Валерий Скобло

Валерий Скобло

Четвёртое измерение № 15 (399) от 21 мая 2017 года

День гнева и печали

Ночь на 22 июня 1941 года

 

Памяти матери

 

Не знаю, как случилось это чудо,

Но ты узнала: завтра будет Судный

День гнева и печали. И начнётся

Война. И сын, и муж погибнут,

И сгинет мать в водовороте смерти.

И сам Господь, еврейский бог отмщенья,

Сгорит в огне треблинской круговерти.

...Июньский ветерок влетает в окна,

Ночной оркестр играет тише... тише...

А на страну и город наплывает

Горячее дыхание рассвета...

Но встретить надо этот день достойно,

И ты прошепчешь, сдерживая слёзы:

Любимый!.. Город может спать... Спокойно...

 

* * *

 

Ветер рвёт облака, а точнее, тучи,

Такие, знаете, с чернотой с краю,

В такую погоду много лучше

Сидеть дома, а я вот гуляю.

Поссорился с женой, жизнью и миром,

Старые счёты и никак не сквитаться.

В этом положении сиротливом –

Одна мысль: пора расставаться.

Все к тому и идёт: сердце ноет,

Не за державу в расцвете и блеске.

Как писал поэт: «нас (было) трое»...

А теперь выпить и покурить не с кем.

...Не за Россию болит, что обидно,

А само по себе – ничего такого,

Метафизического. Мне стыдно

Непоэтичности такого итога.

Декабрь, дождик, промок до нитки,

Какой уж зонтик в такой ветер?..

Пора, повторю, собирать пожитки,

Зажился, зажился на этом свете.

Такие нынче погоды, что прав ты:

Их пережить – не по нашим силам...

О своей-то жизни не знаю правды,

Всего и было, что жгла и томила,

Только о боли осталась память,

Синяки, ссадины, рваные связки...

Так получалось – все время падать.

...Вставать и снова тащить салазки.

О салазках – это так, фигурально,

Как говорится, пришлось к слову,

Все, что позже узнал, было банально,

Если детские знания взять за основу.

Полдекабря дождик – для меня круто,

Нет, не привыкнуть к такому чуду...

...Не знаю правды о себе, потому-то

О чужой жизни не пишу... И не буду.

 

Песни

 

...Белоруссия родная,

Украина золотая

 

Мне отец напевал, когда я ещё маленьким был,

О родной Белоруссии, об Украине златой...

Пролетело полвека, и слова я почти что забыл,

И совсем уже не к кому мне обратиться: Допой...

 

...И ещё о картошке, которая есть идеал

Пионеров, о синих ночах и кострах –

Это разные песни, но так я их перемешал,

Что одною всплывает в моих перепутанных снах.

 

Странно то, что отец не стремился вернуться туда,

На отстроенный Витебск хотя бы туристом взглянуть.

...Или он уже знал, что нельзя ничего никогда,

Никогда ничего из того, что случилось, вернуть.

 

Я тем более вряд ли у новых республик в долгу,

И не должен, вообще, никогда... никому... ничего.

...Потому и обидно, что я возвратить не могу

Ничего из отцовских долгов Беларуси родимой его.

 

* * *

 

Так ослаб он от хворей и прожитых лет,

Что увидел тоскливый сон,

Бесконечный тоннель, где выхода нет,

И где крик, как вода в песок.

 

Тупиковый тоннель с бесконечными «Выхода нет»...

...Он проснулся в холодном поту.

Сон реальнее, чем полупризрачный свет,

На полу прочертивший черту.

 

Было так ему худо, что он застонал,

И осёкся – разбудишь жену.

Не поможет тебе никакой веронал,

Постарайся понять, что к чему.

 

...Сколько раз, просыпаясь вот так, до зари,

Ощущал он, как сквозь дурноту

Сладкий яд отщепенства, горящий в крови,

Манит сделать шажок в пустоту.

 

Просыпался и чувствовал: мир невесом,

Жизнь тесна, и не дорог дом,

И снова проваливался в сон,

Но совсем уже о другом,

 

Где вместо земных расставаний и встреч

Лишь звёзды мерцали ему...

А дух его был как сверкающий меч,

Рассёкший межзвёздную тьму.

 

Речения Павла

 

...Ну, нечего сказать, так просто помолчи,

Путь назовётся твой – безмолвная дорога.

И в спину пусть глядят горящие в ночи

Упорные глаза неведомого бога.

 

Пусть даже говоришь на разных языках –

Людскими говоришь, но ангельскими чаще,

Ты медь звенящая и, превозмогши страх,

Ты знаешь о себе, что ты кимвал звучащий.

 

Ведь если нет любви, всё остальное – тлен,

И горы переставь, а всё одно – химера...

Есть только этот дар – и ничего взамен:

Ни дар пророчества, ни тайнопись, ни вера.

 

И руку сунь в огонь, спасая вечный Рим,

Потомки пусть твердят, что ты герой и стоик,

Что пользы от того? Рассеет ветер дым,

А жалкий подвиг твой, чего по сути стоит?

 

Имение раздай, и в грязь себя втопчи,

А если нет любви, то цену сам назначил.

...Над мукою твоей смеются палачи,

Да знаешь ты и сам, что ничего иначе...

 

Сквозь тусклое стекло ты видишь этот мир,

Пытаешься постичь, в чём суть его, основа...

А истина лишь в том, что ты и наг, и сир,

Познавши всё о всём, но о любви – ни слова.

 

Всё, что успел сказать, на что махнул рукой,

Развеет ветр пустынь, здесь дующий от века,

И боль твою и плач, и жалкий лепет твой –

Ненужные слова пустого человека.

 

* * *

 

...Иногда просыпаюсь, и кажется – жизнь удалась:

Нищета и богатство меня миновали, и липкая власть.

Да, болел и болею, но, сплюну, – пока на свободе.

Сколько сподличал? Пальцев руки мне для счета достаточно, вроде.

...А, с другой стороны – с плеч не рвали мне каты рубаху,

И не знаю, кого бы под пыткою я заложил иль со страху...

Может, и без того – к палачам бы приполз я за пайкой,

С голодухи чего не бывает, стишком их потешить и байкой.

Даже проще: больницу я вспомню, палату, кровать...

Так прижмёт человека хвороба, что душу готов он продать.

Может, так и нельзя... По незнанью сужу слишком строго.

Что уж точно: от правды последней я так же далёк, как от бога...

Может, все и сложнее, чем кажется – может, и проще того...

Потому я пока что – всего, что скажу: повезло...

 

* * *

 

– Скажи мне правду. Всю... до капельки...

Твоё молчанье мягче олова.

Меня любила? Ненавидела?..

...Контрольный выстрел прямо в голову.

 

– Ещё есть шанс... Пусть жизнью прожитой

Не расплатиться за страдание...

...Нет, и с башкою окровавленной

Ползёт, чтоб выполнить задание.

 

– Да выключи его ты в задницу!

Всю пропасть до глубин измерю я!

– Потом... потом... Оставь, пожалуйста...

Дай досмотреть восьмую серию.

 

* * *

 

Давай попытаемся жить дальше

С твёрдым знаньем, чего мы стоим.

Как писал я когда-то раньше:

Жить без иллюзий – дело простое.

 

Давай вернёмся к своим истокам,

Чистому взгляду, первой надежде...

Ни ты, ни я не знаем срока,

Начнём сначала... житьё, как прежде.

 

Шагнуть непросто в такое завтра,

Рискнуть накопленным за эти годы,

Где ты уже ни герой, ни автор...

А то, что было, – лишь эпизоды.

 

* * *

 

В моём углу Земли сегодня ветер гулок,

Все небо заволок исландский смрадный дым,

Какой-нибудь Восьмой Мерзавин переулок

Достоин быть таким?.. – Достоин быть таким!

 

На Васенко родной я нынче проживаю,

Здесь при плохой игре – хорошее лицо,

Здесь места не нашлось обычному трамваю,

Автостоянке быть, и снесено кольцо.

 

Стоянка и кольцо – на все своя расценка,

Для малых и больших есть свой закон вещей,

Мы все в его руках... И даже Матвиенко

Закон послал сюда – на Праздник Овощей.

 

На площади моей ветра скрежещут, дуя.

Калинин дорогой шлёт всем большой привет,

До ломоты в костях знакомая статуя

Глаза мозолит мне почти что сорок лет.

 

В году 46-м здесь вешали фашистов,

На этом месте он воздвигнут на века.

Мы всех простили... всех: троцкистов, уклонистов...

И жалко старика... Всем жалко старика...

 

Все улицы кругом – в честь стратонавтов смелых,

(Один из них еврей, но это ничего),

Погибших, как один, в борьбе за это дело,

За дело высоты... И как же там его?

 

Усыскина зигзаг... Базар, автостоянка,

И пепел в высоте, и на земле бензин.

А там у них внизу пошла такая пьянка,

Что русский и еврей – один сплошной грузин.

 

В истории моей так много белых пятен,

Мне мало что видать... видать, такой момент.

Какой-то в этом смысл. Но мне он непонятен.

И я гляжу в окно – на пыльный монумент.

 

* * *

 

Но тогда, при советской-то власти,

Вспомни... в память свою загляни:

Мир делился на равные части,

Очевидные – мы и они.

 

А сейчас разберись-ка, попробуй,

В мельтешении всяческих лиц,

Добротой искажённых и злобой,

Без очерченных чётко границ.

 

Было проще... а нынче сложнее?

Прихватило морозом стекло.

Вряд ли стали намного умнее...

Сколько чистых надежд утекло.

 

Чистых... глупых... А не было слаще...

Может, мудрых... – сказать не смогу.

...Я теперь отвечаю всё чаще

Междометьями: «гм» и «угу».

 

Люди были, конечно же, разные.

Но плохих не встречал я.... Почти...

Мысли рваные эти, бессвязные

Ты внимательно всё же прочти.