Татьяна Скрундзь

Татьяна Скрундзь

Четвёртое измерение № 2 (314) от 11 января 2015 года

Угли да зола

 

* * *

 

Паутина разбитых стёкол.

Пью Любовь большими глотками.

Забытыми именами

разверзлась земля между нами.

Дай же мне сил

излиться

в бумажную пыль страницы!

Духом Твоим родиться!

Разлететься клочками слов

и ветрами

по-миру, по-миру.

Всё я знаю –

по лицу Голубь крыльями хлопал.

 

Гуттаперчевый мальчик

 

Минимум страха – максимум боли.

Из мазохизма плюю в эгоизм!

Полные вены отравлены кровью:

жизнь – эвфемизм.

Я – акробат, гуттаперчевый мальчик,

вдруг соскользнувший с шеста.

Мне осьминожки рисуют овальчик

вместо лица.

 

* * *

 

Когда-нибудь меня положат в гроб,

Украсят речи небылью и былью.

Но речи смолкнут, прах развеет Бог.

И сделается прах обычной пылью.

Пройдут дожди, осыпятся снега

С размашистых кладбищенских растений.

Меня забудут. Вспомнят лишь тогда,

Когда отступят тени сожалений.

И так светло, как будто я – дитя,

Однажды упорхнувшее на волю

Из вечного трагизма бытия,

Где смерть переплелась с любовью.

 

* * *

 

Это было не у моря,

Это было где-то там,

Где ни воли нет, ни горя,

Где не платят по счетам.

Это было там, где трудно

Выражать простую мысль;

Там, где патриот занудно

Лузгает либерализм;

Там, где либерал убогий

Патриота бьёт под дых, –

Там встречались три дороги:

Правых, левых и святых.

 

* * *

 

Когда-то компьютеры и деревья были большими.

Я маму любила, и папа любил меня тоже…

Но время идёт, девяностые мрачные сшили

Судьбу мне, пытаясь впихнуть на прокрустово ложе

Уверенных планов на «светлое Б(э)», где последней

Войной почитали Вторую, ушедшую в Лету,

Где добрая вечность над злом торжествует победу,

Где мама и папа целуются над колыбелью.

 

* * *

 

Не пишет письма, не ходит в гости.

Гитара молча стоит в углу.

Сковало ноябрьским холодом кости.

И кажется, что никогда не умру.

Часы пустые, как вражья сила,

Стучат ежечасно всё больше раз.

И небо, днём ещё синее-синее,

Черно, и даже фонарь погас.

Как будто хочет, чтоб я ослепла

Душой и телом, чтоб солгала,

Чтоб закопала под груду пепла

Вместе с мучительностью рассвета,

Гитару, письма, любви слова.

 

Гость

 

Мой гость, входи, я хлеба дам

и соли.

Право, не на раны!

Мы выпьем за здоровье дам

и их мужей.

Не слишком рано?

Но вот – нас больше, чем один!

Очнётся сомкнутая радость.

Рассвет и чай –

Какая сладость!

И колыхание гардин.

Скажи мне, где теперь живёшь?

Скажи, какие актуальны

тебе слова?

Ты всё поймёшь,

Ты не сочтёшь меня банальной,

Когда я снова о любви

заговорю, наполнив душу!

– Мой гость, мы разве не одни?

– Чей гость? Кем сужен?

 

Любовь

 

Выходила к тебе из парадной

с ребёнком на руках.

Посмотри – это

рождённая тобою любовь!

Отворачиваешься,

плюёшь под ноги:

«Могилу готовь.

Ей не жить,

больно нескладна».

 

Информационные войны

 

Как страшно, даже и смешно,

что можно жить, когда всё в мире

шкварчит и в сети льёт дерьмо,

и проповедует – в эфире.

А полуношники молчат,

впиваясь взглядами в экраны.

Кому-то ещё слишком рано,

кому-то поздно выйти в чат.

И год за годом, глубже, глубже

засасывает суета,

и вспоминается едва,

как прыгалось весной по лужам:

ни телефонов, ни машин,

ни войн в пространстве монитора

(оружье – лозунг на заборах).

Живу с пристыженностью вора,

Вся праведность – в сети морщин.

 

Скрипач в баре

 

Скрипичные вопли

в звоне утопли –

в звоне бокалов, в грязи!

Господи, Господи, зри:

Это он! Он! Выдернул знамя

меню из рук;

Заставил плакать –

в салате лук.

Чёртов лук:

натянул струну-тетиву –

«Молчи!

Стой смирно!

Я пристреливаюсь...»

Целься, целься:

моё сердце не убежит,

оно звук лелеет и нежит.

Целься, целься.

 

* * *

 

Глазами провожу строку в строку,

клавиатура бьётся между пальцев.

Чему – я? И кому – пишу? –

Ловя с десяток бегающих зайцев.

Лежать. Не двигаться. И глубоко дышать –

хорошее лекарство от поноса.

Ах, чёрт возьми, как хочется рожать!

Но – помним – кони, избы...

Папиросы

В кармане смяты, и табак – в труху.

Я завожу будильниковый счётчик.

Была я женщина. Теперь – налётчик –

воруя слово, граблю шелуху.

 

Рыцарь

 

Последний лист, последний стих

и дивный вечер!

Ты неожиданно возник,

идёшь навстречу!

Неси шампанское, цветы,

отметим праздник!

Недавно конюхом был ты.

Теперь ты  – всадник!

А коль приехал убивать,

так пригодится:

цветы – могилу покрывать,

бутыль – напиться.

 

Угли да зола

 

Все ушли. Остались только дети,

пироги и старый серый кот.

Я ещё не пожила на свете,

но уйду, не выставляя счёт.

Так бывало, что в санях каталась,

а бывало, и в упряжке шла.

Если же за мной что и осталось,

то сухие угли да зола.

Но хотя не голосят о долге

Кредиторы милые мои,

Знаю, что должна им ровно столько,

сколько задолжали мне они.

 

Осень 13-го

 

Предвоенная осень правдива.

Серо-бордово-ультрамаринова.

Тишина перед бурею: кап, кап, кап.

Складываю стихи в шкап.

Складываю сердечную вязь в сундук.

Призраки юности в дверь мою: тук, тук, тук.

Кондук-

Тор вынимает топор:

«Платите, мадам! Саночки-то износили».

Музыка осени –

Requiem for a dream –

виолончелит по всей России.