Тая Ларина

Тая Ларина

Все стихи Таи Лариной

2020

 

Когда нас всех забанили в офлайне

(а я предупреждала, что так будет),

мы плакали и спорили: как скоро

нас выпустят обратно из Сети?

Мы собирались стать чуть-чуть смелее,

и жизнь чуть-чуть сильней ценить хотели.

Мы собирались где-нибудь в фейсбуке,

и говорили только об одном.

Как жаль, что мы не видели друг друга,

и рук друг другу так и не пожали.

Как жаль, что нас давно не существует.

А после отключили Интернет.

 

* * *

 

А в нашем городе опять густой туман,

Как будто молоко пролили с неба.

Ты не был здесь так долго, словно не был

Здесь никогда. Из самых дальних стран

Наш город самый дальний для тебя,

Он тихо дремлет на краю у мира:

Четыре улицы, три башни, два трактира,

Полупустой универсальный магазин.

Не бойся, ты боишься не один.

Сюда не ходит ни один маршрут

И рельсы заросли густой травою,

Здесь даже волки по ночам не воют,

Здесь даже мухи от тоски не мрут.

Уйти отсюда, впрочем, очень просто,

Там, за воротами, обычный перекрёсток,

На все четыре стороны рассвета

Пути открыты, серебрится лето

Росой в траве… Но только каждый путь

Закончится, увы, когда-нибудь.

Свернёт тропинка к каменной ограде,

И сколько б ни было столиц и замков сзади,

Ты вновь узнаешь крохотный трактир,

Четыре улицы, три башни. Тесен мир.

Он круглый, словно мяч в руках ребёнка,

Как ёлочный полупрозрачный шар.

Котомка с хлебом, длинный плащ, иконка.

Всё возвращается, – отчётливо и звонко, –

Все возвращаются, и мал и стар.

Но в нашем городе пока туман. И так

На карте мира стёрты очертанья,

Как на рисунке ластиком черты.

Ты позабыл, наверное, названье,

Ты где-то далеко, и счастлив ты.

Ты весел, беззаботен как дурак,

Ты приручаешь женщин и собак,

И всё тебе так просто удаётся…

Но каждая из них лишь засмеётся

Или залает, если им придётся

Идти с тобой, сквозь дождь,

Сквозь снег, сквозь мрак

В то место, что не обойти никак.

 

 

* * *

 

А в полночь нормальные люди

выходят. И, глядя в упор,

всё видят – что есть, и что будет,

и было ли что до сих пор.

Подходят, дома окружая,

и с жадностью смотрят сквозь мрак,

как жизнь протекает чужая,

и всё в этой жизни не так.

Ни толку в ней нет, ни порядка,

и логики в ней ни на грош.

Отменный бардак, если кратко –

такой, что вкусней не найдёшь.

Всё так. А быть может и нет, но,

весь смысл несуразных идей

в том, чтобы кормить незаметно

всех этих нормальных людей.

Они любопытны, как дети,

и тянут ладошки во тьму.

 

Как только ты смог пожалеть их,

бояться уже ни к чему.

 

* * *

 

А если завтра не случится конец света,

Как мы с тобой переживём всё это?

А если завтра тромб не оторвётся,

Не оборвётся сердце,

Нам придётся

За все свои поступки отвечать,

Снимать петлю с похолодевшей шеи,

Стирать печать,

Опять с колен вставать,

И дальше жить, и помнить, и прощать.

А то, что жить мы типа не умеем.

На это, знаешь, будет всем плевать.

Жизнь есть, и нужно что-то делать с нею,

Есть грех, и нужно его как-то искупать.

 


Поэтическая викторина

* * *

 

Ад – это мы, другие – это мы.

Из самой глубины, из тьмы и света

мы вышли посмотреть на это лето,

став первыми приметами зимы.

Щебечут птицы, облака плывут,

Повсюду запах мёда и корицы,

и мы ложимся в воду и траву,

пытаясь в этом мире раствориться.

И остывает тёмная вода,

по берегам сухие травы дремлют.

Мы не хотим обратно, но куда

ни шли бы, мы всегда идём под землю.

Пока мы ещё здесь, давай дышать,

смотреть во все глаза и жадно слушать.

Ведь если бы у нас была душа,

она бы уже вырвалась наружу,

не выдержав всей этой красоты.

Но нет её, и взяться ей откуда?

И мы так восхитительно пусты,

что с лёгкостью в себя вмещаем чудо.

 

Алиса

 

Алиса, вот ты и приехала в Зазеркалье по обе стороны этой медали надпись «За вредность» но с тебя денег за въезд никто не требует права на выезд из этих мест нет Алиса передавай привет белым забудь про мат по обе стороны этих врат не рай не ад а так сад в котором каждому есть дело Алиса до того кто но ты смело и гордо неси свою чушь первого сорта второго канала третьего дня ты ещё не знала что мир сотворён из пустоты и идеала Алиса и ты мимо их душ проходи сторонясь натянув одеяло до подбородка растёт трава а тебе мало Алиса ты верно права у тебя план чёткий из всех стран ты приезжала с новой находкой а в этой сплошной обман три верных пути Алиса стой посерёдке не шевелись с такой высоты страшно болтать ногами и неприлично такой-то даме скажешь а что не важно отлично мечты сбылись а мы и не знали что крепче стали только слова Алиса спусти рукава вот ты и приехала в Зазеркалье.

 

* * *

 

В детском лагере для взрослых никакого распорядка –

хочешь, ешь варенье ночью, хочешь, пиво пей с утра,

заведи двенадцать кошек, в Дед Мороза верь украдкой,

прыгай в полдень через речку и кричи «Гип-гип-ура!»

Хочешь, выучи английский, стань начальником отдела,

а потом уйди с работы и иди смотреть кино.

Ничего тебе не скажут, что бы ты теперь ни сделал.

Потому что всем на свете абсолютно всё равно.

 

* * *

 

В этом районе Земля особенно круглая.

Если зима и лёд, можно скатиться.

А по бокам от Земли абсолютно красное.

Это закат. И где-то в закате птицы.

Падающие с Земли.

В этом районе дома похожи на башни

Или столбы, в которые можно вцепиться,

Если летишь по наклонной и очень страшно.

Если не хочется в небо Аустерлица.

Падающим с Земли.

В этом Раю никогда не бывает завтра.

Только дорога. И эта, наверное, снится.

Белые волки-серые стены замка.

И на балконе сошедший с ума рыцарь.

Ордена Падающих С Земли.

 

Вверх

 

Теперь всё время приходится быть высоко:

Ходить на каблуках, распрямив плечи.

А раньше, помню, было совсем легко

Высыпать на пол цветные карандаши, лечь

И весь вечер рисовать разных смешных кошек,

Разглядывать мир почти, что из-под дивана,

Устраивать себе домик, ну понарошку,

Такой, из подушек. Сейчас это было бы очень странно.

Сейчас нужно знать английский и улыбаться

Всем, кому хочется строить глупые рожи,

А вдруг эти люди тебе пригодятся?

И эта, с кислым лицом, пригодится тоже.

Только когда ты лежишь на ковре в детской,

А над тобой проплывают разные тени,

Можно почувствовать, остро и очень резко:

Это взрослые придумывают привидений,

Сочиняют всякие сложные игры,

Потом, совсем как девчонки, плачут,

А на самом деле есть только эти тигры,

Нарисованные на обоях и в небе такой жёлтый мячик,

А все их дразнилки, считалки, водилки – ничего не значат,

Совсем ничего не значат.

 

 

Вдох…

 

«Стихи рождаются из боли…»

Из слов не сказанных когда-то,

Что всё же вырвались на волю.

Но ты уже не виновата.

Ты их уже не произносишь,

Они из горла сами хлещут.

Ты слишком долго в сердце носишь

Какие-то смешные вещи:

Ответное письмо кому-то,

Улыбку брошенную где-то,

Ещё какую-то минуту

Конца или начала света,

Цветов волшебных аромат,

Настенный разноцветный мат –

Всё смешивается наугад.

Слова, как бедная душа,

На волю вырваться спешат,

Толпятся, топают внутри,

(Хоть плачь, хоть пой, хоть говори),

Едва-едва покинув ад,

Летят на свет из Райских врат.

 

Они не требуют ответа.

И нет твоей заслуги в этом.

 

Но можно зато в картинном смущении,

Ворот пальто теребя,

Сказать… (это будет как посвящение):

«А это стихотворение

я родила от тебя».

 

Время

 

И небо, разлетаясь на осколки,

Влетело камнем, брошенным в окно.

А время тонко, тонко так, что колки

Прикосновения случайные его.

Оно проходит как озноб по коже.

Проходит, дрожью отбивая шаг.

И кажется, что лучше быть не может,

Чем так.

Тут птицы щебетали безумолку,

Кружились листья, падал белый снег,

Цвела сирень…

И отмечать без толку

Какой сегодня век.

И год. И день.

 

* * *

 

Грету Тунберг раньше звали Саманта Смит,

У неё была замечательная идея.

В каждом ребёнке что-то такое спит,

Отчего он с годами старится и седеет.

Прорастает одиночество изнутри,

Стрелка щёлкает: десять, пятнадцать, двадцать.

Но пока они любят тебя и верят тебе, смотри.

Это значит, пока ещё незачем их бояться.

У Саманты всё получилось, и вместе с ней

Мир поверил в силу мира, труда и мая.

А у Греты Тунберг задание посложней,

И она сама его толком не понимает.

Если ты ненавидишь мир, как его спасти?

В прошлой жизни кончилась вера в добро и чудо,

А тебе повторяют: «Главное не расти»,

Ожидая покорного: «Я поняла. Не буду.

Из детей вырастают чудовища вроде вас».

Проступившая лёгким контуром карандашным,

Кем она вернётся к нам в третий раз?

Даже думать страшно.

 

Девочки

 

Разумеется, я нервничаю, и мне постоянно хочется сладкого. Конечно, я знаю, на свете есть девочки-нимфы, которые ходят в джинсах и говорят загадками. Говорят исключительно в рифму, тихо, пронзительно. Рисуют небо и буквы в тетрадках. У них всегда вокруг масса зрителей, потому, что они, эти девочки, без остатка себя отдают, не жалея строчек. Последнее слово – и то – забирайте – ваше. А после непродолжительного многоточия – они возрождаются вновь. Ещё краше. За порядком они не следят, о тряпках не думают, думают о простых вещах, но всегда по-новому. Дощатый пол под ними трещать не станет – они почти невесомы. Да и не ходят они по паркету. Им бы в каретах кататься по пёстрым полоскам радуги. А если кареты нету, велосипед сойдёт, или поход на байдарках по Ладоге. Просто, в мире так много всего интересного, свежего – ветер в горах, углы и озёра медвежие. Части проезжие, перекрёстки, переходы подводные, взмах руки, из-за которого, кажется, мир опрокинется или как фотка смажется. Страх сколько всего! Всего что угодно. И всё ни за что не вместится в какой-нибудь альманах или в уютное креслице у окна. Поэтому приходится жить как во сне – без сна и всегда на ногах. Дана же такая отрада! Им ничего, ничего не надо обычного – модной новой сумки, губной помады, престижной награды, туфелек Рrada. Ничего личного. Ни капельки яда. Вот, только спички, блок сигарет и мир наподобие райского сада. Свобода. Билет на поезд – «позвоню, как устроюсь». Вечно-зелёный свет. А ещё девятнадцать лет.

Разумеется, я нервничаю, и мне постоянно хочется сладкого. Потому, что я знаю, на свете есть девочки, у которых не всё так гладко.

 

Дети

 

Для человека это вообще очень важно,

вдруг оказаться кем-нибудь вроде Бога:

нарисовать на мятом листке бумажном

персонажа: голова, руки, ноги.

Подарить ему мяч

(о котором мечталось в три года),

Отвести его в школу

(мой-то будет отличник),

Нарисовать над ним солнышко

(это типа погода).

Что там насчёт пола?

Вырастет, выберет лично.

Девочка – ясно,

будет у нас красавицей,

мальчик? Так – настоящий рыцарь.

Теперь можно сидеть,

смотреть, как они развиваются,

И подрисовывать краской

радость у них на лицах.

Не забыть – лет в тринадцать –

нацарапать на каждом сердце.

Это больно, но ничего,

жить хотят – потерпят.

Около мальчика сразу посадят деревце,

около девочки много всего налепят

(птички щебечут, розочки расцветают…

Что бы ещё? Ах, да – золотое колечко!

Чтобы однажды вечером пятого мая

произошла, наконец, эта важная встреча).

Дальше положено – нежное белое платье

(это рисуется тщательно, акварелью).

С этой секунды, кстати,

ты можешь не врать им:

типа любая любовь завершится постелью.

Нет, не любая, у этих всё будет иначе,

Тихая старость, весёлые милые внуки.

Самая малость осталась:

однажды со скуки

эту бумажку не выбросить.

Раз уж ты начал

род – продолжай,

доведи до седьмого колена.

А дальше придумай им Рай

в прошлогодней газете

(пусть они там вдохновенно

творят или дружат).

Для человека это вообще очень нужно –

кого-то любить,

быть за кого-то в ответе.

 

* * *

 

Дети Дикого ангела выросли и устали.

Невозможно в этой вашей Электростали

Жить в надежде на чудеса.

Никакого тебе Родриго или Рикардо,

На стене покрылась пылью цветная карта,

За окном всё та же серая полоса.

Мы читали и Леви-Брюля, и Леви-Стросса,

Мы считали, что очень важно не вешать носа,

А моя подруга однажды влюбилась в босса,

И потом вспоминала это пятнадцать лет.

Что теперь поделать, если иного чуда

Не достанешь здесь, наверное, ниоткуда.

На тебя взирает город, пустой, как Будда,

Непонятно, где аутлет, а где туалет.

Только я-то точно знаю, что чудо было.

Я его забыть хотела бы – не забыла.

Ну и пусть его считают унылым мылом,

Я к нему бежала вечером через двор.

Я влетала в комнату, падала у экрана.

Вот сейчас об этом вспомнишь, и как-то странно…

Ведь там было всё, что было нам слишком рано.

Всё, что рано нам до сих пор.

 

Детство

 

В детстве ей говорили,

что от друзей бывают блохи.

Или ещё какая-нибудь зараза.

От мальчиков – дети.

От девочек – вообще никакого толку.

Она любила играть в войну и мир

на книжной полке.

И влюблялась в мужа соседки.

Целых два раза.

 

Потом наступила старость.

 

 

Джульетта

 

Лолита превращается в Джульетту.

Всему виной дурацкие стихи

сонеты

и ужасная планета

Луна,

пятнадцать лет и лето,  

две сигареты, сад и ночь без сна.

Ещё духи, подаренные мамой,

и шрамы на запястье, но про них

не надо больше.

Дальше по программе

письмо Татьяны и смешная драма –

в колготках драных, пьяной от стакана

дешёвого вина

(месье де Саду и не снилось) –                

Выдохнув –

       себе под дых –

                  «люблю».           

                               Решилась.

Раньше было просто: дразнить,            

капризничать, смеяться, «не хотеть».

Цветы, конфеты… Видишь перекрёсток

И стрелка указателя «для взрослых»?

И смерть. Лолита умирает.

Слишком поздно. Не нужно доктора,

оставьте телефон.

Для Ада это слишком не серьёзно.                 

Для Рая слишком глупо. Он –

Он сумасшедший, он её не стоит.

Что ж – будет Маргарита к тридцати.

Не ново.

Или Кармен –

        пораньше,

                 для другого.                 

Скучно.

Противно думать…

А пока – лети!

И бессердечную ничто не беспокоит,

Все части тьмы и света впереди.

Всё тлен.

Лолиты больше нет – играет где-то.

Но в муках родилась на свет Джульетта.

 

Дом

 

Иногда домой хочется так,

Что сидишь и сжимаешь в кулаке душу,

Чтобы не вырвалась, не улетела куда-нибудь там во мрак.

Короче, сидишь и развлекаешь себя всякой чушью.

Вот, сейчас мы с тобой посмотрим кино про город,

В котором живут такие разные люди,

На улицах пахнет хлебом и кофе молотым,

В этом городе у всех всё хорошо будет.

А на главном вокзале города стоит поезд…

А дальше не надо… Дальше возьмём книжку:

В волшебном лесу, ни о чём не беспокоясь,

Жил очень смешной конопатый рыжий мальчишка,

Однажды этот мальчишка влюбился в Принцессу,

Женился на ней и всю жизнь тосковал по лесу

В замке из шоколада… Книжки тоже не надо.

Иногда домой хочется так,

Что, кажется – сядешь в любой автобус,

И он, пыхтя, перебирая колёсами кое-как,

Обогнёт глобус,

Выплюнет тебя на конечной,

А ты… Так и будешь стоять, как дура, никем не встречена.

Опоздала на двадцать лет – вот так шутка!

Знала бы – пользовалась маршруткой.

Но это всё ерунда, ты помнишь дорогу:

Нужно идти по жёлтой песчаной тропинке,

Всему удивляться и улыбаться много,

С размаху в кусты зашвырнуть дорогие ботинки,

Идти босиком. А песок будет тёплый, нежный,

И ты побежишь, и ты закричишь от счастья…

Эта секунда, она неизбежна –

Откроешь глаза.

Добрый мастер

Сделает в твоей квартире евроремонт:

Тёплый пол, гидромассаж, джакузи,

В золотистых тонах санузел…

За отдельные бабки на кухне с тобой споёт,

И проблемами с тёщей слегка загрузит.

А тебе никому не рассказать,

Не развязать затянувшийся в сердце узел.

Иногда домой хочется так,

Что просто хочется плакать,

Чувствуешь себя несчастной бездомной собакой,

Которую на улице погладил какой-то дурак,

И пошёл по своим делам дальше.

А ты стоишь и скулишь –

Опять не заметив фальши,

Прячась от грома посреди ясного неба:

Нет никакого дома,

И никогда не было.

 

Только ты не поймёшь никак.

 

* * *

 

Если сердце болит –

это крылья растут.

Прямо сквозь кости,

Прямо сквозь кожу.

Эта боль ни на что не похожа.

От неё валидол не поможет.

Можно лишь промолчать,

А чуть позже –

Белой рыбкой в ближайший пруд,

Чтоб намокли пушистые перья.

На дне таких же немерено.

И не птицы, и даже не звери,

Что-то вроде струсивших ангелов.

Этим самое место тут.

Если сердце болит – что-то новое

Прорезается в ношеном теле,

Заключённом в часы и недели.

В заколоченном сердце дрелью

Дырки сверлит какой-то шут.

 

Ещё письмо

 

Господи, на Твоей Земле погибают люди.

Господи, посмотри, это очень важно.

Ты же знаешь, зачем это всё было

И что здесь ещё будет,

А не понимать, Господи, так страшно!

Мы сидим тут в темноте

И придумываем себе оправдания:

«Жизнь тяжела, выкручиваемся, как можем».

Мы, наверное, даже не те создания,

Которых ты когда-то придумал, Боже.

Но нам ведь тоже хочется Твоего света.

Ты дал нам свободу и наградил силой,

Господи, посмотри, что вышло из этого!

Мы роем друг другу ямы – Земля уже вся в могилах,

Земля уже вся в крови.

Господи, знаешь, у нас не получилось

Самостоятельно жить, без Твоей любви.

Это же очень просто и всем знакомо,

Сколько ещё нам тут в пубертат играться?

Из чувства стадного

Дети в тринадцать уходят из дома.

И возвращаются в двадцать

Уже адекватными.

Прости нас, пожалуйста, Боже,

Прими обратно!

 

Зверюшка

 

Не то чтобы этот случай был очень редкий,

ведь все мы, как можем, играем друг с другом в прятки.

Я живу в своём теле, как маленькая зверюшка в клетке.

Иногда закрываю лапами уши и прячусь в пятках,

иногда вылезаю, таращусь из глаз в лица,

качаюсь на кончике языка будто бы на ветке.

По ночам мне синее небо снится,

(наверное, я птица),

или синее море (Господи, я креветка!)

Я часто не знаю, что делать с этим чудесным телом,

я читала, как здесь убираться, и я стараюсь.

Чищу зубы, расчёсываюсь неумело,

потихонечку обживаюсь.

Отзываюсь на строгое взрослое имя,

учусь говорить членораздельно,

у меня есть друзья, я играю с ними,

пока наши тела в переговорной

сидят говорят о деле.

Мы-то внутри знаем,

что это всё так, для виду,

тогда мы проворно

из ушей вылезаем,

закрываем глаза им,

они так смешно зевают…

Но это всё не в обиду!

Так… Просто очень скучно.

Короче типичный случай:

я живу в своём теле,

как маленькая зверюшка в клетке,

странная, ни на кого не похожая,

и на всех похожая понемножку:

то ли собака, то ли кошка,

то ли блондинка, то ли брюнетка…

Боже мой, кто же я?

 

* * *

 

И дождь пройдёт, и снег пройдёт, и ночь,

и головная боль пройдёт, и время

пройдёт тихонько между нами всеми.

И выйдет прочь.

 

Корабли

 

В принципе, любой континент

можно назвать островом,

очень большим просто.

Каждая из планет –

тоже фрагмент суши

в центре синего моря,

раковина в реке.

Слушай –

в земном хоре

каждая нота вторит

шуму волн вдалеке.

Наши с тобой души –

тоже лишь острова,

плавающие в теле.

А может я не права,

может на самом деле –

нет никакой земли,

есть только дни недели,

волны и корабли.

 

 

* * *

 

Кто выжил после детства,

тот тотчас подтвердит,

что никуда не деться

от холода в груди.

Ты разобрался вроде:

отныне навсегда

всё то, что происходит

с тобою, – ерунда.

Не страшно и не больно

(не верь себе, не верь!)

Ты принял эту роль. Но…

Но как же быть теперь?

Теперь уйди попробуй

от тысячи зеркал,

расставленных так, чтобы

ты снова привыкал:

смешалось всё на свете

вокруг, пока ты рос,

и ты теперь из этих,

которые всерьёз.

 

* * *

 

Лиса живёт в лесу, и норм лисе.

А мы друг другу надоели все.

И каждый втайне хочет быть лисою.

Уйти в закат с котомкой или без.

И чтоб никто не трогал и не лез,

отгородиться лесополосою

от всех коммуникабельных подлиз.

Мы – поколение латентных лис,

стремящихся в сиреневые дали...

 

...Когда же всё, что грезилось, сбылось,

из леса вышел очень грустный лось

с котомкою и стоном «Забодали!»

 

Мальвина

 

У Мальвины львиная грива синих кудряшек,

На чуть полноватых ляжках чулки в сердечках,

Она считает: мужчина должен быть обеспечен,

А девушка просто мила и предельно беспечна.

Так и живёт. Руки с мылом совсем не моет.

Крутит на пальчиках с брюликами колечки.

Конечно, бывает, что-то внутри заноет,

Но редко, несильно, и чаще всего под вечер.

Она улыбается всем – так, на всякий случай,

Мало ли что может завтра с тобой случиться?

Накрасишь ресницы и губы… И станет так скучно:

Так глупо, что просто придётся пойти застрелиться.

На улице в семь ещё слишком светло и так гадко,

Ведь каждый, кто смотрит – видит насквозь твоё тело,

Душа протестует и прячется где-то в пятках.

(У кукол тоже есть души, но это не ваше дело).

Мальвина смеётся, покачиваясь на шпильках.

Громкая музыка, лёгкий коктейль – то, что надо!

Все говорят – у неё в голове опилки,

В сердце – копилка, а впереди – автострада.

Значит большая дорога в волшебный город.

Новые встречи, богатенький Буратино.

Немного противно, не молод… Капризничать нечего,

Голод не тётка, тётка не фея, жизнь не картина.

Жизнь не мультфильм и не сказка, скорее история:

Дым никотиновый, запах бензина, проносятся

Длинные улицы мимо, вот взять бы и броситься

Вон из машины, лететь по своей траектории –

Вверх, и всем телом чувствовать ласковый воздух,

Говорят, облака из нежнейшего тонкого шёлка…

Только всё это обман, никакого в нём толку.

Нужно смеяться и жить безо всяких загвоздок.

Просто спешить в Белый город по жёлтой дороге.

Просто любить первых встречных (все люди братья).

Ведь ей подарили такие длинные ноги,

Такие алые губы, такие красивые платья,

Что грех не использовать. Жить – так на всю катушку!

Однажды ей встретится принц на хромой кобыле,

Узнает, полюбит, спасёт и простит, что были

Другие, много других (всем нужны игрушки).

А он подберёт, отряхнёт от дорожной пыли,

И маленькой дочке посадит с утра на подушку.

 

* * *

 

Мы живём в столице ада,

Так нам в общем-то и надо.

На последнем круге МКАДа

Строим новый микрорай.

Ну и что, что мы не люди,

Если мы стараться будем,

Ожидает нас награда –

Что захочешь выбирай:

Хочешь – сердце, хочешь – душу,

Хочешь – никого не слушай,

Попросись обратно в Гамельн,

Бремен, Новгород, Канзас.

Гудвин добрый, не откажет –

Здесь своё получит каждый –

Он-то знает, что однажды

Снова соберёт всех нас.

Больше нам не будет домом

Наш Канзас, где всё знакомо,

Новгород вдруг тесен станет.

Позовёт заветный край.

Ад, наш милый ад... Не надо,

Гудвин, нам твоей награды.

Мы служить задаром рады,

Ну и пусть во имя ада

Надо вечно строить рай.

 

* * *

 

Мы знаем всё, о чём боимся думать.

О чём ни с кем не станем говорить.

Так просто жить средь музыки и шума,

И тихие слова в себе глушить.

Мы знаем всё, о чём читаем в книгах,

О чём расспрашиваем опытных подруг.

Пусть лучше будет тайна и интрига,

Чем так до боли ясно. Всё вокруг

Прозрачно и светло, и в этом свете

Заметно многое. Не отводи глаза.

Мы знаем всё. Но что нам делать с этим?

Бывает что-то сложно не заметить.

Но можно никому не рассказать,

Что видел.

 

* * *

 

Мы построим дом из белого снега

На берегу реки.

А вокруг него будут дети бегать

И прогуливаться старики.

А над ним будет белое-белое небо,

А в реке будет чёрной-чёрной вода.

Даже если ты здесь ни разу не был,

Тебя будет вечно тянуть сюда.

Даже если ты, ни во что не веря,

Объяснишь всё это случайным сном,

Для тебя здесь вечно открыты двери,

Слышишь, ветер свистит в проёме дверном?

Никогда вода в реке не замёрзнет,

Не растопит солнце холодных стен.

Возвратиться сюда никогда не поздно.

В этом месте просто нет перемен.

В этом месте уже ничего не случится,

Только с неба будет лучиться свет,

Так же ярок румянец на детских лицах.

И неважно, сколько проходит лет.

 

* * *

 

Нарисовать себя на белом

Листке, и думать каждый раз:

А что она сейчас бы сделала?

Что бы ответила сейчас?

Не мнётся на бумаге платье,

Не гнётся гордая спина.

Это она за всё заплатит.

Сполна.

И ей совсем не будет страшно,

И ей не будет ничего.

Ах, как прекрасно быть бумажной,

И равнодушной оттого!

Она не плачет, не смеётся,

Не хочет заглянуть вперёд.

А если листик вдруг порвётся –

Переживёт.

 

 

* * *

 

Не заглядывай в окна после заката,

там люди становятся тем, чем были:

один – хвостатым, другой – рогатым,

третий ложится на полки пылью.

И этого видеть тебе не надо.

 

Квадрат окна переполнен светом,

но тень под ноги ложится кругом.

На фоне шкафа или буфета

они склоняются друг над другом.

И ты не должен смотреть на это.

 

Мигает лампочка. В этом свете

не разберёшь, кто кому добыча.

Они приходят домой за этим.

Имеют право. Таков обычай.

И им плевать, что ты их заметил.

 

Теперь ты знаешь секрет, который

скрывать никто не спешил, похоже.

Придёшь домой и задёрнешь шторы.

И с наслаждением сбросишь кожу.

 

* * *

 

Не ходи в WhatsApp, не ходи в Telegram, не ходи в Facebook.

Там сидят они. Там они по углам сидят.

Не оглядывайся вокруг, настоящий друг

Никогда не потянет тебя сюда.

Посмотри, как глаза их светятся в темноте.

Сколько синих рук потянулось к тебе, дрожа…

Ты не знаешь их. Эти люди уже не те.

Ну зачем ты эту кнопку сейчас нажал?

Напиши в ответ, что тебе здесь все рады, мол,

Наконец-то нет ни боссов, ни ипотек.

Мне не нравится это всё. Да не бойся – LOL.

А тебе понравится. Это и страшно. KEK.

 

* * *

 

Она не пьёт

она снимает лодочки

и босиком гуляет по воде

и волосы как мёд

стекают в лужи

который год

всё то же лето

и только глубже

тонет небо в форточке

и дождь идёт

идёт идёт идёт

но город не Макондо

стёрты вывески

она сложила крылья на чердак

виски сдавило

виски

всё не так

как было бы

как надо

но не важно

даже

что смыт дождём последний добрый знак

она не курит

в городе пожар

вчера сгорело небо

и в лазури

теперь зияют дыры

белый шар

над головой

сияет со всей дури

который сон всё те же корабли

плывущие чернилами по списку

подать рукой до дна и неба близко

и бесконечно дальше до земли

не до земли

сейчас

настигнет буря

но просто жар

и снежные врачи

она молчит

молчит молчит молчи.

 

Письмо

 

Я понимаю – дождь, июль, тоска

и радио бастует третьи сутки.

По телевизору – реклама, в промежутке –

Хосе гранату держит у виска.

Уж час, не меньше. Бедная Мария!

Ей двести серий с ним ещё. Контракт.

Всё было бы совсем не так – соври я.

Но глупо врать, тем более не в такт.

А всё же, дождь. Такое нынче лето,

то холодно, то грозы… Но об этом

я, кажется, уже… и что три дня

воды горячей нету у меня

(да, вовремя, как раз похолодало),

сказала. Что ещё? Ах, вот – друзья

разъехались. И даже для скандала

здесь повода никак найти нельзя.

Никто не виноват. Всех оправдали.

На полке – книги, а на книгах пыль.

А на дворе трава… ну и так далее.

Здесь эта дурь не к месту. Как ковыль

растут слова из всевозможной дряни.

Об этом уже тоже много раз… и фраз.

Я понимаю – миру не до нас,

здесь дождь, тоска, бокал вина и джаз.

Но разве это повод для признаний?

 

Прятки

 

Психотерапевт идёт, вздыхая,

Видит только краешек асфальта.

Вроде бы неделя неплохая,

Просто поддувает из гештальта.

Так-то он открытый, проактивный,

Вскормленный любовью безусловной.

(До чего же это всё противно.

Этим все болеют поголовно).

 

Мерчендайзер бегает по кругу,

Расставляет банки и бутылки.

Только почему-то сводит руку

И жужжит тупая боль в затылке.

Так-то по диплому он филолог,

И внутри филолог, и снаружи.

Он читает Блока между полок,

Понимая, что могло быть хуже.

 

Старший маркетолог громко плачет.

У него причины вовсе нету.

В это нужно верить, а иначе…

Это просто тьма перед рассветом.

Так-то всё в порядке, всё в порядке!

Мимо жизнь на цыпочках проходит.

Это мы. Мы с ней играем в прятки

И пока выигрываем вроде.

 

* * *

 

Рептилоид Егорыч хмуро глядит туда,

Где рассветная полоса разрезает тучи.

Не прилетят. Ни совести, ни стыда.

Оставляет окно открытым на всякий случай.

Говорили, мол, спецзадание, мол, хотят

К госнаграде представить. И не краснели, гады.

Собираться на службу нужно. Не прилетят.

Ну и хрен бы с ними, тварями, и не надо.

Шифрограммы не принимают пятнадцать лет.

Объяснили, что опасаются перехвата.

Подстаканник вздрагивает на столе.

В темноте кулак отливает зеленоватым.

Тут и сам-то где ложь, где правда не разберёшь.

Он со дна кастрюли сдирает остатки каши.

РЕН ТВ талдычит, мы выиграли. А то ж.

Заливают не хуже наших.

 

Снегурочка

 

Девочка-снегурочка                      

бродит по тёмным улицам,           

по узеньким переулочкам,

в которых всегда целуются

по чётным, а по нечётным

пьют и чего-то нюхают.

– Иди сюда! да чего ты? –

и сердце как филин ухает.

И голос как ворон каркает, 

и дальше ещё что-то матерно,

но, в общем, дорога скатертью

ковровой. Шатаясь, шаркая, – 

корова на льду – жарко ей,

идёт через двор девочка:

курточка, джинсы драные,

в кармане двенадцать мелочью,

каре и улыбка пьяная.

просто звезда экрана, ё.

Ёжатся и собачатся

тётеньки у подъезда.

Не поделили мальчика –

вон он в кустах прячется

и не находит места.

Дальше площадка детская.

Рыжий фонарь щурится.

Если свернуть резко

будет тверская улица.

Даже не интересно.

Песенки под гитару,

нож и бутылка пива.

Кажется очень старым.

Кажется неуместно.

Хочется быть красивой.

Хочется быть хорошей.

Только стекло треснуло.

Лестница пахнет псиной.

Нет, не сюда. Зимний

город застыл в памяти.

Больше уж не поместится

в памяти, понимаете?

Март наступил лихо

на горло, прервал детство.

Сказки-то не бывает – и

некуда ей деться.

Только смешно до дрожи.

Девочка-снегурочка

бродит в любую погоду

по узеньким переулочкам

большого цветного города,

по тёмным и тихим улицам,

по скверу напротив булочной,

возле ларька с мороженым

(там ещё соки-воды).

Может, перекантуется

где-то до нового года.

 

 

* * *

 

Там, где Москва-река сливается с белым небом

нет ничего пока, ни моста, ни радуги.

Но неспроста беспокойно без крошки хлеба

носятся чайки над синей водою Ладоги.

Там, где в высокой траве, просто так, без толку,

хочется долго стоять и смотреть в воду,

(воду зовут то ли Ока, то ли Волга…

Столько названий, всех не запомнишь сроду)

серые волны Невы зеленеют к Дону,

где-то по дну ярко-розовый шар катится,

тихо качаются в такт колокольному звону

тонкие руки травы, толстощёкий ребёнок

пьёт молоко и глядит, как туман пятится:

первый шажок, осторожный второй, третий…

Мальчик смеётся, болтает ногами в Лете.

Чайки кричат, крик несёт к берегам ветер.

Лето качается в кружке на самом донце...

Тихо. Смотри, на твоей голубой планете

прямо из Ангары, Иртыша, Исети…

поднимается солнце.

 

* * *

 

Теперь, когда мы знаем, что на свете

есть вещи пострашней других вещей,

мы больше не рыдаем в туалете

о том, что «всё не так, не так ваще!»

На грани грандиозного абзаца

(«ни в жисть не пережить такую жесть!»)

мы больше не обязаны казаться

не тем, что есть.

Всё в принципе не так уж плохо было,

но поезд, разумеется, ушёл.

О чём я горевала? Я забыла.

И это, в общем, тоже хорошо.

А слёзы никого и не спасли бы,

и не спасли бы никого слова.

За то, что я могу молчать – спасибо.

Спасибо, что бываю неправа.

А тот, кто вечно прав и точно знает,

куда направить нужно пулемёт,

тот снова ничего не понимает.

И никогда, наверно, не поймёт.

 

* * *

 

Ты мо́лодец, а я не молоде́ц.

Забудь про эту рифму наконец.

Подумаешь, обычное фиаско.

У вас, конечно, победит добро.

А нам что делать? Что нам делать, бро,

когда к концу подходит наша сказка?

Вы дождались заслуженных наград:

Принцессе – свадьба, воинам – парад.

И только нам пора вернуться в ад.

Такая вот нелепая развязка.

Ты мимими, а я не мимими,

Но ты меня, наверно, обними,

Когда нас поведут прощаться строем.

Я верю: тот, кто видел без прикрас

Все эти сказки, в следующий раз

В них выйдет положительным героем.

 

* * *

 

Ты не приходишь. Не потому, что поздно,

А потому, что поздно менять хоть что-то.

На этой неделе дождливо и как-то слёзно.

Паршивое и настроение, и погода.

А на работе завал. Но всё в пределах.

В общем-то, знаешь, на то она и работа,

Чтобы у каждого было своё дело,

Чтобы некогда было писать всяким идиотам.

Прости. Я в последнее время слишком злая.

Знаю, наверное, много, и сплю мало,

Женские нервы – это штука такая…

Если чего-то и хочется – то скандала.

Устроить какой-нибудь трам-тара-рам,

С битьём посуды и криком,

Чтобы только не слышать,

Не слушать, как по вечерам

Часы на стене тикают.

 

* * *

 

Ты представляешь, в этой тонкой мгле,

В прозрачных сумерках апрельского рассвета,

Скрываются, словно цветы в земле,

И день, и ночь, и скорый май, и лето.

Скрываются от наших детских рук,

От любопытных глаз и от расспросов.

Так девочка, расчёсывая косы,

Чуть улыбается, смотря в зеркальный круг.

И видит там красавицу с портрета,

И никому не говорит об этом.

 

Фонари

 

На мосту фонари растут.

Светят жёлтым в чёрную воду.

Через пару минут тут

Переменится время года.

На асфальтовой полосе

Прорастут золотые листья.

Будет падать под ноги свет,

Самый белый и самый чистый.

И пройдёт по воде день.

И вода за ним разомкнётся.

И у скользких речных стен

Зацветёт первоцвет солнца.

Душным вечером на мосту,

Перемешиваясь с бензином,

Прорастают сквозь темноту

Только самые сильные.

 

Хороший

 

Я знаю, каждую твою женщину зовут Елена.

У неё золотые волосы – цвета Солнца,

Цвета песка под солнцем. И ещё, наверно,

Она всё время и надо всем смеётся.

Смеётся даже, когда от тебя уходит.

Нашла другого, получше, в заморских странах.

Ты говоришь – «Он не глупый вроде…

Что он в тебе нашёл? Это даже странно…»

Собираешь её чемоданы, глядишь строго –

«В этих заморских странах пищи чужой не трогай,

Яблоки ешь только очищенными. И напиши с дороги».

И неважно куда ей – в Азию ли, в Европу –

«Одевайся теплей, не застуди попу.

Слышишь, как свищет холодный ветер

На всём белом свете?

А твой, паразит, бабу увёл, и даже не может встретить…»

Она в нетерпенье, что ей тебя слушать?

Ну ты же помнишь, зачем ей нужны уши –

Чтобы носить розовые серёжки.

И ты каждый раз думаешь – лучше б завёл кошку.

Я помню, каждую твою женщину зовут Елена.

Но может быть, этих древнегреческих глупостей хватит?

(пардон – трагедий).

Обрати внимание, в Интернете

Тысяча женщин, и сотни из них – верные.

Мой дорогой, заведи наконец себе Катю,

Нормальную Катю в халате в цветной горошек.

Она тебе станет отличной женой, и ты знаешь, кстати –

Ей ведь так нужен кто-то заботливый и хороший.

 

 

* * *

 

Человек, воспитанный Алисой,

чётко формулирует вопросы,

верно делегирует задачи,

знает, что на всё найдёт ответ.

Даже если никаких вопросов

или там задач в помине нету,

человек, воспитанный Алисой,

их организует на раз-два.

Жизнь – это, конечно, вечный поиск,

а точнее, поиск бесконечный.

Даже если никакой Алисы

нет на свете, он её создаст.

Человек, воспитанный Алисой,

подчиняет время и пространство.

Недоступна только лишь реальность.

Да кому она нужна теперь.

 

* * *

 

Что я могу? Я уже ничего не могу.

Я бумажный кораблик, уплывший в море однажды.

Только небо и ветер. И волны поют на бегу.

И бумага становится влажной. 

 

* * *

 

маленькие зверушки,

живущие в книгах,

на книжных полках,

закрытых в книжных шкафах,

шуршат по ночам страницами,

перебегают с одной строчки на другую,

топчутся около точек

– как перелезть?

скатываются по переплёту

– сверху – вниз, со свистом,

читают по слогам Пруста,

сочиняют истории

…а их называют «книжные черви».

несправедливо?