зарыться в тьму, не видеть дня,
где люди молятся могилам,
и в телевизоре унылом
наперсточник трясет мошной;
играйте в это не со мной,
играйте в это без меня.
Хантингтон
сотни глиняных таблиц
с описаниями правил
правил для души и тела,
для последствий и причин,
для разумного предела
Но останутся секретом
те, иные берега,
где земные наши страсти –
только ёлочные сласти
да блестящая фольга.
Хантингтон
отыскивая вход во тьму,
я восстанавливаю фразы
по манускрипту моему,
где мир заполнен опустелый,
где блещет вечный океан
у берегов Эллады белой
и Атлантиды безмятежной,
где цвет дает лилее нежной
Я вижу: смуглые пророки,
найдя к сознанию ключи,
заменят лунные лучи
на теллурические токи;
и в отражениях зеркал
эпоха древняя воскресла,
где, как Зевес, безумный Тесла
двойные молнии метал,
и над замерзшими лесами,
через долины и снега
между земными полюсами
И в отложениях земного,
мной восстановленного ряда,
в разводах мёда или яда
я слой за слоем назову:
сном, не привидевшимся снова;
мечтой, сгоревшей наяву;
звездой, сверкнувшей сквозь листву
давно заброшенного сада;
строкою, спрятанной на дне
среди потока ледяного, –
и крайний слой, хранящий слово,
не предназначенное мне.
Хантингтон
(Стихи для юных натуралистов)
В духе традиций, настала пора
пересмотреть отношение к птицам,
к плану полёта, наземным границам
вроде бы и подчиненному, но
Теперь, к сожалению, ясно одно:
Тому, кто родился млекопитающим,
в крысином запахе и темноте,
естественна зависть к летающим,
(Летучие мыши не в счёт,
попытка пропала даром:
получился летающий крот,
2.
Нас волнует безудержность птичия,
мы во сне налеталися всласть,
но неравною силой обычая
Мы, мечтатели нижнего слоя,
суетясь в густоте травостоя,
конструируем нужные ниши
а они поднимаются выше
и свои открывают закрылки,
и парят в ослепительном зное,
занимая всё небо земное.
Будем, однако же, справедливы:
внешне они весьма красивы,
оперения их переливы
привлекательны; их голоса
изумительны; и полоса
зрительных и звуковых частот
Следопыты воздушного материка,
мореплаватели пустот,
они на рассвете галдят и поют,
когда звёзды ночное дежурство сдают.
Не умолкает птичья болтовня;
мы – дети ночи, птицы – дети дня;
им достаются бесконечные просторы,
где совершаются широкие круги;
нам остаются замкнутые норы,
не сохранятся наши имена.
Историю напишет победитель,
где птица-ангел, птица-небожитель,
порвав с наследием животных и растений,
нарушила законы тяготений,
природу переделала свою
5.
Закон орнитологии –
пространство вышины:
пути четвероногие
Тем, кто плывёт невидно
в воздушных берегах,
наверное, обидно
Но им приходится слетать
в долины и леса:
небось, не могут пропитать
6.
Тем, кто оставил скорлупу яйца
и перебрался жить за облака,
понятен смысл начала и конца,
Сосуществуют в мире две культуры,
несовместимые ни в частностях, ни в целом:
одна выписывает в облаках фигуры –
одна мигрирует из Арктики в Китай,
и снова в Арктику: питайся да летай –
другая роется всю жизнь в одном
Вот вам Урана с Геею разрыв:
их жизни ангельской – и нашей жизни кротской;
и этот факт поймут, его изобразив,
И дальний отпрыск нашего генома,
на тысячах неведомых страниц
сочтя и описав и нас, и птиц,
опубликует два отдельных тома
о том, как мы произошли и отцвели –
хозяин будущий и неба, и земли.
Хантингтон
но алфавиты новые уча,
я посетил Эдемский арборетум
Под пышущею печью небосвода,
под светлых струй тысячелетний шум,
я узнаю слепого садовода
И где-то между Тигром и Евфратом
смоковница любуется закатом
и наблюдают вечные оливы,
как входит странник в сумрачные Фивы,
но существам божественного ранга
не увидать в магический кристалл
тех дней, когда кузен орангутанга
Пусть истины редчайший драгметалл
не вымыть из песка в долине Ганга,
не обнаружить межпланетным зондом –
когда впервые много лет назад
я посетил благословенный сад
и пользовался чудным книгофондом.
Хантингтон
человек же глух, как встарь;
догорай, библиотека;
разносите, ветры, гарь;
Так в недлительные сроки
наша прыть к нулю свела
Аристотелевы строки,
Позабыли все науки,
но не вложат меч в ножны
Аристотелевы внуки,
наши внуки и сыны.
Хмурые хлопочут боги,
подбивая нам итоги,
отбивая кое-как
надвигающийся мрак.
Хантингтон