Владимир Борзов

Владимир Борзов

Четвёртое измерение № 6 (210) от 21 февраля 2012 года

Вроде, всё нормально…

  

Кино
 
Бой часов не замечая,
С чашкой чая поутру
Я, родным не докучая,
Вдруг нечаянно умру.
И как будто по старинке,
Но, возможно, от души,
Соберутся на поминки
С кем не ладил и грешил.
 
Разольют по стопкам водку
(Нам и тризна – пир горой).
Выпьют тихо, но в охотку,
По одной и по второй.
Каждый глянет на соседа,
А потом – на потолок,
И завяжется беседа,
Как на горле узелок.
 
Перед внутренним их взором
За последний поворот
Жизнь моя ночным дозором
Незаметная пройдёт.
И из сумрака к ним выйдет
Без одежды, налегке.
И они её увидят,
Как кино на потолке.
 
Я же встану у прохода
В ожидании похвал.
Эту ленту год от года
Я по кадрам создавал,
Выверяя свет и слово,
С детских лет до этих пор.
Киностудия Борзова,
Он же – главный режиссёр.
 
Чтобы тема устоялась
Был зачитан каждый лист.
Чтоб премьера состоялась,
Как задумал сценарист,
Я вязал сюжета нити,
Продирался без огня...
А теперь уж вы цените
И картину, и меня.
 
Вот уж свет зажёгся в зале,
Вот и выпито вино.
Пусть я всё, что вы сказали,
Не услышу – всё равно...
Понимаю, вы устали,
Да и я уже спешу.
До свиданья! А детали
Я потом у вас спрошу.
 
Засыпана листовой…
 
Засыпана листвой, заплакана дождями
Весна моя, а там, в невидимой дали,
Не пойманные мной летят очередями,
Как пули из ствола, чужие журавли.
 
И ночь не пережить, и утром не проснуться,
И день не переждать, и вечер не убить...
А в прошлую весну так хочется вернуться
И страшно от того, что в будущей не быть.
 
Я всё возьму с собой, я знаю – эти строки
У времени в пыли исчезнут без следа.
Мне жизнь преподаёт последние уроки
Надежды и любви, забвенья и труда.
 
Зачем же я пою, давно себя не слыша?
Какого ветра жду в бумажных парусах?
К чему меня хранит и управляет свыше
Гортанью и пером Безумец в небесах?
 
Сожаление
 
Темна солёная волна, а звёзды сини.
И свет мерцающий от лунного столба.
Гляжу на берег я по имени «Россия»
С другого берега по имени «Судьба».
 
Давно оставлены истоки и исходы,
И бродят старыми составами в крови
Лишь одиночество под именем «свободы»,
Да одиночество под именем «любви».
 
Кляну усталость, эти камни собирая.
Я их разбрасывал, удачу не ценя.
Ещё мне слышится: труба моя играет,
Но нет в оркестре больше места для меня.
 
Ещё не все передо мной закрыты двери.
А в Книге Судеб, где подсчитаны грехи,
Листы исписаны по имени «потери»,
Листы лишь тронуты по имени «стихи».
 
Ничто на свете нам случайно не даётся,
Но оправданье вечных истин всё больней.
И если что-то в этой жизни остается,
То это – только сожаление о ней.
 
Странный разговор
 
То ли лишний, то ли пьяный
Этот странный разговор...
Выпал месяц из тумана,
Как наточенный топор.
День кончается – и чёрт с ним,
У меня таких не счесть...
Но в суме моей потёртой
Для тюрьмы сухарик есть.
 
И привычно, без издёвки,
Без обиды в кулаке
На подмётках две подковки,
Два словца на языке,
Две подколки, два намёка,
Догадайся, мол, сама,
Что там ждёт меня до срока,
Если к сроку ждёт сума?
 
Так живу, не зарекаясь,
И по жизни, как по льду,
Матерясь и спотыкаясь,
Неуверенно иду.
Жду, когда назад потянет
Надоевшее кино.
Скоро ль прошлое настанет?
Я готов к нему давно.
 
Где свободен – там и воля.
Где остался – там и дом.
Надо всё, учили в школе,
Добывать своим трудом.
Я по осени не ною,
Не тоскую по весне,
Но сума моя со мною
И тюрьма моя при мне.
 
Этот мир – жесток и чёток,
Хочешь выжить – поспеши!
Пряча в тюрьмы без решёток
Неприкаянность души,
Мы шагаем по планете,
Мы летаем высоко.
Нам в ночи кромешной светит
Свет потешных маяков.
 
Мы детей растим. О Боже,
Мы не веруем в Тебя!
Нам любить – себе дороже,
Вот и любим, не любя.
Но когда-то, но когда-то
(Просто смена не пришла)
Неминуема расплата
За подобные дела!
 
За погубленную веру,
За поруганную честь
Нам воздастся полной мерой,
Если мера в этом есть.
И тогда из всех скрижалей,
Всех побед минувших лет
Лишь тюрьма, что мы бежали,
Да сума оставят след.
 
Подними мне, век мой, веки.
Я на правду погляжу.
Были люди, человеки...
Я на них не похожу
Ни наивными очами,
Ни иконкой на груди,
Лишь сумою за плечами,
Да тюрьмою впереди.
 
То ли лишний, то ли пьяный
Этот странный разговор...
Выпал месяц из тумана,
Как наточенный топор.
День кончается – и чёрт с ним,
У меня таких не счесть...
Но в суме моей потёртой
Для тюрьмы сухарик есть.
 
Банки
 
Помню с горки летящие санки,
Сладкий снег, а часам к десяти
Мама с папой мне ставили банки,
Чтоб простуду мою отвести.
Запах спирта, горящая вата,
Поцелуев стеклянных тепло...
Это было со мною когда-то,
Но куда-то, как детство, ушло.
 
Радикальные средства леченья
Мне судьба предлагала взамен,
Но напрасно я ждал облегченья
От случайных её перемен.
Постоянная эта простуда,
Словно сданные в плен города,
Всё никак не отпустят оттуда,
И уже не пропустят туда.
 
Не даруют прощенья, о боли
Не дадут позабыть ни на час.
Может банки попробовать, что ли?
Ведь они выручали не раз...
Чтоб из памяти вытянуть, выжать
Мной ещё не забытую речь,
Чтобы жить в этой жизни и выжить,
Чтобы душу от тлена сберечь,
 
Чтоб терпенья хватило на дольше,
Чтобы света не застила тьма...
Я пока выживаю, но больше
Выживаю пока из ума...
Остается надежда на чудо –
То, что банками мама звала.
Пусть оно не спасёт от простуды,
Но подарит немного тепла.
 
Manhattan
 

Отечества и дым нам сладок и приятен...

Г. Р. Державин

 
Я думал – всё это навеки пройдено,
Забыто наглухо и навсегда.
Давно оставлена больная Родина,
И, словно «боинги», летят года.
 
И в дым отечества не слишком верится,
Но время движется не по прямой...
И дым отечества по сердцу стелется:
Горит и рушится Манхэттен мой.
 
Чужой земли чужие беды тронут ли?
Какое дело мне до этих бед?
Зачем же клёны так качают кронами,
Уже не шепчут, а кричат вослед?
 
Судьбы прощение не просто вымолить.
Бездомным странником бреду домой.
Так от чего же мне так больно вымолвить:
– Горит и рушится Манхэттен мой?
 
Я так любил смотреть с другого берега
На эти здания – их больше нет.
Я постигал тебя, моя Америка,
Мой новый дом и в нём мой новый свет.
 
На этом варварском ислама гульбище
Я камень брошенный кладу в пращу.
Я Пентагона гарь забыть смогу ещё,
Но я Манхэттена им не прощу!
 
Осенний сад
 
Осенний сад, осенний сад...
Дрожанье лёгких ветвей.
Мне повторяет листва: – Не обессудь.
Осенний сад, осенний сад,
Ночные страхи развей,
Ведь мы единых кровей. Со мной побудь...
 
Осенний сад, осенний сад...
Холодный солнечный свет.
На золотом паркете капли дождя.
Но позови – мелькнёт любви
чуть осязаемый след,
В неосязаемый след переходя.
 
Осенний сад, осенний сад.
Его печальный наряд,
Его прощальный обряд – немой запрет.
Осенний сад, осенний сад,
Я улетаю, а ты
Свои сухие цветы бросаешь вслед.
 
Осенний сад, осенний сад...
Последний птичий парад
Над бесконечностью вскинутых рук.
Последний круг, прощальный крик,
Случайный солнечный блик
И только небо, лишь небо вокруг.
 
Осенний сад, осенний сад –
Мой безголосый двойник,
Твоя тревога, как льдинка, остра.
Осенний сад, осенний сад
Зачем-то в мысли проник
И эти строки диктует с утра.
 
Осенний сад, осенний сад...
Какую осень подряд
Я понимаю, как листья парят.
Весна случается, но
И сам я тоже давно –
Осенний сад, осенний сад, осенний сад...
 
* * *
 
Мне уже поздно играть на трубе...
Но то, что мне поздно, не поздно тебе –
Вроде хватает таланта.
Праздно на полке пылится труба.
Разная нам выпадает судьба.
Разные мы музыканты...
 
Я поделиться с тобою хочу:
То, что не смог я, тебе по плечу –
Что ж ты не слушаешь старших?
Разве не здорово выйти с утра
И протрубить в захолустье двора
Громко походные марши?
 
Я не успею, а ты поспеши.
В звуке трубы – отраженье души,
Голос весёлого Бога,
Брошенный в воду спасательный круг,
Рукопожатие дружеских рук –
Все, что умеет дорога!
 
Жизнь не исправить и не повернуть,
Но как хочу я ещё раз вдохнуть
Воздух, наполненный медью,
Чтобы, ведя затяжные бои,
Шансы судьба уравняла свои,
В прятки играя со смертью.
 
* * *
 
Вроде, всё нормально, вроде,
Нет причин для суеты.
Сад, раздевшись по погоде,
Стелет мёртвые цветы.
Дождь по трубам колошматит,
Как мужик навеселе.
Так всегда бывает, кстати,
В эту пору на земле...
 
Вроде, всё нормально, вроде,
Тихо в нашем шалаше.
Всё по-старому в природе,
Всё по-прежнему в душе.
Дождь в окно не залетает,
Свет не рвётся на куски.
Цвета белого хватает –
Лета беглого тоски.
 
Всё в порядке, слава Богу
(Хоть на воле всё вверх дном),
Но какая-то тревога
Не даёт забыться сном.
То ли осень, хорошея,
Брызнет солнцем из угла?
То ль ошейник давит шею?
То ли цепь мне тяжела?
 
Надежда
 
Надежда дарит свет и юношей питает,
И за собой ведёт того, кто не ленив.
Неправда, что она последней умирает!
Я столько лет живу, её похоронив...
 
* * *
 
Под чужую чью-то дудку
Неизвестно почему
Неподвластная рассудку,
Недоступная уму,
К переменам безразлична
(Что угодно делай с ней)
Пляшет Суть моя привычно,
Но тоскует всё сильней.
 
И всё чаще на распутье,
Где небесный цвет пожух,
Со своей печальной Сутью
Я беседы провожу.
От тебя, мол, нет покоя,
А она твердит в ответ:
– Я всегда была такою,
Знал ты это или нет?
 
Помнишь, как в былые годы,
За ветрами не следя,
Я дала тебе свободу
Плыть куда глаза глядят?
В паруса вдохнула душу
И звезду тебе зажгла.
Только ты меня не слушал,
Всё ссылался на дела.
 
Я весь мир тогда любила,
Слепо верила в судьбу,
Я негромко протрубила
Даже в медную трубу!
Ты ж за те дела не брался,
Где итог неощутим,
И в себе не разобрался,
И меня не защитил!
 
В ежедневной вечной смуте
По чужим законам жил,
О своей печальной Сути
Поздно песенку сложил.
А теперь твою заботу
О единстве бытия
Может быть, оценит кто-то,
Может, кто-то, но не я...
 
Под чужую чью-то дудку
Неизвестно почему
Неподвластная рассудку,
Недоступная уму,
К переменам безразлична
(Что угодно делай с ней)
Пляшет Суть моя привычно,
Но тоскует всё сильней...
 
* * *
 
Видно это – мне за дело…
Было дело в декабре,
Но одна меня задела
Вдруг картина во дворе.
Там береза вся нагая,
И сидели наверху
Два зелёных попугая
На берёзовом суку.
 
Как они сюда попали?
Что им виделось вдали
Там, на птичьем на вокзале,
На окраине земли?
Чью мечту оберегая,
Пили правду по глотку
Два зелёных попугая
На берёзовом суку?
 
Зря вы вырвались из клетки
В немоту чужих ветвей.
На берёзовоё на ветке –
Как в тарелке не своей.
Пусть вела судьба другая
Сквозь зеленую тоску...
Два зелёных попугая
На берёзовом суку.
 
Это – слабая опора
На былое естество.
Это – фауна и флора
Фарисеиства моего.
Это – нищая, благая
Память в собственном соку:
Два зелёных попугая
На берёзовом суку.
 
Как сложилось – так сложилось,
Что случилось – то прошло.
Легким временем кружилось,
Тяжким бременем легло.
Сядем рядом, дорогая,
Мы на нашем на веку –
Два зелёных попугая
На берёзовом суку.
 
Пасьянс
 
Бывало, сядем рядышком,
Засветится фаянс.
Любила к ночи бабушка
Раскладывать пасьянс.
Девица благородная,
Сама – ворожея,
Достойная, свободная,
Нездешняя моя.
 
Колодой годы меряла,
Глядела за окно.
Спадали карты веером,
На тёмное сукно.
Читала их под лупою,
Прихлёбывая чай,
И мне, мальчишке глупому,
Шептала невзначай:
 
– Всё сбудется, устроится,
Наладится житьё.
Тем сердце успокоится
Открытое твоё.
А если туз останется
И встанет над душой,
Любовь тебе достанется –
Ведь ты уже большой.
 
Сулила весть печальную,
Делила, как могла,
Болезнь, дорогу дальнюю,
Казённые дела...
Куда полоска синяя
По чашке пролегла,
Туда прямую линию
Судьба моя вела.
 
А я вопросы сдерживал,
Ходы запоминал,
Движенье карт переживал,
А суть не понимал.
Слипались от усталости
Глаза на дележе,
Но жизнь была до старости
Расписана уже.
 
Виною память полнится,
Слезами и теплом.
Забуду всё, запомнится
Гаданье за столом,
Витая ваза с розами,
Пасьянс под ночником
И след помады розовый
Над синим ободком.
 
Крысолов
 
Где вьюга бесцельно и жутко
Играла обрывками слов,
В ночи мастерил свою дудку
Кудесник, факир Крысолов.
 
Заканчивал труд и сначала
Опять начинал для того,
Чтоб властно над миром звучала
Опасная флейта его.
 
Чтоб чары её оплетали
Незримую крону Земли.
Чтоб птицы над ней не взлетали,
И твари ползти не могли.
 
Чтоб звуки влекущие эти
Сковали глубины души.
Чтоб всякий живущий на свете
Покорно за флейтой спешил.
 
Не важно там – крыса иль птица,
История, вера, страна.
А важно, что флейта сгодится
Для дела во все времена.
 
Ещё пробивается слово,
Наивная правда его,
Но точен расчёт Крысолова
И вечно его колдовство.
 
Гостья
 
И пришла она не в длинном плаще,
а в накидке до колен меховой.
Я косы её не видел вообще –
С модно стриженой вошла головой.
 
И была она стройна, не худа,
длиннонога, чуть за двадцать на вид.
А потом она взглянула... Тогда
понял я, что занемог от любви.
 
И глаза её мерцали во мгле,
словно звёзды в черной бездне ночной.
И была она одна на Земле,
И в ту ночь она осталась со мной.
 
Я шептал ей, наклонившись к плечу,
За тобой, мол, на край света, босой!
Без тебя, сказал, и жить не хочу!
Вот тогда она взмахнула косой...
 
Поезд
 
Я не хочу Вас беспокоить.
В девять ноль-ноль отходит поезд.
Так что давайте, пока не поздно,
Мы распрощаемся с Вами бесслёзно.
 
Я не хочу Вас беспокоить.
Вот и окончилась наша повесть.
Так что, поверьте, уже не рано
Нам разбежаться по разным странам.
 
Я не хочу Вас беспокоить.
Что нам привиделось такое,
Что, словно дети, две недели
Мы на скамейке обнявшись сидели?
 
Я не хочу Вас беспокоить.
В наши года ломать – не строить.
В Ваших глазах, подойдя поближе,
Тоже я страх затаенный вижу.
 
Я не хочу Вас беспокоить.
Этот урок нам пора усвоить.
В этом железная дорога
Пусть нам обоим поможет немного.
 
Я не хочу Вас беспокоить.
Пусть нас потом не мучит совесть.
Пусть запоздалые три слова
В нас сохранятся, как фильм с Орловой...
 
Я не хочу Вас беспокоить.
Столько ничто не может стоить.
И, разговоров в завершенье,
Я принимаю такое решенье:
 
Я не хочу Вас беспокоить.
В девять ноль-ноль отходит поезд.
Так что давайте, пока не поздно,
Мы распрощаемся с Вами бесслёзно.
 
Память
 
Мне на выход с вещами по три раза на дню.
Ничего не прощаю, никого не виню.
Ни о чем не жалею, но о том не пою,
Только память лелею, только память свою.
 
Попадающим между жерновов бытия
Помогают надежда, и любовь, и друзья.
Но когда нависает черноты пелена,
Только память спасает, только память одна.
 
В ту бесснежную замять мы, беспечны и злы,
Завязали на память наши души в узлы.
Что в них было – не вспомнишь в ожиданьи пустом.
Чем ты память наполнишь, то достанешь потом.
 
Нас манили чужбины неземные цветы,
И гудели турбины, и горели мосты.
Чем беспамятство лечат? Нет ответа в золе...
Нам без памяти легче жить на этой земле.
 
Ты, Стоящий За Дверью, за земные грехи
Ниспослав мне безверье и больные стихи,
За железные ставни спрячь, о чём не пишу.
Только память оставь мне, только память, прошу!