Непутёвые дети
Словеса тыщелетья толочь...
Замечать, как сгущается ночь.
Апокалипсис!! – всё по легенде!
Неужель нас сумеют спасти
и помогут покой обрести
ноутбук, навигатор и хэнди?
Даже гений иль шиз-патрииот,
диссидент, работяга иль воин…
Неужели погибнет и тот,
кто погибели был не достоин?
Ни свернуть, ни забыться нельзя
Дух бунтует, упорствует, скован...
Апокалипсис! он начался
с зарождения рода людского…
И в бесстрашном луче доброты
мы – приматы второго отряда,
ловим кайф в гиблых дебрях тщеты,
уклонившись от рая и ада...
Каждый денежку держит в горсти…
Где величье? УБОГИЕ лица!
Так не мсти же, о Боже, не мсти –
хоть такими, дай нам сохраниться.
И не щурь настороженно глаз –
с нами трудно, корыстными, ладить.
Наш прогнивший, но правящий класс
не разучится хапать и гадить.
Нас уже невозможно исправить.
Ты ведь слышишь, о Боже, меня?
Я на этом пока ещё свете
И пусть каждый – слабак и свинья…
Мы – ТВОИ непутёвые дети.
О, Боже...
О, Боже – море! небо! звёзды!..
Луны и гор туманный лик!..
Коль Ты и вправду это создал,
то Ты – воистину велик!
Но что Ты хочешь сделать с нами?
Какой нам преподать урок?
Когда нашлёшь на нас цунами,
иль лавы огненный поток?
И что мне думать про Освенцим?
Про государственную ложь?
Когда калечишь ты младенца,
а подлецу – не воздаёшь?
Ты честен, всемогущ, неистов…
Ты всё продумал, всё успел
Но от жулья и атеистов
мир защитить не захотел.
Ещё скажу Тебе в угоду,
что я с Тобой судьбу связал.
Ты предоставил мне свободу,
Но что с ней делать – не сказал.
Как дальше жить? Увы, не знаю…
Молчишь…Я ложь и боль терплю
И всё равно Тебя прощаю…
Надеюсь, верю и люблю.
2014
Музыка и слово
Я композиторам завидую...
Вот так бы мочь врываться щедро
во все запретные, забытые,
глухие человечьи недра!
Вот так бы в души через уши
И не раскладывать по полочкам.
А чистой правдой, словно щёлочью
ошпарить человечьи души...
Но говорил я с композитором:
носатый и седоголовый,
он вдруг сказал: – Я вам завидую...
У вас и музыка и слово.
На покое
Я ищу теперь только такое!..
я ищу теперь только ТАКОЕ!! –
схоронившееся на покое
со старинных, глухих веков
в глубине, в середине всего…
Я спешу… Я боюсь быть обманутым…
Дни и ночи мне стали коротки –
Ведь исчезли со света мамонты,
ведь совсем стали редки котики.
ведь совсем стали редки аисты.
Всё кончается, разлагается
среди ночи и среди дня…
До всего распад добирается
и, конечно же – до меня…
Мне покоя не обрести.
Что люблю – не могу спасти.
Как пелось мне...
Как пелось мне и как дышалось!
Любилось как и как спалось!
Во мне росло, не помещалось,
рвалось, из сердца вырывалось,
что пережить мне довелось...
И каждый день всё длился, длился,
покуда я не насладился.
И с болью в вечность уходил...
И радость чистая – сверх сил.
Я люблю
Я люблю – не за то, что лучшая,
не за шелест твоих берёз.
Я люблю – потому, что мучилась,
много крови лила и слёз...
И ракетами, и балетами
прогоржусь, сколько хватит сил...
Только я бы мог и без этого –
всё равно бы тебя любил.
Даже скудную и холодную,
даже если и не к добру –
я б любил тебя, просто РОДИНУ,
где родился и где помру.
Огонь
Зажги огонь, как фару самолёта.
Пускай горит, мигая и слепя, –
не для того, чтоб ты узрел хоть что-то,
а для того, чтоб видели тебя.
Не скромничай, не бойся всех обидеть.
Больших побед, увы, не назначай.
Мир не постичь и толком не увидеть…
Но чтоб не раздавили невзначай...
Душа вопиящая
Леденеет твоя кровь, кровь бурлящая...
Ты молчи, молчи, душа, вопиящая...
Утихает твоя жизнь криво-бурная...
Ты молчи, молчи, душа нецензурная.
И не лги – твоя вина безусловная...
Ты молчи, молчи душа уголовная...
Лишь душа...
На полях почернела стерня.
Вязнет трактор в грязи непролазной...
Подурнела, поблекла земля... –
Только небо осталось прекрасным...
И мы также с тобой отгорим,
схлынем с мира, как беглая пена...
Что содеялось с телом моим?
Что содеялось с телом твоим?
Лишь душа и светла и нетленна...
Лишь душа... лишь душа...
Раскачивает ветер верхушки сосен
Раскачивает ветер верхушки сосен.
Падают с верхушек хлопья снега…
А моя бывшая жена уже не спросит,
почему я так долго дома не был.
Она никогда, никогда не увидит
эти сосны в оконной раме.
И, если её кто-нибудь обидит, –
не ко мне прибежит со слезами.
Не прыснет смехом она без причины,
не заругает, что мало денег…
Я теперь – холостой мужчина.
Я – свободный. Я – разведенец.
Дни
Дни калечат и жгут нестерпимо...
Но терплю их крутой разворот –
эту жизнь, проходящую мимо,
смерть, что мимо, увы, не пройдёт...
Эту даль, умерщвлённую нами,
эту, нами убитую, близь...
То ли плачет Господь временами,
то ли дьявол гогочет всю жизнь...
И крадётся тоска ледяная...
Той тоски не избегнет никто...
Жизнь, за что ты дана? – я не знаю...
Ну а смерть – точно знаю за что.
Возраст
С каждым годом труднее с людьми говорить...
Даже друга понять, даже сердце открыть...
даже песню запеть, даже в праздник сплясать,
даже несколько слов о любви написать....
Только в сизые дали лесов и полей
с каждым годом гляжу всё смелей.
Возраст–2
И стал суетам менее подвластен.
Пустым скорбям – всё менее пригоден.
То ли старею, то ли стал причастен
уже не человечеству – природе...
Прохладной, ненавязчивой реке,
камням, полузасыпанным в песке,
ветрам, что исчезают налегке...
Профессия моя
Что миру дать? Что миру надо?
В круговращенье бытия
ниспровержение догмата –
и есть профессия моя.
И я обязан жить крылато,
раз небо есть и есть земля…
Сиреневая ночь
Буду просто стоять и смотреть,
буду слушать, вдыхать этот воздух.
Свет исчезнувший начал гореть
в проступающих медленно звёздах.
От земли до небес – тишина.
Тёмно-жёлты огни за рекою.
Да сиренево светит луна,
освещая пространство земное.
Тишину и сиреневый свет
отражают замерзшие лужи...
Пусть так будет хоть тысячу лет,
я подобный покой не нарушу.
Пусть нарушит его самолёт,
пусть нарушит дурная собака.
Пусть петух тишину раздерёт,
отвлечёт от сверканья и мрака.
Мира этого я не сужу.
Это дело другим оставляю.
Ничего у него не прошу
и ни в чём его не укоряю.
И, созданье его одного,
не ругатель и не низвергатель,
я – хранитель, смотритель его,
я – любитель его, восторгатель...
Звёзды, звёзды да эта луна,
да ещё огоньки за рекою.
Тишина только цветом полна –
освещенье сегодня такое.
Так спасибо, сиреневый свет!
Лес ночной, тебе тоже спасибо!
Миллионы вам праздничных лет.
Оставайтесь чисты и красивы.
Значит, это бывает с людьми:
как когда-то в минуты молитвы,
вновь чудесные чудятся ритмы,
выше музыки, выше любви.
Никто ничего и не знает
Никто ничего и не знает...
И мир, как всегда, не почат.
Какие-то мухи летают.
Какие-то птицы кричат.
И тучи в часы непогоды
навеют тоску и печаль.
И тихо уходят, как годы,
в пустую, белёсую даль.
Монолог друга
В. В. К.
Солнце в лужице купается
вместе с птицами с утра...
Что-то мне не умирается
ни сегодня, ни вчера.
Боли в заднице и в печени –
геморрой, цирроз иль рак.
В общем, радоваться нечему –
А я радуюсь, мудак.
Вся грехами позаляпана,
жизнь приблизилась к нулю.
Не за то ль её, проклятую,
презираю и люблю.
И так стыдно перед предками –
умирай!! – и поделом!
Но мои сосуды ветхие
не хотят идти на слом.
Бьётся радость первозданная,
что осталась про запас.
И улыбка окаянная
рвётся с губ и прёт из глаз.
Больница, 12.2014
Жизнь люблю...
Снег. Деревья. Белёсое солнце.
Робкий свет в ускользающем дне.
Это всё в бесконечность оконце,
что нежданно открылось и мне.
К этой праздничной, чистой минуте
сердце вышло из злобы и мути...
Небо. Сосны. Снегов забытьё…
Ах, мои беспокойные люди!
жизнь люблю больше смысла её...
А однажды она заболела
А однажды она заболела….
Плыл, кренился больничный чертог,
И врачи суетились умело.
Вились ангелы, дьявол и Бог.
И слеза затуманила око.
Окуналась душа в забытьё…
Бог и дьявол сражались жестоко
за усталую душу её.
Ни раскаянья, ни благодати…
Каждый тщился другого хулить.
Бог и дьявол дрались у кровати –
каждый душу хотел получить…
Только я средь сверканья и мрака,
зная истину, молча любил.
И незримо метался и плакал,
потому, что её погубил.
Облака
Над городом, где лязги, гулы, гамы,
над сонмищем машин, домов и лиц
воздушные раскрашенные храмы
восстали, воспарили, вознеслись.
Лиловостью, и золотом, и медью
дарили мир, потом, как корабли,
неслышно развернулись и, помедля,
за горизонт торжественно ушли.
И город затопила предвечерность,
сочилась в душу каждую и дом...
А храмы тихо уплывали в вечность,
куда и мы невидимо плывём.
Устаёт душа
В напускной суровости
неприступный вид.
От не чистой совести
голова болит.
Ходишь в тьме и горести,
тяжело дыша...
От не чистой совести
устаёт душа.
Не побеждай меня, гордыня
Пусть худо здесь, а лучше не найдёшь!
Не побеждай меня, гордыня.
Не дай признать бессмыслицу и ложь
того, чем жил и что любил доныне.
Да! Я устал… И нечего терять.
И нет мне ни забвенья, ни покоя.
И некого и не в чем обвинять.
И не за что пожертвовать собою.
Избыток слов, избыток мишуры...
И мне ли корчить из себя героя?
Но я привык встречать удары, стоя.
И потому не выйду из игры…
© Вадим Ковда, 2014 – 2016.
© 45-я параллель, 2016.