Вера Кириллова

Вера Кириллова

Четвёртое измерение № 15 (291) от 21 мая 2014 года

…и Бог – ещё живой

 

Праздник

 

Если бы я мог встряхнуть вас, если бы я мог…,

я мог бы открыть вам глаза…

Рональд Лэйнг. Райская птичка

 

Ещё картинки звёздные рисуют салюты в небе,

не упакованы ещё в коробки разноцветные гирлянды

и праздничный азарт ловлю ещё на лицах встречных,

и ель ещё в изысканном наряде –

ей только завтра на костёр взойти –

но не как Жанне неистовой –

как куртизанке – нагой и брошенной

пылать

среди других вещей, теперь ненужных –

голубоглазых барби, мишек плюшевых,

вчера ещё обласканных наивной девочкой...

среди роз увядших, и хризантем, и лилий

глубинного нутра и свежести которых

так и не вдохнул никто.

 

Обломки Блютнера* – как Демона поверженного тело,

укрыты серым снегом.

Касаюсь струн – и чистый звук,

непобеждённый,

в ненужности глухой рождаясь,

летит в закат багряный

нежным

 

тает.

 

___________

 

* Bluthner – марка рояля

 

* * *

 

Чтоб влаги утренней испить

мы вышли из домов –

тебе нужна травинки нить –

я пью из облаков.

 

Мне взгляд никак не отвести от твоего движения –

плавнее стрелки часовой по стебельку скольженье...

 

От кроткой наготы твоей

глаз прячется в истоме;

таким и взмах ресниц – Борей –

улитка снова в доме...

 

* * *

 

Ты слышишь и напеваешь мне фуги Баха,

Перепел всех Битлз, не сфальшивив ни разу,

Говоришь, что слышишь музыку сфер...

Почему не слышишь мой голос?

Или он тише шороха мотылька,

Бьющегося о ночное стекло,

От которого ты просыпаешься?

 

* * *

 

выткал язык из горечи мёда и дыма,

из того, что за всеми пределами тени слабейшей –

слово в нём кажется грубым, нелепым

и нужда твоя жгучая в слове – капризом младенца

 

* * *

 

О, как давно меня тревожит

прямоугольник тот загадочного света-

водораздел моей судьбы,

вмещающий обрывки снов, иллюзий,...

дарящий отзвуки

несбывшихся и будущих надежд

и разделяющий моё пространство

на дивный свет, зовущий в море

и липкую, удушливую тьму.

 

Дырой иль дверью стать ему?

 

Дверь

 

Перед тобою дверь,

в суровости своей проста,

как Слово Безначальное…

«Переступи порог» – ты слышишь зов.

Твою измену,

ослабившую власть его стальную,

уже учуял зверь,

но не выдаст ангел.

 

К вокзалу

 

Есть ли столько в мире слёз,

Чтоб заглотив их,

Ты перестал быть

Буддой!

 

Эхо дня

 

Бах и Рахманинов, кошки и книжки,

След поцелуя пса-шалунишки,

Вкус, всем знакомый, осенней тоски –

Темой, нестёртой со школьной доски…

 

Вихри движения – в классе урок.

Слов не смолкает надрывный поток

Про мир и про пир, про любовь и про честь...

(Их до утра Звездочёту не счесть,

Тех, кто из Чаши Грааля «испили»...

Ведь не беда, что надежды разбились...).

 

Отложена вновь куча дел на потом…

На грани – уже между явью и сном,

Тихий голос вползает в ночной репортаж –

 

«Ну, а ты прокажённому руку подашь?»

 

* * *

 

песчинки окаменевших слёз

на влажной ладони –

не пересчитать

 

* * *

 

Ты даже мёртвых поднимал! –

Его душа жива –

(едва-едва) –

Приди

И волею Своею

Храм вязкой тьмы

Разрушь!

И вечной властью Cвета

Шальной бесовский танец

Взорви,

Мой Милосердный!

 

* * *

 

Пташка нездешняя,

Райская птица!

Ветром каким занесло тебя

в чащу тёмного-тёмного леса?

Плач твой истый

по ком – в ночь тягучую,

в тихую рань?..

 

Крыльев белых,

молю,

не порань!

 

* * *

 

Чужи и скудны краски

При лампе дневного света –

Приветствую тебя, солнце.

 

К Т.

 

Обнажишь до слезы,

до дрожи,

до вен?..

Заточишь и оставишь

отрадный мне плен?

– В плен нельзя, – скажешь ты

– не поймут...

– Ну тогда может быть

хоть на восемь минут

Ты подаришь мне щедро иные миры,

Где пути

не хитры,

не кривы,

не темны?

Где утеряны смыслы и значения

слов...

Где для памяти наглой припас

кнопку «off»?

Думаешь хватит нам

этих минут,

Чтоб оставить за дверью

одежды из пут,

Чтобы выпить неспешно

успел ты тоску

(Это прежде – по каплям,

теперь – по глотку)?

 

Тебя я по страстному шагу узнаю,

Ладный ритм,

мерный звук,

тайный знак твой поймаю,

мой танец!

 

Неполученное письмо, или Сослагательное наклонение

 

Мне так хотелось получить твоё письмо.

Нет, не имейл, а настоящее –

в конверте с маркой и почтовым штемпелем.

И чтоб написано твоей рукой на листике случайном, мятом,

что подвернулся под руку –

искать почтовую бумагу

или гладкий чистый лист тебе чтоб не было терпенья.

И строчек чтоб неровное течение –

с кривыми буковками и c наклоном вправо

(а голова твоя всегда немного влево склонена).

Ещё – чтобы зачёркиваний много

и исправлений разных...

Оно всегда со мной бы было,

как маленькая книжка Рильке со стёртою обложкой.

Я всё вынюхивала б в нём знакомый аромат

(его б поймала – знаю –

ведь, хоть и добрый, но всё же зверь я...).

И видела бы слово на конверте, тобой начертанное

Важное такое...

оно...

лишь только имя моё...

Любовь.

 

Благодарю

 

Отелей блеск и звон богемского стекла –

не для меня –

ты помнишь чай на кухне тесной? –

благодарю;

и ясный ум и юмор искромётный –

другим,

мне – безмерность боли

и молчаливость слёз –

благодарю;

объятья с обещаньем рая – не со мной –

я пью напиток неизбывности печальной

и повторяю, повторяю –

за высший дар – любить –

благодарю.

 

Метаморфозы. Гусеница

 

Маня обсидианом глаз,

загадкою своих узоров –

таких причудливых и пёстрых, –

не обещала нежности

хоть неизменно нежен пух её ворсинок –

исследуя поверхность бледной кожи,

печатала ожоги,

тончайшей нити лёгкие ткала шелка,

а я наряды шила и прятала в них шрамы.

 

И пробил час –

последней капелькой

скользнуло время –

пуста клепсидра... –

теперь – на ветке кокон

и в глубине его горнила,

вдали от глаз чужих,

все переплавится –

невинность трюков,

коварство, сожаленье,

песчаный ветер, ритмы моря,

вчерашний светлый день

и тьма –

чтоб выдохнуть иную музыку

и чтоб из липкой слизи

этого священнодейства

родиться Бабочке

 

Глагольное

 

Проснуться до рождения Венеры

Слушать прибой и визги чаек

Бросаться с шумом в волны

Отыскивать знакомый след на обнажённом дне

Бежать – кто раньше до рыбацкой лодки

Валиться на песок

Зажмуривать глаза на солнце

И выводить посланья на воде

Вдыхать чабрец и горькую полынь

Пить кофе из надбитых чашек

Дуть на горячий шоколад

Молчать о книгах и о чувствах

Бросать монетку старому саксофонисту

Кормить чужих котов

Освобождать из паутины мух

Держаться за руки в кармане куртки

Ловить закатный лучик солнца

Жечь свечи и костры

Рассматривать журналы Нива или Vogue

Слизать всю соль с обветрившейся кожи

Влюбиться в хворь – в твою, в свою

Сниться...

 

Снится

 

В капле густого мёда

 

В капле густого мёда, обронённой каким-то гулливером, мой танец застыл.

Тепло внутри рисует монохромно едва заметный силуэт.

Преодолеть такую вязкость – сравняться в силе с тысячеглазым Аргусом,

а я зову пчелу.

 

В просвет невидимый

 

В просвет

невидимый

временных пластов

Неведомый гость

залетает тихо –

кружит в веренице

прозрачных снов,

открывает замки,

сносит границы...

 

улыбаюсь –

на часах 3:99

 

Из снов – 1

 

Плывёшь рыбкой в глубоких водах,

Ловишь крылом поток,

Облаком в небе таешь...

 

Из снов – 2

 

Время своё перепутав,

Робко проснулась почка

На ветке осеннего дуба.

 

Из снов – 3

 

Мерещится за вещью вещь…

Но вот я здесь …

Две пачки «Примы»,

стол,

кровать,

на стульчике обшарпанном твой свитер

с кодом далёких ароматов,

шкаф книжный – пустоват

для умника такого,

всевечный Бах,

распятье на стене

и Бог –

ещё живой.

 

* * *

 

с собственной лунной тенью танцую

на песке неостывшем

в затихающий шторм