Виталий Амурский

Виталий Амурский

Четвёртое измерение № 36 (348) от 21 декабря 2015 года

Верю в совесть и честь

Попутчик

 

Вагон покачивало мерно,

А за окном мелькали мимо

То свет берёз, то темень елей,

То с небом связанные нивы.

 

Я, по-дорожному соседствуя  

С каким-то незнакомым спутником,

Внимал тому, о чём он, сетуя,

Мне о себе рассказ распутывал:

 

«Вы, знаете, я – горожанин

И по привычкам, и по предкам,

Но всё-таки всё чаще жаль мне,

Что лес и поле вижу редко.

 

Когда же к ним, бывает, выберусь,

То радость беспредельна, вроде бы.

Наверное, в душе не вывелось

Заложенное в ней – природное.

 

А вместе с тем, вдруг бормотание

Ручья лесного, вспышка ягоды –

Мне как упрёк: мол, промотали вы,

Дружок, себя не там, где надо бы...».   

 

Рассеяно соседа слушая,

Посматривал я на него и в сторону,

Кивая головой, ведь в сущности

Тут не было чего-то спорного.

 

Как рельсы, мысли параллельные

Держали вежливо дистанцию.

Мы мчались в общем направлении,

Но разные нас ждали станции.

 

Пионерия

 

Моё детство – пятидесятые.

Годы серые – не фонтан.

За спиной далеко висят они,

Как созвездия, что вон там.

 

Зажигались зори и гасли,

Пелись песни о целине,

Только вот пионерский галстук

Не повязывали на мне.

 

Не достойным его считали меня –

Был лентяй и наук не грыз,

Но манила меня читальня,

Книги с милою меткой: Детгиз.

 

А дружил я отнюдь не с паиньками,

Но с ребятами – будь здоров!..           

Не эмблемами мы были спаяны –

Общей улицей и двором.

 

Это было в то время казусом –

Пионерию миновал!

Нынче прошлое с его хаосом

Разбросала Леты волна.     

 

Лишь во мне ничего не разбросано,

Хочешь верь, а хочешь не верь –

Не любил я тогда Морозова.

Не люблю его и теперь.

 

* * *

 

Уходят пилигримами года,

Скрываясь в звёздных далях и руинах,

Но нет путей, чтобы вели туда,

Где от отцовских рук тепло струилось.

 

От правой – женской, от другой – мужской,

Как на холсте великого голландца,

Когда любовь прожжёная тоской  

Прощать умела многое авансом.

 

Пусть верит блудный сын: Нева всё та ж

И Летний сад хорош не только летом,

И златом рам мерцает Эрмитаж,

Шурша сукном по праздничным паркетам.

 

Однако и к востоку, и на юг

От тех, Петром заложенных, устоев,     

В лесу безмерном птицы не поют,

Да поле сжатой памяти – пустое.

 

* * *

 

Пушкинские небо, осень, листья

Для души, для мыслей, для очей.

Пробую остаться оптимистом,

Сам не зная нужно ль и зачем.

 

Воздух синеватый густ и жидок,

Как порой в горах вблизи вершин.        

Сколько ж жил, и сколько же ошибок

Я в похожей сини совершил.

 

* * *

 

Ветер ходит кругами –

То пришёл, то ушёл.

Что вчера лишь ругали,

Стало вновь хорошо.

 

Тех, кого возносили,

Нынче жаждут казнить,            

Ах, привычки России,

Вы всё те ж, чёрт возьми!

 

Оттого-то не просто  

Вспоминать мне о том,     

Как когда-то подростку 

Был моим сей дурдом.

 

И любил ведь, ей-богу,  

Нынче зная, что зря,

Хотя лучше не трогать

То, что очи не зрят.

 

В этом марте согреться

Никому не дадут,

Словно мост москворецкий,

Он ветрами продут.

 

Там, где кончилось слово,       

Речь лишь пулей красна.

Холодает и снова                                 

Дышит смертью весна.

 

* * *

 

Р. Резник

 

Где русский язык обморожен

Казарменным сленгом вояк,   

Я – каждого слова заложник,

Такая уж доля моя.   

 

Надеюсь, что выдержит слог мой,

Пусть ноет в нём всё и болит.

В раздумьях бывал я расколот,

Однако душой не двулик.

 

И слыша вдали свистопляску,

Не ставлю знак равенства меж

Разумною речью славянской 

И речью славянских невежд.

 

Апрель-июнь, 2014

 

* * *

 

Нет, не все слова о прожитом милы мне    

В мемуарах, что туда ведут,

И не обольщаюсь я былыми

Временами, где в почёте кнут.

 

Оттого порою горек в мыслях,

Слыша наглый новорусский стёб

Сыновей и внуков сталинистов

Род которых, бодрствуя, растёт.

 

* * *

 

Что ни день, то тревога,

Что ни месяц – беда,

То к обрыву дорога,

То чёрт знает куда.

 

В вихре стольких насилий

В ныне путанный год

Горько ль мне за Россию,

Власть её и народ? 

 

По-другому б спросили,

Я сказал бы в ответ:         

Власть и люди в России –

Не синонимы, нет.       

 

А «единство» меж ними –

Чепуха для толпы.

Только в сказках смешные

И купцы, и попы.

 

Жизнь – реальность иная,

И подчас не они ль,

Лучших в ней распиная,

Пели: «Боже... храни!..»?

 

Впрочем, рядом ужиться

С хором этим могла

И правдивость мужичья,

И души его мгла.

 

Осуждаю кого-то,       

Исключая себя?

Русский я, но холопом

Не был в жизни ни дня.

 

Русский – в чём-то раздвоен, 

В чём-то не без «авось»,      

Тот, подчас, в ком раздолье  

С несвободой слилось.           

 

Уважаю ль Россию?

Тут иное, скорей.

Я  – из трав, что скосили,

Отрубив от корней.

 

Только в памяти часто –

Поле то, та земля,                 

Где я рос и качался,

Птиц и небо любя. 

 

Никогда не гадаю

Про толпу и про власть.

Верю – жизнь негодяю

Всё, что должно, воздаст. 

 

Верю в волю и разум,

Верю в совесть и честь,

В то, что всё-таки Разин

В ком-то там ещё есть!

 

Может быть, ошибаюсь.

Значит, это не в счёт.

Вера – струйка живая,

Всё живое – течёт.

 

Уважение, горечь –

Чувств кружащийся рой...

Сам с собой не поспоришь,

Но я спорю порой.

 

2014

 

* * *

 

С. Алексиевич

 

Цинковые мальчики,

Времена свинцовые,

Государство – мачеха,

Узнаю лицо твоё.

 

На камнях афганских,

В кишлаках чеченских  

Сколько ж жизней гасло

За тебя, без чести...

 

С трауром Чернобыля

Чёрного Полесья

Золоту ли Нобеля

Уравняться в весе?..               

 

Октябрь, 2015

 

Нестихотворные времена

 

1

Во времена нестихотворные,

Советам здравым вопреки,

Поэты уходили в дворники,  

В истопники.

 

Порою становились грузчиками,

Разнорабочими простыми,

Однако я не помню грустными

Их и страниц рождённых ими.

 

Отказываясь от известных ценностей

И цэдээловских застолий,

Они не думали о цензорах,

Но жили честно и достойно. 

 

Извечно власти неугодные,

Чью тягу к воле не отнять,

Куда же уходить сегодня вам,

Опять?

 

2

Во времена нестихотворные,

Когда ничтожный выбор дан,

Один поэт идёт в затворники,

Другой уходит на Майдан.

 

Нет у меня ответа верного,

Чей благороднее порыв –

Не осуждаю выбор первого

И выбор, сделанный вторым.

 

Тут, милый друг, не примиренчество,

Не к конформизму некий сбой,

А только мысль, что уберечь себя

Обозначает – быть собой.                             

 

Записка Юнне М.

 

Нет пророков в отечестве, нет оракулов

Ни в Америке, ни в России.

Признаваясь в любви ко мраку,

Скольких, Юнна, вы поразили. 

 

Поразили своим презрением

К тем, кто жить в темноте не хочет...  

Пожелал бы я вам прозрения,

Да, боюсь, разберёте ль почерк.

 

2015

 

* * *

 

Не брошу камень в ту страну, что корчилась

От голода, от страха и от войн, –

Там бабушек моих молитивы «Отче наш»,

Как листья, шелестели надо мной.

 

Их заглушали музыка по радио

И те, кто об успехах верещал,                   

Но в праздники военными парадами

И стар и млад гордились сообща.

 

И я гордился этой силой общею,

Как сын полка, что на бойцов похож,

Но словно в темноте живя, на ощупь,

Учился отличать от правды ложь.    

 

Антисемитов и другие подлые

Душонки тех, с кем прочно дружен был,

Когда вдруг обнажались – тоже помню я,

Хотя об этом лучше бы забыл.  

 

Там всё подчас затягивало тучами,

Наваливалась серая тоска,

Но панацеею являлись строки Тютчева  

Про той страны «особенную стать».

 

Она ж была загадочно-великая,

В гербе меж злаков утаив быльё,

Единая и вместе с тем двуликая, –

И я не в силах был понять её.

   

* * *

 

Памяти жертв террористических актов

31-го октября – 13 ноября 2015

 

Слепящее солнце Синая,

Парижского мрака печать –

Я, голову молча склоняя,

О бедах могу лишь молчать.

 

Они идентичны по сути,

Раз жизнь превратилась в золу,

Но твёрдо уверен, что судьи

Виновных ещё назовут.