Покуда не стемнело
Покуда не стемнело, обрати
своё внимание на новые пути,
столетиями бывшие под спудом,
едва не сгинувшие, ныне же из мглистых,
холодных сумерек возникнувшие чудом
на грязных улицах, при свете фонаря,
в закатные часы. Так, может быть, не зря
мы торили тропу в пустынно-каменистых
ущельях Азии, где гипсовые плиты,
в той фантастической, безводной стороне,
где ткань истончена, где действия покрыты
соленой пылью бесконечных дней;
где время не идёт, где кажется слаба
связь между атомами жизни, и судьба,
поводья тронув, позабудет обо мне,
а я – о ней.
Тайны природы
Сообщение 1
Вот, наконец-то, мы открыли дверь
в запасники природы, и теперь
подробно выясняются детали:
всё дело было в тайнах языка,
а вовсе не в структуре ДНК,
как мы самонадеянно считали.
Всё, что вплывает в наш несмелый ум,
есть большей частью просто белый шум,
материи особой ток и шорох;
она меж звёзд вольна свободно течь,
но застывает, встретив нашу речь,
и формирует смысл в мельчайших порах.
Здесь очень трудно подобрать слова:
она творит для нас не существа,
в которых жизнь была бы нам видна,
не атомы, не клетки, не частицы –
но некоего текста единицы
и спрятанного смысла письмена.
И кажется уже который год:
мы их поймём, мы их прочтём, вот-вот
научимся неведомым полётам,
увидим текст в неизъяснимом сне,
как профиль дна в безумной глубине,
ощупываемого эхолотом.
Тайны природы
Сообщение 2
Человеческая жизнь хорошо изучена:
внутри – пустота, а вокруг – пучина;
говорят, что линия будет отключена,
пока не выяснится, в чем причина.
Не исключено, что, кроме частиц и поля,
ещё существуют судьба и воля,
но, как говорил один знакомый евгеник,
все упирается в отсутствие денег,
а не то мы такой бы откинули творог
на дуршлаг из фрейдовских оговорок,
где Эйнштейн с Малевичем у райских врат
рисовали чёрный эм-це-квадрат.
Путешествие
Иерусалим, и Рим, и прочие места
отмечены на старых портоланах,
но в атласе недостаёт листа.
Несложно для поверхности земной
составить указатель именной
со сведениями о разных странах.
Труднее распознать, чей осторожный взгляд
уже разглядывал, столетия назад,
подходы к берегам, эрозию пород
и трепет птиц под куполом зелёным.
Мир существует и живёт,
Чарльз Дарвин, по твоим законам.
А то, что остаётся за кормой
у парусника «Бигль», уходит по прямой,
не достигая линии закатной,
а значит, и останется за картой.
Зачем же нам описывать края
внутри закрытого объёма,
когда не здесь лежит судьба твоя,
возможность истины и дома?
А время в Англии иное,
оно по Гринвичу течёт,
оно не растворимо в зное
и в Кордильеры не влечёт.
Когда мы странствуем, мир возникает снова,
отыскивается утраченное слово,
лучи и волны продолжают танец,
отлив усердно порождает сушу,
мир открывает каменную душу –
обсидиан и мягкий сланец;
а не отмеченная в атласе река
даёт действительности вкус черновика.
Тайны природы
Сообщение 3
Квадрат и круг, и шар, и конус
дают вселенной странный бонус,
дают надежду на покой.
Рисуя гипсы в мастерской,
ты наблюдаешь, как некрепок
стопы и мозга белый слепок,
простого кальция сульфат,
какого и в природе много.
Пусть мир устроен невпопад,
но формы вылеплены строго,
их анатомия видна
сквозь сомкнутые времена.
Геометрические страсти
разъяли целое на части:
здесь раньше хаос правил миром,
а уж потом его слегка
по кромке обвели пунктиром.
Так было в прошлые века.
Так кто же правит миром ныне:
частица, случай или сон?
В какой безвыходной пустыне
наш бедный разум заключён?
Чьих должен он искать протекций?
Каких неистовых проекций
узор на плоскость нанести?
О чем мечтать? Куда брести?
Куда-нибудь – где глыбы льда,
где в креслах свалены эскизы;
в тот отдаленный край, куда
не надо вызова и визы.
Скажи
Скажи, ужели никогда
мы не увидим края,
где возле пристани вода
несёт в себе, вращая,
слова и мысли, соль и йод,
миров ушедших щепки,
и для природы создаёт
законы древней лепки?
Но мы застряли в царстве сна,
а наша скверная волна
под лозунги и крики
несёт пустые блики.
А значит, нам не суждено
увидеть и прочесть
слова о том, что быть должно,
сквозь блеск того, что есть.
Из старых стихов (1980-е)
* * *
В тот день не всколыхнулись воды
И не пролился звездопад,
Но целый город был изъят
Из хода вечного природы.
Он был изъят за то, что сам
Свой путь отринул от земного,
И не всходило дня живого
В сердцах людей, что жили там.
В нем не погаснул громкий смех,
Там игрища поныне длятся,
Но путь вперед закрыт для тех,
Кто не умеет возвращаться.
* * *
Вернувшемуся после долгих снов,
Снов на заоблачной высоте,
Пришедшему вновь под непрочный кров,
Где слова и мысли уже не те –
Так легко и радостно быть своим,
Где вода струится, где тает лёд,
Где всегда так вечны огонь и дым –
Что же там дальше? Обрыв? Полёт.
Охотник, который пришел с холмов,
Не разбудит тех, кого жребий – спать.
На заре он снова услышит зов
И в холмы налегке поспешит опять.
Там сладка и полна небес синева,
И за каждым восходом в свой черёд – закат,
Там нужнее руки и голова,
И сильнее боль, и нежнее взгляд.
Как легко на холмы обратно идти! –
Там встречаются любящие сердца,
И мы знаем дорогу в начале пути,
И поэтому не бывает конца.
* * *
Не пустоты страшись, брат:
Нету её на кругу земном.
Лгут жрецы, когда говорят,
Будто ночью – тьма, а светло лишь днём.
Кто с вечерней зарей встанет в полный рост
И не оглянётся назад,
Тот достанет рукою до ближних звёзд
И на дальние звезды кинет взгляд.
И о грудь твою обломают мечи,
Ибо крепкою кожей твой щит обшит,
И да будет твой голос маяком в ночи,
Потому что она многих страшит.
* * *
Было время – в безмолвии плавал
Этот мир. Копошилось зверьё.
С человеком пришел сюда дьявол
И про Землю подумал: «Моё».
Но уже человеческим звуком
Отозвался простор бытия,
И Земля, покоряясь под плугом,
Человеку шепнула: «Твоя».
И, покорна упорному звуку
Светлых песен, оттаяла мгла,
И, почуяв хозяйскую руку,
В тень Земли удалился дух зла.
И от века одним только делом
Занят он, пресмыкаясь в пыли, –
Клин вогнать между духом и телом,
Человека отнять от Земли.
Прыжок
Я замкнут в капсуле снаряда,
а там на улице, пока,
тягучее, чем «Илиада»,
проходят долгие века.
Слежу усталыми зрачками
за потемневшими веками
в мелькании песков и вод,
но сон целительный нейдëт.
Но если разум не покинет
мой мир, то я замедлю бег,
и некто из бессмертья вынет
микроскопический ковчег.
Слегка почистит, отряхнув
от пены радиоактивной,
потом прикроет ставень дивный,
и я возрадуюсь, уснув.
18.10.2011
© Виктор Фет, 1980–2011.
© 45-я параллель, 2012.