1. О народной любви (04:16)
2. По классике тоскуя (04:41)
3. Мечтательный пастух (04:17)
4. О пользе и вреде снобизма (04:11)
5. И на солнце бывают пятна (03:39)
6. Крысолов (04:27)
7. Товарищи ученые 30 лет спустя (02:35)
8. Транзитный поезд через Украину (03:55)
9. Утренняя песнь города (04:54)
|
В наш город въехал странный хиппи на хромом ишаке.
Носили вербу, в небе ни облачка.
Он говорил нам о любви на арамейском языке,
А все решили: косит под дурачка.
Ему сказали: «Братан, твои идеи смешны,
И для любви у нас программа своя:
Идёт перформенс под названьем «Возрожденье страны».
Он посмотрел программу «Время», прочитал «Коммерсант»,
Он ужаснулся и печально сказал:
«Водить вас надо по пустыне лет ещё пятьдесят,
Пока не вымрут все, кто голосовал».
Потом зашли мы с ним в кабак, повечеряли слегка,
И я автограф у него попросил.
Он написал губной помадой на стене кабака:
Он пел нам «Битлов»,
Мол, «all you need is love».
Какая «love», чувак, щас «all you need is money».
Эх, хвост-чешуя!
Вот, вопрос бытия:
Кого любить? Живёшь, как ёжик в тумане.
Мы любим сильных людей, мы любим жёстких вождей,
Мы ловим кайф, когда нас бьют по башке.
Такая наша стезя, иначе с нами нельзя –
У нас в крови тоска по твёрдой руке.
«Интеллигенция и власть» – задача очень сложна:
То ли кусать сапог, а то ли лизать.
Любовь к искусству у монархов так бывает странна!
И по какому, блин, каналу нам объявят каюк?
Переключать уже устала рука!
Я в ожиданье лучшей жизни тихо горькую пью
И от испуга не пьянею никак.
И кто бы дал бы совет, и кто бы дал бы ответ! –
Я неизвестностью такой возмущён:
«Уже настала тирания, или пока ещё нет?!
Любовь, пишут, – зла, полюбишь козла.
Козла, скажу я вам, любите сами!
Пусть будет вождь суров,
Пусть Петров, Иванов, хоть кто!
Тут главное, братва, чтоб не Сусанин!»
Дело, дело, двигай дело, ты лови-ка момент!
Пушкин – это наша сила, Путин – наш президент.
Журавли пролетают, не жалея ни о ком.
Выдвигайте меня, люди, прямо в Центризбирком.
Генералам – слава! Либералам – слава!
Слава тем, кто слева! Слава тем, кто справа!
Губернаторам несладко, а кому сейчас легко!
Да, ваш батька крутой, а наш батька круче.
В огороде бузина, а в Киеве Кучма.
Витя любит Мумий-тролля, а я Леннона люблю.
Нету времени подраться, цигиль-цигиль-ай-лю-лю.
Террористы боятся ходить в сортир.
На развалинах России мы построим новый мир.
Это что за остановка, Византия или Рим,
А с перрона отвечают: «Виходи, поговорим».
Сядет жаба как невеста, очень хочет стать женой.
Эх, мать-перемать, будем петь и плясать,
И пить, и любить народ наш буйный!
Любовь – это сон и, как сказал Соломон,
«И это пройдёт», а он мужик был умный.
Будет краткой увертюра – я скажу вам это сразу:
Музыкальная культура принакрылась медным тазом.
Не нужны были стране советской ни Слонимский, ни Пендерецкий
Не нужны теперь стране российской ни Пендерецкий, ни Слонимский…
Но есть на свете извращенцы
Они считают, вольнодумцы,
Что Анданте или Скерцо
Лучше глупой «Умца-умцы».
Говорят чудилы эти,
Что есть на свете Доницетти
И Скарлатти есть на свете
«Вы послушайте их, дети!»
О душе нашей пекутся,
Всё надеются на чудо,
Но смеётся «умца-умца»
Я купил бы детям флейту и гобой,
Чтоб росли, засранцы, с чистою душой,
Но не слушают злодеи ни Вольфганга Амадея,
Ни Бетховена, ни Глюка, говорят, что это мука,
Говорят, что это скука и отстой!
А я хотел купить им флейту и гобой,
Чтоб росли детишки с чистою душой,
Чтобы на склоне лет я в гамаке дремал,
Кто теперь играть возьмётся пасакалью и мазурку
Умницы – консерваторцы в кабаках играют «Мурку»
А помнишь, у Бетховена «Второй концерт», дружок?
Там есть одна хреновина – любимый мой кусок.
Там скрипочки – тири-рим, тири-рим; рояль – ла-ба-да-ба-да-ба-да!
Опять скрипочки – тири-рим, тири-рим; рояль – ла-ба-да-ба-да-ба-да!
Ну, правда, же – красиво, ну, правда, ж – высший класс!
Дети ходят на кумиров поглазеть,
На концертах у кумиров поборзеть.
Но тинейджерские вопли, восхищение и сопли
Обусловлены политикой разных телеканалов и больших радиостанций,
И дай Бог им всем здоровья, зарабатывают деньги,
Только совесть надо всё-таки иметь!
…………………………………………………………..
Дайте Грига, Бога ради! Дайте, дайте нам Скарлатти!
Но отвечают злые дяди, что Скарлатти не в формате,
Что у Грига низкий рейтинг, что он нудный право слово,
А принёс бы к дядям Штраус новый вальс,
А ему б сказали: «Много ходит вас!
За эфир сперва, папаша, проплати,
Должно же быть что-то святое, прекрасное и не крутое
Но искусство не заткнуть и не убить,
Я поставлю детям Баха, я им Моцарта поставлю.
Я с ремнём в руке, к искусству приобщиться их заставлю!
Станут взрослыми ребятки и спасибо скажут папке.
Мечтательный пастух, изгой Нечерноземья,
Иллюзий дивных полн., пасёт своих коров.
И чудится ему, с глубокого похмелья,
Корриды грозный гул, жестокий бой быков.
С небес звучит Бизе: «Тореадору слава!»,
Торсида ль то поёт, иль бабы на току?
Он красные портки снимает величаво
В крови адреналин мешается с «мадерой»
И тут уж все равно – Севилья иль Тамбов.
Мыслитель – он всегда достойный кабальеро,
Живёт он во дворце или пасёт коров.
Закуски бы еще – и не было бы горя
Проник он в суть вещей – начало их, предел
Он – андалузский пес, бегущий краем моря,
Добавил он ещё – одной бутылки мало,
И вот уж по степи хазары пронеслись,
И кажутся стога слонами Ганнибала,
Фантомы всех времен вокруг него сошлись.
Дымится небосвод, взрываются светила,
Он видит павший Рим – ликует его дух!
С ним пьют на брудершафт и Рюрик и Атилла
Судачат меж собой селянки на покосе:
«Опять мужик мой пьян, туды его нехай!
А жрёт, гад, за троих, копейки в дом не носит,
Ишшо придёт, свинья, любви ему давай!»
Эх, вздорный вы народ, бесчувственные бабы!
Числом вас – легион, а имя вам – корысть.
Мечтательный пастух, трезвеющий и слабый,
Ведёт коров домой и думает за жисть...
На диване я, как древний грек на травке,
Разбавляю, как Сократ, водой портвейн,
Генри Миллера читаю, Джойса, Кафку,
И снобизм свой занюханный лелею.
Денег нет, в стране – бардак, в воде – холера,
На душе – ненужные сомненья.
Лишь портвейн да музыка Малера
Вот сосед – прикинулся банкиром,
Пьёт «Клико», к валютным ездит дамам.
Правда, Сартра путает с сортиром,
А Ван Гога путает с Ван Даммом.
И ничуть ему от этого не грустно,
Взял цыган, и на извозчике – к актрисам...
Он не сноб, он просто счастлив безыскусно,
Засветло встанем, тянем-потянем,
Дедка, бабка, внучка, Жучка, котофей –
Размышляя об эстетике Матисса,
Погружаюсь в свой экзистенциализм,
Я бы тоже, может, дёрнул по актрисам,
Да мешают только бедность и снобизм.
Мой снобизм – он как лучик путеводный,
Помогает воспринять судьбу, как должно.
Мол, художник – он обязан быть голодным,
Вот другой сосед, – тот люмпен неприличный,
Бедный Йорик, жертва пьяного зачатья.
Для него Бодлер с борделем идентичны,
Ну а Рэмбо и Рембо – родные братья.
Да пускай шумит, не зря же он напился!
Пусть ругает президента «педерастом»,
Лишь бы он в подъезде не мочился,
Горлица вьётся, песнь раздаётся:
«А нелепо ли бяше нам, братья...».
Нувориши тихо хавают омаров,
Маргиналы хлещут горькую заразу:
«Мы, конечно, круче Занзибара!»
Государственный снобизм сродни маразму.
Ой, вы, есе, бояре с государем!
Гой есе вы, вместе с вашим аппаратом!
Доиграетесь – глядишь, приедет барин,
Давеча прочёл в одной я книге,
Там сказал кому-то раб перед таверной:
«Мы, оглядываясь, видим только фиги!»
Я вперёд смотрю – там тоже фиги. Скверно.
Пушкин умер, на жнивье – туман да иней,
Из деревни слышно рэповую песню,
Над седой усталою страны равниной
Засветло встанем,
Песню затянем:
«Тирли-тирли, я гуляла, молода,
Я читаю про Великих Людей –
Кто был циник, кто тиран, кто злодей
И обидно слышать мне от родни,
Что не великий я, как «те», как «они».
Что мусор я не выношу,
Свет в туалете не гашу,
Чревоугодием грешу
Так это ж разве грех?
Вот взять великих – кто блудил,
Кто квасил, кто жену лупил
А я что? Свет не погасил?
Смешно. Курям на смех.
Вот смотри:
Сам Гендель был обжорой, Гюго грешил инцестом,
А Фёдор наш Михалыч в рулетку баловал,
И даже умный Ницше свихнулся, как известно,
И с обидой говорю я родне:
«Ох, напрасно вы пеняете мне!
Не скандалю и почти что не пью.
И цикуты вам в кефир не налью!
Ну да – носки я разбросал,
Батон цинично обкусал,
Пальто намедни заблевал,
Хорошее пальто…
Что я? – Великие мужья
Творили чёрт-те что!
Вот смотри:
Руссо был мизантропом, Есенин – хулиганом,
Лорд Байрон – тот был бабник, он это дело знал
А, впрочем, как и Клинтон и Бунин с Мопассаном
Стать Великим, что ль? Ну, просит родня!
Ох, тогда все запоют у меня!
Буду пить, курить и баб приводить
И в туалете свет не буду гасить!
«А что носки, скажу, опять разбросал,
Так я ж Великий – я поэму писал!»
Да... У великих, вишь, такая фигня –
Им всё можно, им прощает родня!
Петрарка был занудой, а Сартр коммунистом,
А Пресли был сексотом – он на «Битлов» стучал,
Мазох был мазохистом, Маркиз де Сад – садистом.
И все они бухали! И Мусоргский бухал!
Эйнштейн мучил скрипку, Бетховен мучил близких,
Тургенев был жестокий – он в зайчиков стрелял!
Но… Родне моей не легче от этих истин низких.
Они говорят: «Всё это сплетни!» Возможно.…
Но Мусоргский бухал!
Я знаю, что скоро из мрака веков
Появится в нашей стране Крысолов.
И, в дудочку дуя, пойдет пилигрим,
И выйдут в ряд за гадом гад под колдовские звуки,
Пойдет ворьё, жульё, хамьё, дубьё и прочие подлюки.
И, пальцы веером сложив, пойдёт братва покорно.
Вот это кайф! Чтоб я так жил! Долой волков позорных!
А звук у дудочки таков:
В нем шепот снов и звон веков,
И песни кельтских колдунов,
И зов седых преданий.
Под гипнотический мотив
Пойдут бандит и рэкетир,
Надеть свои трусы забыв,
Из разворованной страны, покинув свои дачи,
Уйдут бугры и паханы, ко всем чертям собачим.
И запоют сверчки во ржи, и журавлиным клином
Пойдут пахучие бомжи с курлыканьем тоскливым.
Через Брест и Калугу,
Москву и Тамбов,
За Урал на Восток
Побредёт Крысолов.
Его ноги натёрты
И плащ запылён,
Санитарные цели
И сутенеры встанут в строй под музыку такую,
Путаны шумною толпой за ними откочуют.
Уйдут вруны и болтуны и, кстати, для прикола,
Ушла бы сборная страны по стрёмному футболу.
И респектабельной гурьбой,
Пойдёт истеблишмент родной,
Забыв, про бизнес теневой
И счет в Швейцарском банке.
Закружит в небе вороньё,
В лесах попрячется зверьё,
И будут на пути расти
Двинутся маньяки на хромой собаке,
А за ними – шлюшки на больной лягушке.
А за ними – урки, ой, да на сивке-бурке,
К Охотскому морю придет Крысолов,
В него окунет весь богатый улов.
И выпьет свой грог и расслабится он,
Товарищи учёные! Из книги Судеб следует,
Что все там будем: бедный ли, богатый – всё равно.
На бедность вы не сетуйте – наука жертвы требует?
Страна-то не типичная, страна не ординарная,
У нас любое действие всегда нолю равно.
Системы – бессистемные, стандарты – нестандартные,
Здесь эффективно действует один закон неписаный:
Закон Большого Кукиша, дословно он гласит,
Что тело, погружённое в дерьмо по саму лысину,
Ну как мы бросились не споря смело в рыночное море:
Мы хотим плыть на просторе! Эй, страна, руби концы!
А теперь сидим на вантах, делим гранты по талантам.
Мозги одновалентные всегда дрейфуют поверху,
Там издают энциклики, шумят, руководят.
Вам ваше дело по сердцу, им ваше дело по фигу.
А вы, бедняги, просите Его Превосходительство:
– Кормилец, дай нам денюжку, добавь хоть медный грош.
– Конечно же, берите же, – вам говорит правительство.
Когда с интеллигентскими химерами покончите,
Вернётесь вы в исконный наш, крестьянский наш уклад:
Курятничек в кладовочке, коровка на балкончике,
Такая вот редукция... Но, прежде чем откланяться,
Я кратко резюмирую сегодняшний базар:
Товарищи учёные! Мы все в глубокой заднице.
Наш плацкартный вагончик полон граждан унылых
Пахнет рыбой, носками, табаком, грязным полом.
Проводник неопрятный с покосившимся рылом
У него жизнь плохая, у него язва ноет,
И жена изменяет, и пусто в карманах.
Он весь мир ненавидит, и вагон он не моет,
Вот наш поезд подходит к украинской границе.
Вот мелькают уже самостийные паны,
Самостийные хаты, самостийные лица,
Заходят бравые ребята,
Таможенник и пограничник.
У них большие автоматы
И маленькая зарплата.
Законность олицетворяя,
Сержант в моих пожитках шарит,
А я в глазах его читаю:
«Шо, москали? Попались, твари!»
Это мы, москали, его сало поели,
Это мы не даем ему нефти и газа
И в Крыму шухарили на прошлой неделе,
Я от нервного стресса стал весь жовто-блакитный**.
Что там в сумке моей? Вот трусы, вот котлеты.
Да какое оружье? Это ж нож перочинный!
Это – презервативы, мне жена положила.
А в аптечке таблетки. Да какие колёса!
Да какое «экстази», небесная сила!
А помнится, была держава –
Шугались ляхи и тевтоны.
И всякая пся крев дрожала,
Завидя наши эскадроны.
Нас жизнь задами развернула,
Судьба-злодейка развела.
Ох, как ты ж мене пидманула,
Ох, как ты ж мене пидвела!
Слушьте, пан офицер, я ведь, правда, хороший,
Уважаю галушки и Тараса Шевченко.
Я бы вам заплатил, да откель в мене гроши?
Я ведь свой, шо ж ты тычешь в меня автоматом?
Да вы что, одурели, паны, хлопцы, ребята?
Да берите вы флот! Да вступайте вы в НАТО!
И вот еду я дальше, нервным тиком страдая,
Жутким стрессом придавлен до холодного пота,
И дивлюсь я на нибо тай думку гадаю:
Чому же я, сокил, не летел самолётом?
______________
*незалэжный – независимый
**жовто-блакитный – желто-голубой
***працювать – работать
Ещё темно, но из ветвей чирикнул первый воробей.
Уже, спасаясь от зари, в подвалы лезут упыри.
Бледнея, пятится луна, толкает дворника жена:
«Вставайте, граф! Зовёт метла. Вас ждут великие дела!»
В тяжелом ритме болеро канают граждане в метро.
Канает стар, канает млад, канает сват, канает брат.
И оккупируют вагон интеллигент и гегемон,
Студенты, школьники, врачи, актёры, плотники, бичи.
Профессор, съехавший с ума над теоремою Ферма,
И гастарбайтер с бодуна, и я, и дети, и жена,
Босяк, живущий налегке, и негр в белом пиджаке,
И чёрт-те кто, и чёрт-те что, и хрен с горы, и конь в пальто –
Надев костюмы, братаны выходят на тропу войны.
Предприниматель хочет спать, но надо, блин, предпринимать.
Вот страж порядка молодой шерстит брунетов с бородой:
Весьма нервирует его этническое меньшинство.
Течет толпа, а в головах – обрывки мыслей: о деньгах,
О сне, о сексе, о борще, о том, как жить. Как жить вообще…
Торчит фабричная труба, как наша общая судьба.
Летят вожди на вороных без отпусков, без выходных,
Летят с мигалками вперед, спешат, чтоб лучше жил народ..
И контролирует ГАИ телодвижения твои,
И перекрёстки, и мосты, и придорожные кусты,
И горний ангелов полёт, и гад морских подводный ход.
И утро красит кумачом шкатулку с бедным Ильичом.
Глядит с кремлёвской высоты наш Гений Чистой Красоты.
Ах, что за город – первый сорт! Умён как Бог, красив как чёрт.
Он сам себе и врач, и мент, и донор, и реципиент.
Всё на бегу, всё на ходу, все начеку, все на виду.
Здесь воля чувствам неземным, здесь пахнет дымом выхлопным.
Сквозь шум и треск, сквозь гул и вой восславим город трудовой,
Споем дежурное «ла-ла» про купола, колокола
Приезжий дух переведёт, присядет, «Клинского» хлебнёт.
И скажет: «Мамочки, дурдом! Как вы живёте тут?»