* * *
О люди, люди, я люблю вас очень!
Мне с вами дорог каждый час и миг.
Не потому ль кричу всей болью строчек:
Не повторяйте слабостей моих!
Я пел любовь, когда меня любили,
И, как безумец, был я горделив.
И что с того?
Ушли и позабыли –
Не повторяйте слабостей моих!
Я душу открывал, – как настежь двери,
Не знал, что есть чужие средь своих,
И был не раз наказан за доверье –
Не повторяйте слабостей моих!
Я жил страстями вопреки рассудку,
Я заходил в тупик под властью их.
Друзья, не за себя, за вас мне жутко –
Не повторяйте слабостей моих!
Купола
Я с детства безумно люблю купола
С поутренним заревом крыш!
А тем, что под крыши тропа не вела,
Сегодня кого укоришь?
И всё же, бродя возле храма окрест
И веря в его торжество,
Тайком возводил я мой праведный крест
К светлейшему лику его.
Особо у храма я чтил высоту,
Как взмах неземного крыла.
Бывало, увидишь её за версту,
Твердишь:
«Купола!
Купола!»
А если ещё из-под купола – звон
Малиновый – колоколов,
Душа с перезвонной волной в унисон
Творила молитву без слов.
Чтоб рядом с божественным храмом упасть! –
Настолько он духом высок!
Тут надо попасть или дьяволу в пасть
Иль пальцем прощупать висок!
Великие предки, я вами горжусь –
За то, что, в лачугах ютясь,
Вы дивными храмами красили Русь,
И души спасали, крестясь!
И горько, и больно за пагубный срам,
За то, что, потомки земли,
Мы эти святилища с именем «Храм»
До скотских хлевов низвели.
Прости, нас, о, Боже!
И слава Тебе –
За то уж, что клял, сторонясь.
За то, что в греховной, безбожной судьбе
Узрел непотерянных нас!
Мы всё наверстаем –
Ты только прости,
Хоть нам и нельзя доверять.
Мы так изолгались на грешном пути,
Что стали и Господу врать!
Исходный рубеж
Был день как день – безоблачный, воскресный,
Не предвещавший ни грозы, ни тьмы.
И то, что враг огнём тяжеловесным
Ударил вдоль границы повсеместно,
В глухом тылу ещё не знали мы.
На травах звёздно росы полыхали,
Вовсю гремел оркестр наш полковой,
Наверно, потому и не слыхали,
Как нарастал вдали смертельный вой.
Когда трубач нам протрубил тревогу
И мы застыли в боевом строю,
Ещё не представляли, если строго, –
Мы эту участь ратную свою.
Хоть каждый день с подъёма до отбоя
В полях учились бою, пыль клубя,
Душою ощутив раскаты боя,
Мы как-то странно глянули в себя.
Что было там, «в себе», – не помню точно, –
И нас ли в той неточности винить! –
Одно нам было ясно – край наш отчий
Без нас никто не сможет заслонить.
И мы пошли по огненным дорогам,
По рубежам войны – из боя в бой,
И стала изначальная тревога
Тревожною солдатскою судьбой.
И вот сейчас, сверяя путь солдата
Со всем, что свято в сердце бережём,
Я знаю точно – роковая дата
Была моим исходным рубежом.
Творчество
Какое счастье – быть наедине
С самим собой в объятьях кабинета,
Где можно слить всё, что в тебе и вне
В единую бесценную монету.
Но чтоб монета ценность обрела,
Ей нужен знак – к тому ж высокой пробы.
Попробуй слиток вымыть добела,
Что был зачатком каменной утробы!
Здесь надобны уменье и зарок
От неподвластной тайны мирозданья.
Дабы родить негаданно и в срок
Неповторимое созданье!
И если уж такое удалось, –
То возгордись своим бесценным даром,
Забудь про всё – про рок, порок и злость
При мысли до вздыбления волос –
О том, что божий свет коптишь недаром!
* * *
Всю жизнь ищу я женский идеал,
Храня в мечтах и бережно и нежно
Тот идеал, чтоб вечно удивлял
И сердце жёг, и звал в простор безбрежный,
Чтоб с каждым новым днём я открывал
В том идеале тайные виденья,
Чтоб от него я глаз не отрывал
И шёл за ним неотделимой тенью.
Чтоб из его глубинных тайников
Я черпал чудотворные напитки,
Как смесь чистейших горных родников
С живительным вином сердечной пытки.
Чтоб в идеале дивном жил маня,
И образ той с неугасимой силой,
Что в дни войны бессильного меня
Из-под огня в затишье выносила.
И той, что отдавала кровь свою,
Меня от близкой гибели спасая,
Что пела, подражая соловью,
В санбате, где я бредил угасая.
Да, было время, я мечтал о ней –
О красоте и глубине бездонной,
Чтоб и душа, – что в мире нет родней,
И внешний облик, что твоя мадонна.
Но та пора давным-давно прошла,
Сегодня я на мир гляжу реально,
И разгребая прожитого шлак,
Теряю веру в образ идеальный.
И всё ж он есть, – хвала его творцам! –
Доступен, в каждой женщине живёт он,
Но лишь тогда, когда ты станешь сам
Хоть частью идеала для кого-то.
Мольба
Ну что ж, ну что ж такое в мире деется?
Куда ни глянешь – всюду кровь и кровь!
И на кого, скажите, нам надеяться,
Чтоб обрести над миром мирный кров?
Ведь где-то ж есть она – святая истина,
Что человек рождён не для того,
Чтоб яро, безрассудностью воинственной
Точил кинжал на брата своего.
Иль мир сошёл с ума, иль Бог на выпасе
Людским стадам отвёл безбожья роль?
Иль из кувшина джина слепо выпустил,
Над коим тут же потерял контроль?
И я прошу, молю, взываю к совести.
Чтоб не винить богов, зверьми не выть,
Давайте, – мы же люди, – остановимся,
Покуда есть кого остановить!
Русская душа
Зело сложна ты, русская душа:
И тяжких бед, и горестных недолей
Полным-полно, и в торбе – ни гроша,
А ты по-прежнему щедра в своей юдоли.
Ты головы, как ива над прудом,
Не клонишь, – если чёрная година.
Солёным потом, дьявольским трудом
Прокладываешь путь свой, – и при том,
Хоть золотой – не ищешь середины.
Ты – глубина, ты – тайна, и запал
От скрытых чувств ты держишь на пределе.
И эта истина, – «Иль пан или пропал!» –
Когда твой недруг к горлу подступал,
Тебя не раз спасала в ратном деле!
* * *
Завидую птицам – в просторах земли
Поют и не знают печали.
Скажи, отчего же вдали журавли
Всю ночь так печально кричали?
Ну что им печалиться – взмыл высоко
Над грешной землёю – и странствуй!
Как видно, и птицам тянуть нелегко
В чужбину родные пространства!
Тайга
Тайга угрюма и строга.
В тайгу – что к чёрту на рога.
Там нет ни стёжек, ни дорог.
Там, что ни сук – то чёртов рог.
Что ни болото – чья-то пасть,
В которой дважды два пропасть.
И затеряться дважды два,
В тайге очутишься едва.
Там по ночам из темноты
Блеск чьих-то глаз увидишь ты.
Услышишь рык, услышишь плач...
И кто там – жертва?
Кто – палач?
В хребет клыки иль в бок рога?
Одно понятие – тайга!
Но ты в тайгу за шагом шаг
Иди, забыв, что есть большак.
И под шатром ночной тайги
Костёр до неба разожги.
И мрак таёжный освети,
Чтоб дальше виделись пути.
Тайга поймёт, что ты ей – свой,
Зажжёт звезду над головой.
Во тьме трухлявые пеньки –
И те засветят огоньки.
Она твой мир наполнит гулом
И станет сердцу дорога.
Тайга – не место для прогулок,
Она для подвигов – тайга!
Я был армейским журналистом
Я был армейским журналистом –
О, незабвенная пора –
Когда слова, как будто выстрел,
По-ратному в потоке быстром
Летели в жизнь из-под пера.
А чтоб слова не тратил зря ты,
А звал к победным рубежам.
Себя я жизненным зарядом
В той жизни, что кипела рядом,
Бесперебойно заряжал.
Я жил с солдатами в палатках.
Деля их скромный неуют,
И, как они, на шутку падкий.
Вносил в блокнот на тех нападки
У коих тяжелеют пятки
Когда в походах отстают.
Я с ними строил переправы,
Купался в поливах росы.
И, пользуясь газетным правом.
Достойно наделял их славой
В заметках первой полосы.
Они меня учили сметке
В водовороте ратных дней
С тем, чтобы я в моих заметках –
О переправе иль разведке –
Не щебетал, как птаха в клетке,
А был по-воински родней.
А как мила их откровенность,
Когда с наскоком петушков
На сборах лириков военных
Они искали дерзновенно
В стихах наличие стихов.
Для них всё воинское свято –
В стихах, в заметке иль в строю.
Не зря с восхода до заката
Они высот штурмуют скаты,
Чтоб, как положено солдату,
Быть стойким в истинном бою.
И вот теперь, когда я штатский,
Когда в сомнениях мечусь,
Чтобы изжить из сердца шаткость,
Я, как и прежде, по-солдатски
У них решимости учусь.
* * *
В те дни, когда моя тайга
Мне гулким эхом отвечала,
Когда Амура берега
Служили мне родным причалом,
В те дни, когда от вещмешка
Горели плечи нестерпимо,
Когда лицо мне жгла мошка
Сильней, чем жгучая крапива,
В те дни, когда я дрог и мок
Среди глухой таёжной чащи,
Я одного понять не мог,
Что мне тайга дарует счастье.
И вот лишь вспомню той поры
Костры на плёсах в час ночлега,
Ну, прямо в гущу мошкары
Влетел бы со всего разбега.
И пусть походы далеки,
Я б, окрылённый этой встречей,
Друзей нелегкие мешки
Взвалил на собственные плечи!
Блуждающим в ночи...
Блуждающим в ночи ждать благ от бога
Нелепый предрассудок старины.
По как найти им верную дорогу,
Когда в ночи дороги не видны?
И всё же есть хорошая примета:
Коль на вопрос «Как быть?» ответа нет,
Иди, – и неуклонным будь при этом, –
Туда, где намечается рассвет.
Берёза
Нетленной вечностью жива,
Пленя прохожих взоры,
Берёза вяжет кружева –
Ажурные узоры.
Луч солнца вплел в её наряд
Искрящиеся брошки,
Отливом солнечным горят
В её ушах серёжки.
И неба синь и свежесть рос
Она в себя впитала.
А сколько бурь, а сколько гроз
Берёза испытала!
А сколько раз в чужом краю
Далёком и немилом,
Улыбку высветлив свою,
Меня тоской томила!
Я на красу её гляжу,
Не зная – плакать, петь ли?
И в острой памяти вяжу
Воспоминаний петли.
На рассвете
Люблю Кавказ с его ночной прохладой,
Идущей от студёных ледников.
А ниже – пропасть, как исчадье ада,
Неосторожный шаг – и был таков!
Но в горы осторожные не ходят,
Как и по льду в преддверии шуги.
Здесь со времен древнейших в обиходе
Лишь прочные и твёрдые шаги.
И вот стою в восторге от величья
Вершин, ушедших в неба синеву,
И сожалею, что полетом птичьим
Не обладаю в миг сей наяву.
А то б взмахнул широкими крылами,
Едва касаясь облачных перил,
И вместе с поднебесными орлами
Над красотой божественной парил.
И озирал, как лермонтовский Демон,
Всё, что способно нежить и алеть,
Чтоб день грядущий представлять Эдемом,
И о былом, как Демон, не жалеть.
Но птицам – птичье, а мирским – мирское;
И я душевно рад уж потому,
Что вижу невидение такое,
Как наяву в предутреннем дыму.
Дым Отечества
Скажите, что всего дороже
Вам на житейском берегу?
А я вот
до седин уж дожил,
Но если подойти построже,
На то, что мне всего дороже,
Увы, ответить не могу.
Любовь,
поэзия
иль звёзды,
Что углубляют водоём?
А может быть,
пьянящий воздух,
Который сообща и розно,
Настоянный на травах росных,
Мы, не задумываясь, пьём?
Когда насыщен он прохладой
В палящий полдень у воды, –
Настолько дорог он и сладок, –
Как будто хмель,
души отрада,
Как избавленье от беды!
И если даже воздух дымом
Пропах,
плывущий над жнивьём,
Его мы издавна родимым,
Как символ высшего интима,
Дымком отечества зовём.
Нет, если б вы меня спросили,
Что для меня всего милей?
Я б вам ответил –
воздух синий,
Плывущий из низин к вершинам
России-матушки моей!
А тем, кто воздух заражает
Гнильём удушливых пород,
Я б ради новых урожаев
Перекрывал бы кислород!
Лён
Я помню: подходил к нему босой,
Прохлада трав мне обжигала ноги.
В сторонке от просёлочной дороги
Стоял он, весь забрызганный росой.
Был цвет его настолько голубой,
Что он казался мне частицей неба.
А всё вокруг искрилось, будто небыль,
Хотя и было всё самим собой.
И вот лишь вспомню я цветенье льна
Душа опять, как прежде, влюблена –
В былое ли, в грядущее – бог весть.
Хотя бы раз мне в жизни льном зацвесть!
Лес
То ли ради лести, то ли – мести
Лес всему житейскому сродни.
Вредный гриб всегда на видном месте,
Благородный прячется в тени.
Если в лес я углубляюсь робко,
Он пугает и страшит меня.
Если, не страшась, торю я тропку –
Дарит радость, в глубь свою маня.
Всё в лесу как будто хаотично,
Но вглядись и тут же удивись –
Ствол с ветвями, крона с пеньем птичьим –
Всё слилось и устремилось ввысь.
Меж деревьев – солнечные блики –
Струны арфы, спрятанной в кусты...
Стань ты хоть кудесником великим,
Не создашь подобной красоты.
И нашлись же средь людской породы
Умники – «природу покорять».
«Мудрости учитесь у природы!» –
Вот что надо людям повторять!
* * *
Вся жизнь – как русские качели:
То вверх полет, то вниз броски.
Сменяет буйное веселье,
Как неизбежность, боль тоски.
И всё ж тоской обуреваем,
Я верю в истину мечты:
Толчок — и снова уплываю
В пределы звёздной высоты.
* * *
Нет ничего отраднее на свете,
Чем радость жизни, радость бытия.
Отрадно оттого, что солнце светит,
Как заревая молодость твоя.
Отрадно оттого, что за плечами
Большая жизнь из радужья и вьюг.
Отрадно оттого, что в час печали
К тебе пришёл нежданно старый друг.
Отрадно оттого, что колосятся
Хлеба, как мира щедрые дары.
Отрадно оттого, что людям снятся
Времен грядущих звёздные миры.
Отрадно оттого, что над рекою
Туман клубится, добрый день суля
И в гордом состоянии покоя
О чём-то важном думает земля.
* * *
Нам благ не дарит одиночество,
Но отчего, скажите мне,
Порой неудержимо хочется
Побыть с собой наедине?
Быть может, это от усталости?
Но я усталость прочь гоню.
Быть может, это признак старости,
Но в сердце юность я храню.
А может быть, непримиримое
Хочу я втайне примирить,
Иль тайну, что eщё незримая,
Кому-то зримо подарить?
Не знаю я, чего мне хочется –
Тиши иль жизненных атак?
Одно лишь знаю – одиночество
К нам не приходит просто так.
Весна
Всё начинается сначала,
Как будто бы исподтишка:
Глядь, уж водичка зажурчала
Из-под осевшего снежка.
И всё ясней, всё шире дали,
Бурлят ручьи и там, и тут.
Среди дымящихся проталин
Уже подснежники цветут.
Под небом дымчато-высоким,
Где пустоте невмоготу,
Деревья набирают соки,
Чтоб скрыть листвою наготу.
И вот уже трезвонят птицы,
Что были немы до поры,
Как будто в пору репетиций
Многоголосые хоры.
И в этом дивном перезвоне
Благодеяньям нет конца.
И даже зычный карк вороний, –
Как нота пробная певца.
© Вениамин Ащеулов, 1943 – 1998.
© 45-я параллель, 2016.