Caecitas
Когда ночь крадётся
и трётся колючей шёрсткой
о дремлющий дом,
на пепельном небе вкручивает
искристые звёзды
некто, зовущийся Богом.
Я никогда не видел звёзд,
просто, бывает, слышу
под вечер
скрип небесной стремянки.
Крепчает в чашке чёрный чай
Крепчает в чашке чёрный чай,
шепча подчас чудные чары,
и чувств печальные начала
венчает пастырь невзначай -
не плачь, любимая, встречай
порыв несчастья безучастно,
и не бурчи о том, что чахнет
в чумазой чашке чёрный чай.
Наташе
Я просто хотел показать тебе детство –
чумазое детство со вкусом овсянки,
да только уже не вернуться в то время
где мама ругает за грязные джинсы.
Я просто мечтал подарить тебе счастье –
конфетное счастье в блестящей обёртке,
да только растаяло вкусное чудо
под нежной улыбкой июльского солнца.
Я просто любил тебя, милая, слышишь –
любил до конца, до последнего вздоха,
да только не смог доказать что на небе
танцуют для нас беззаботные звёзды.
Немного о шмелях
Есть утверждение, будто шмель летает
только потому, что не знает об этом,
возможно, и моя душа иногда
витает,
подобно шмелю,
греет мохнатую шёрстку,
трезвонит на ухо всесильному Богу
своим непристойным жужжанием -
жжж
жуж
жиж
жжж
собирает усердно нектар,
а затем возвращается обратно,
как ни в чём не бывало.
Может, и правда
моя душа летает, пока я не знаю об этом?
Осеннее
Ноябрь струит прозрачный сок
на спины улиц,
устало мутный жжёт желток
фонарь сутулый,
вздыхает город дымной мглой,
а ты, быть может,
сжимаешь чувственной рукой
июль до дрожи.
Письмо
Я пишу тебе веснадцатого преля
не особенно владея
мудрым словом,
дом на Энгельса, как водится
стареет,
кот свернулся белоснежным
мягким комом.
За окном дымит чернеющая
полночь,
пересчитывая звёзды
в портсигаре,
и становится, родная,
очень больно
понимать,
что всё минувшее сгорает.
Утро
Не пыли разговорами дерзкими,
многословный готовя бульон,
разбросало любовное дерево
на лазурных полях совиньон.
Заиграли цветы спелой радугой,
просияла небесная гжель.
Интересно,
и чем меня радует
притаившийся
маленький шмель?
Я ищу в геометрике пыльной квартиры
Я ищу в геометрике пыльной квартиры,
отзвучавшие строки полуденных писем,
но среди черноты вижу только пунктиры,
вижу только пунктиры чернеющих мыслей.
Раздобуду коньяк на засаленной кухне,
да прольётся янтарная кровь по стаканам,
и наполнится брюхо желанием пухлым,
растечётся двусмысленность самообмана.
Извлеку лист бумаги и первые строчки
напишу осторожно со слов: дорогая,
не хочу распинаться, а может, порочить,
белоснежную плоскость пером оскверняя,
но пойми, что усталость страшнее Голгофы,
что не греет меня безобразное солнце,
и всё жгутся по венам предательски строфы,
и предательски бьют вдохновения волны.