Вера Арямнова

Вера Арямнова

Четвёртое измерение № 7 (175) от 1 марта 2011 года

Правила самосохранения

  

* * *
 
По асфальту – танца шорох,
кружит ветер листьев ворох.
Ты не женщина, ты порох.
Ты не для меня.
Ты могла бы сдвинуть горы,
ты могла б построить город,
На скаку – коня…
 
От тебя идёт свеченье,
но с тобой – одно мученье.
А твоё стихотворенье…
Не рожай стихов!
Ты сама собой распята,
Не хочу быть виноватым,
не хочу оков!
 
Не хочу с тобой любиться.
Ты ж – не баба, ты же птица!
Ты же в окна будешь биться,
слышишь, отпусти.
У тебя крыло подбито,
у тебя душа открыта,
чур меня, прости!
 
На исходе осени
 
Старый год и юный век.
Хрусткой солью выпал снег.
Сад солёный, свет слоёный, 
солнечный и ледяной…        
век-младенец с сединой,       
час жестокий и сквозной,     
первым снегом убелённый.  
 
В переулке лай собак.
Бродит осень натощак,
выворачивает душу.
Что останется со мной?
Календарь перекидной,
лист осенний расписной,
лай, – не любо, а послушай…
 
И твоя проходит жизнь.
Хоть за что-нибудь держись!
За грядущий звёздный час,
за усталый стук в вагоне,
за улыбку на перроне,
хоть за сон, хоть за бессонье,
за тепло, что Бог не даст.
 
* * *
 
На той неделе ясный сокол
Ко мне приедет – погостить.
А я не думаю о сроках,
да и о том, что может быть.
 
Свечу зажгу, задерну шторы,
чтоб слышать речь и видеть стать,
и обаянье, пред которым
весь мир не может устоять.
 
За каждым словом столько света!
За каждым – воля и простор…
Но катится к закату лето,
И лучше песни нет – неспетой,
Гори, пылай в душе костёр!
 
Я ещё напишу
 
О счастье глубокого краха
в пронзённой любовью груди,
где нет ни упрёка, ни страха.
И нет ничего – впереди.
 
Упрёки?... Так нет виноватых!
А страх – ну какой ещё страх.
Лишь тело становится ватным
в чужих нелюбимых руках.
 
Но жадное их вдохновенье
не может бездарно пропасть.
Она подлежит утоленью –
тобою зажжённая страсть.
 
Я знала, ты будешь доволен.
А я напишу как-нибудь
о ласке, о счастье; о воле
разлуку и смерть обмануть.
 
Ироническое
 
В состоянии похмелья
прогуляться по зиме!..
Счастье в сердце, лёгкость в теле, –
и за что всё это мне?..
 
Я ж себя не пожалела,
я ж любовь не сберегла!..
Но ведь снег как прежде, белый?
Да и голова цела.
 
Это надо же – надежду
взять и в щепки раздолбать!
И замечу, прочим между:
постаралась, аки тать.
 
И теперь гляжу и вижу:
ВСЁ осталось вдалеке.
Небеса всё ближе, ближе…
Господи, я – налегке!
 
Господи, уже готова
я предстать перед Тобой.
Враз – смешлива и сурова,
бестелесная, как слово,
с крылышками за спиной!:)
 
Осенний диптих
 
1.        
 

В обнажённости осени нет вожделенья весны.

                                                                        Бу Ки

 
Скань раздетых ветвей на холсте обнажённых небес,
Дрожь остывшей земли, перепаханной, чёрной и голой…
А на теле твоём уже нет не целованных мест.
Никогда и нигде, и ни в чём не была ты бесполой.
 
Только осенью плоть так согласна и слита с душой!
Бестелесная жажда последних объятий – сжигает...
И подстрочники ласк дышат снежной и нежной зимой,
а подстрочники фраз об одном: мне тебя не хватает!
 
И, в пространство стихов опустевших шагнув невзначай,
ты увидишь его, и себя, и февраль, ослепительно белый,
это будет не явь, и не сон, и не найденный рай,
это будет, – и всё. Ты иного чего-то хотела?..
 
2.
На ландшафтах моих депрессивных стихов
происходят какие-то сдвиги.
Кто-то был без меня, не оставил следов,
лишь вино и полчёрствой ковриги.
 
Вот круги на воде и засохший цветок,
И встревоженной посвист синицы.
Отхлебну из бутылки отравы глоток
за боязнь увидать – и влюбиться.
 
Он здесь был, он исчез, он растаял за миг,
он узнал про меня слишком много.
Он спешит восвояси, подняв воротник,
Он рукой мою душу потрогал.
 
Я сама незакрытой оставила дверь
после дней с грабежом и пожаром.
Я поверила – больше не будет потерь,
я уже навсегда… уезжала.
 
Он здесь был и забрал мою смерть у меня –
это всё, что в запасе имела.
Я сижу в темноте. Мне не надо огня.
Я иного чего-то хотела?! 

 

Спасибо

 
Ежевечерний рандеву.
Покой на подзажившей ране.
Взгляну на свежую траву…
Не слишком сладко ль я живу
в воображаемом романе?..
 
А что реальный не по мне,
Мы это выясним к зиме.
 
Ну а пока о том молчок.
А Вашей речи светлячок
 
такую освещает тьму
и держит надо мною глыбу,
и маяком дрожит в дыму, –
разор в судьбе, пожар в дому…
спаси Вас Бог, спаси. Спасибо.
 
* * *
 
На чердаке играет патефон,
и дождь стучит о жестяную крышу.
Жизнь хороша почти со всех сторон,
когда удержишься: не хватишь её лишку.
 
В разгаре день, а сумерки в углу
готовят на него поползновенье.
Вдевая свет и полутьму в иглу
крыло себе латает вдохновенье.
 
Пора, пора! Уже летят стихи.
Держась за плоть их лебединых лапок,
взлечу, чердачной не подняв трухи,
забыв себя и жизни горький запах…
 
Ода свободе
 
Не захлебнуться б нежностью зимы,
и этой тьмы,
и одинокой ночи.
Когда выходит узник из тюрьмы,
чего он хочет?..
 
Меж будущим и прошлым – двух пустот:
невозвратимой и невероятной,
улыбка перекашивает рот,
а он идёт, и дай-то Бог уйдёт
от непривычки улыбаться внятно.
 
Да что с того, что больше нет зубов
и что лицо изрезали морщины?
Есть путь и одинокий звук шагов.
Нет денег, дома нет и нет оков,
не улыбаться тоже нет причины.
 
Февраль
 
Привет, Февраль!.. Твои снега родные
нежнее и утешнее стократ
тех слов, что мне уже не скажет брат,
поскольку братья – под землёй лежат,
в заморских землях прижились иные.
 
Всё хорошо, мой белоснежный друг,
под скрип шагов, с тобой, не в одиночку,
стихов молочных выпевая строчки,
идти домой, к любимому сыночку,
а ты во мне и вне, Февраль, – вокруг…
 
Ах, ничего, – ведь я в краю родном!
Ах, ничего, что здесь я отщепенка…
Ты мне такую песенку протренькал
под утренние золотые гренки,
что стих будильник, замурлыкал дом.
 
Ах, ничего, что этот дом чужой,
ах, ничего, что жизнь подходит к краю.
В стране родной, как странница, шагаю.
…Как странно в ней, и – я её не знаю.
Но хорошо – не знаю и другой.
 
Пока, Февраль, пока. Пока живу.
Пока метёшь так нежно, страшно, вьюжно.
Пока я здесь, мне ничего не нужно.
Оставлю сыновей стране бездушной.
Да что с того, – рожали и в хлеву…
 
Пока живу, и есть где спать, что есть.
А Иродов во все века не счесть.
 
Короткие мысли
 
*
Одиночество – лучше всего.
Надёжно, трезво, продуктивно.
Но если бы не тоска…
 
*
Что в кулаке у меня? Жизнь.
Моя и ребенка. Не разожму
и под молотка ударом.
 
*
Любовь: смешная! Нелепая.
Маленькая. Хлоп её, хлоп!..
Опять увернулась.
 
*
Порядок в доме, как деньги –
всегда кончается.
Сизиф мой вдохновитель.
 
*
Работа, её всегда много.
Зарплата, её всегда мало.
Хорошо, мне безразлична их связь.
 
*
Скука – кто объяснит, что это?
Сука – кто объяснит, как это?
Ни то, ни это мудрости не снилось.
 
*
Культ личности не от величия её.
От мелкомасштабности развешивающих
портреты начальства в своих кабинетах.
 
*
Ревности умопомешательство
просыпается, когда возомнишь,
что это твой человек. Свинство.
 
 Без препинаний
 
1
В сумятице сиротства и дождей
прочитан Данте не дочитан Кафка
и никогда не оборвать удавку
гордыни обессиленной моей
автобуса претерпевая давку
держа в руках порожнее с пустым
переливать до появленья радуг
в альтернативу раю или аду
сжать меж зубов тугое слово Крым
чтоб брызнул сок а местную прохладу
употребить как лёд или компресс
но вместо сердца пламенный протез
и ни о чём печалиться не надо
2
дождь под окном залил велосипед
мне жалко эту лошадь неживую
и в городе в котором не живу я
перемещаясь между разных бед
мне подали на праздничный обед
смешное блюдо слово аллилуйя
ещё смешней что был гарниром мат
но не смешнее чем мужик без уха
но кто бы знал с чем это не едят
3
родила одного но был он тигр
на вавилон со стен иерусалима
пойду глядеть или стрелять но мимо
рожу другого и отправлюсь в тир
материя с душой неразделима
моя судьба не знает слова мир
но только применительно к худому
а мне конечно надо похудеть
не пристращайся ни к жене ни к дому
и хлеб отдай не своему другому
пусть ныне присно и наверно впредь
огонь вода и труб прощальных медь
зачем тебе гора металлолома
 
Про это
 
Это змей. Это Бог. Это время.
Это пламя моё между ног.
Это дрожь. Это блеф. Это темя.
И оргазма бесстыдный цветок.
 
Это мышь. Это чушь. Это кривда.
И капризный, слепой монитор.
Это Сцилла. А это – Харибда.
Тесный вход. Но за ними – простор.
 
Это сын. Это боль. Это кухня.
Это тишь. Это речь. Это – течь.
Это свод. Он когда-нибудь рухнет.
Это жизнь. Это мир. Это сечь.
 
Это совесть. А это – желанье.
Это роль. Это, может быть, я.
Это – он, не последний, не крайний.
Это – сахар и соль бытия.
 
Отломи осторожно щепотку.
Да не ты!.. И не так, твою мать!
Не солёно, не сладко – щекотно
петь и плакать, смеяться, кончать.
 
Это – труд. Это пот. Это память.
Это текст. Это вязь Фаберже.
Это вечно. Не рухнет, не канет.
Это равновелико душе.
 
Правила самосохранения
 
Решенья пейте свежими и залпом!
Не то застрянут комом в пищеводе,
что ещё хуже – станут киселем.
 
Остерегайтесь слишком сложных женщин,
молитесь Богу, подавайте нищим,
а пейте редко и совсем чуть-чуть.
 
Не думайте, что смысл существованья
дороже самого существованья.
Учтите – нет дороже ничего.
 
Кричат «спасите» – нос не сметь наружу!
Известно вам, что тело не бессмертно,
и можете ему вы навредить?..
 
Потщательней запахивайте душу.
Зачем, надеюсь, объяснять не нужно?
И сверху шарфик – это для тепла.
 
Теперь на лыжи – день такой хороший!
Момент скольженья глупо упустить.
Такое можно сделать только сдуру.
 
Ах, жизнь прекрасна! Вот чаёк, вот почта.
И много-много самых разных слов.
Но со словами – тоже осторожней…