Добавим блеск очков – и вот
Покорный Ваш слуга...
Лишь над челом недостаёт
Лаврового венка.
 
* * *
 
Нет, ты не блоковская дама,
Не носишь чёрного платка,
На всё ты смотришь очень прямо
И в рассуждениях кратка.
 
Ты вся – обыденность и проза,
Глаза не искрятся твои,
Ты не диковинная роза
В бокале чистого аи.
 
Так отчего, когда услышу
Твоих стук лёгких каблуков,
Тверёзому, мне сносит крышу,
Да так, что плакать я готов?
 
* * *
 
Ползёт рассвет на смену мраку,
И, скрыв животную тоску,
Мы поднимаемся в атаку
По офицерскому свистку
 
Ты не узнаешь, мама, сына,
Ты – мужа, милая жена:
Питекантропья образина
Огнём убийства зажжена
 
Вот я бегу – космат и страшен,
Забыты принципы добра,
И кровью плоский штык окрашен,
И грозно хриплое «ура»!
 
* * *
 
Когда заведут голоса непогоды
Тоскливую песню (в ней холод и страх),
Ко мне обогреться приходят уроды
И шумно галоши снимают в сенях.
 
Я искренне рад посетителям странным.
Поставлю им чаю, нарежу лимон,
Сажусь в их кругу за душистым стаканом
И слушаю говор их, смутный, как сон.
 
Даю посмотреть им гравюрные папки,
Любовно они разбирают листы,
Потом надевают промокшие шапки
И молча уходят в кромешность и стынь.
 
* * *
 
Вот пришла весна опять,
Расцвела природа.
Снова некого обнять
В это время года.
 
Скоро буду все равно
Лысым как коленка.
Жизнь похожа на кино
Студии Довженко.
 
Сумерки
 
Синие сумерки гуще,
Месяца дужка видна,
Нежные трели лягушек
Напоминают – весна.
 
В небе усталая сонность
После тревожного дня,
Тихая – ах! – просветлённость
Вновь посетила меня.
 
* * *
 
Что-то важное забыл я,
Не могу припомнить что:
То ли съесть сырок с ванилью,
То ли вычистить пальто.
 
Может, сбегать на Покровку
В кулинарный магазин?
Может, выпить поллитровку
С исполнителем картин?
 
Что-то важное. Но что же?
И припомнить нету сил.
Вспоминаю. Боже, Боже!
Самого себя забыл.
 
* * *
 
Я жил в задымленном бараке,
В туманном мире детских грёз.
Сквозь песни пьяные во мраке
Стонал далёкий паровоз.
 
Плыла колючая ограда
В закатной тусклой полосе.
Солдаты Рейха и Микадо
Маршировали по шоссе.
 
Кружились вихри снежной пыли,
Мерцали джунгли на окне…
И слышал я: того убили,
А ту раздели при луне.
 
Монархический романс
 
Прозвучал таинственно и нежно
На балконе голубиный стон.
В мантию закутавшись небрежно,
Император вышел на балкон.
 
Возле самодержца не стояли
Стражники с оружьем под полой.
С набережной узкого канала
Дворник помахал ему метлой.
 
И, как провинившиеся духи,
Медленно с уходом темноты
Расползались пьяницы и шлюхи
И вконец охрипшие коты.
 
Наступила утренняя свежесть –
День и ночь связующая нить.
Сумасшедший добрый самодержец
На рассвете вышел покурить.
 
Дорога в Никуда
 
Луной щербатолицей
Неярко озарён
И лужами искрится
Накатанный гудрон.
 
В кюветах, точно в трюмах,
Качается вода.
Лежит в полях угрюмых
Дорога в никуда.
 
Полны кюветы эти
Следами тьмы и лжи.
Невскормленные дети,
Обоймы и ножи.
 
Тела автомобильи,
Ни стекол, ни колёс,
Бутылки в изобилье
И всяческий отброс.
 
Кто по дороге шёл той,
Запомнит ветра стон
И под луною жёлтой
Искрящийся гудрон.
 
И указатель справа
Прочтёшь не без труда –
Написано коряво:
«Дорога в Никуда».
 
Мадонна
 
Осенний ветер тучи громоздит
На небе блёклом и уже уставшем
Пылать горячей летней синевой.
 
И пасмурность смывает очертанья,
На рыжие деревья и поля
Набрасывая тихо паутину,
Вуаль полупрозрачную как сон.
 
В леваде-загородке у конюшни
Гнедая кабардинская кобыла
Покойно сено жёлтое жует,
Хватая стебли мягкими губами,
Копыта врыв в истоптанную грязь.
 
А вкруг неё, разбрасывая слякоть,
Весёлый, золотистый, горбоносый,
Встречая осень первую свою,
Короткохвостый носится жеребчик.
 
То изгороди серый шест грызнет,
Мосластые расставив ноги, то
Кобыле в пах сует мордашку, но
Она едва на сына поведёт
Огнисто-тёмным материнским взглядом.
 
Корявый дед в затасканной спецовке,
Размахивая цинковым ведром,
Выходит из конюшенного мрака.
«Как звать их, дед? Я не был здесь давно!»
 
Дед улыбается, и из морщин
Встают усы прокуренные дыбом.
«Кобылка – Доля, Дельный – сын её».
 
И солнце пробивает туч заслон
Забытым, чуть ли не весенним светом,
И исчезает мягкая вуаль,
И всё вдруг загорается пожаром
Звенящих отражений и цветов,
И над кобылой, медленно жующей,
Качает ветви тонкая берёзка,
Обмётанная тонкою листвой.
 
Король Сатурна
 
Я личность очень незаметная,
Хоть и устроился недурно.
Есть у меня мечта заветная –
Стать императором Сатурна.
 
Сижу, входящих лица путаю,
Обед невкусный ем в столовой,
И всё мне кажется, как будто я
Красавец в мантии лиловой.
 
Я бал в честь короля Меркурия
Устроил на кольце планеты.
В сосудах ароматы курятся,
Сверкают гости, разодеты.
 
Кусочки звёзд в оправы вставлены,
Как отшлифованные камни…
Ох, размечтался, крыса старая,
На партсобрание пора мне!
 
Чёрные мысли
 
Чёрные мысли,
Жёлтые окна.
Тучи осклизли,
Время промокло.
 
Мир жёлто-чёрный
Тяжек, как молот.
Дождь тошнотворный,
Холод, ой, холод!
 
Человек с головой коня
 
Дождь и ветер скреблись в окно,
Было страшно мне и темно,
В эту ночь посетил меня
Человек с головой коня.
 
Он пришёл разогнать тоску
И принёс бутыль коньяку.
Стало нам веселей вдвоём.
Он сказал мне: давай споём!
 
И запели мы Ермака –
Задушевно, не в лад слегка,
И пронзительный ветровой
Был аккомпанементом вой.
 
На заре ушёл от меня
Человек с головой коня.
Если б он не пришёл помочь,
Я б повесился в эту ночь.