Белым шёпотом

Четвёртое измерение № 11 (395) от 11 апреля 2017 года

Бабье лето

Это время у нас называют бабьим.

Бабы – они как глина, под стать природе,

Мягкие как земля и ни дать, ни взять, им

Вовсе не хочется думать о недороде.

Им бы в тепло, им бы видеть на небе звёзды,

Хороводы водить и водить мужиков кругами,

И круги на воде, и вода на стекле, и вёсны,

Налегают на вёсла, хороня золу с очагами.

Каменея в степях, становясь тяжелы, как глыбы,

Ожидая, пока дождём не вобьёт по шею...

Вы смогли бы так же, скажите, рыбы –

Остриём иглы отчаянно рыть траншею,

Несуразность поз прикрывать одеждой,

Соловеть от грёз, прикрывая веки,

Застывать в мороз, называясь снежной,

Убегать ручьями в моря и реки?

Острием, отчаянно, оголтело...

Распороть бы небо, да сшить бы платье.

Улетело, облако, улетело,

Не поймать мне белое, не поймать мне.

Матерчатый

Матушкин, матушкин, матерчатый,

Цветастый, копеечный,

Благоухающий

Вяжущим млечным соком.

Оком недремлющим сдобренный,

Оком строгим и плачущим,

Оком, свет источающим,

Всевидящим, всепрощающим...

О, память, временем смятая,

В матовый шарик скатанная!

Где-то в тёмном кармашке, на донышке,

Вместе со стёклышком, зёрнышком, камушком,

Серым катышком.

Пляшут Матрёшки,

(Рюшки, гармошки),

Хлеб – крошки,

Хлеб – крошки.

В каждом матовом шарике

Прячется маленький мальчик,

Красным сердцем рисующий солнце:

– Мама, это – тебе!

Невозвратное

Я налью тебе водки, чтобы лицом к лицу,

Не увидав лица, плату отдать гребцу,

Благо, не дорого. То, что под языком

Очень скоро становится крошечной «точкой ком».

Нет, не грусти, не плачь, не забывай заводить часы,

Не говори: «Ей бы понравилось» – Это хуже любой слезы,

Берегись вакханок, воронок... Ну что там ещё? – Засад.

И уж конечно, не стоит с надеждой смотреть назад.

Если у каждого камня своя судьба,

То у людей тем более. Скорлупа

Хрустнет однажды жалобно под пятой...

Лучше уж так – красивой и молодой.

Мой настоящий. Прости. Пусть всё порастёт быльём,

Травой-муравой, бересклетом, багульником, ковылём…

Всё быстротечно, а стало быть, невозвратно,

Невероятно легко забывается путь обратно.

Обыденное

Неделя выдалась ленивой и скупой,

Протяжной, словно песнь болотной птицы;

Часы тик-такали, скрипели половицы,

Стучали клавиши… «Ну, шевелись, тупой!»

На паутинках узелков не счесть –

Модельки новостных чересполосиц.

А паучка назвали сенокосец,

За что такое прозвище? Бог весть.

Вода из крана капала в стакан,

Бубнил тихонько пресловутый ящик…

Пусть растворимый, пусть не настоящий,

Но всё же что-то…

В Чили ураган…

Последние сто жизней мне везло.

Жужжала муха, билась о стекло,

Перегорела лампочка в подъезде…

Опять всю жизнь мы прожили не вместе.

Самое важное дело

Кошка – это зверь времени...

К. Кедров

Лишённому тотальной зависимости –

Туповатой телевещательности, мониторной виртуальности,

Серой туманности своей полусонности

Или объятий вязкой диванности,

Очевидно:

Самое важное дело на свете – гладить кошку.

В стужу

В стужу, по лужам,

Раненой ранью,

Бранью,

Стрекозою, пропившей лето...

А не убить нас, красивых!

Каблучком многоточия,

Созвучия,

От случая к случаю,

От стены до стены

Искушение белизны.

Чересполосица,

Бывшая судьбоносица;

Бежевой бязью,

Грязью,

Из-под двери полосою света...

А не убить нас и точка!

Слушайся маму, дочка.

Хрупкое озеро

Хрупкое озеро. Если идти по льду

Можно (хруп-хруп) варьировать на ходу.

Красота ситуации, солнца, отрытого дня (хруп-хруп),

Не позволяет (хруп- хруп) расслабиться (хруп – хруп – хруп).

Шаг – это повесть. Белая повесть зим,

Лиц мерцающих, лиц, превращённых в дым,

Лиц, целительных, царственных, целостных взглядов лиц,

Ну и, естественно, бурых, тяжёлых, каменных, без глазниц.

Хруп!

Лепота! Маловерие не к добру.

Надо бы... Что-то бы ... Как-то бы...

У-ру-ру!

Есть кто-нибудь,

Живой, заводной, хмельной?

Нет никого на белом холсте зимой.

Нет ничего на белом холсте зимой.

Нет никогда на белом холсте зимой.

Поднимаю веки

Кончились праздники. Я поднимаю веки.

Я – человек. Я – женщина. Всё на месте.

Я – в Воронеже. Я – в двадцать первом веке.

За окном – зима. Нам хорошо. Мы вместе.

Нашу кошку зовут Соня. Мне – сорок пять, брюнетка…

Ты прости меня. (Это на всякий случай).

Телефон, часы… Плюс: голова – таблетка,

Сигареты – пачка, конфеты – кучка.

Ничего не меняется. Я – в двадцать первом веке,

Я – в Воронеже. За окном зима. Вместе.

Я – брюнетка, работаю в библиотеке.

Кошка, часы, телефон на месте.

Я – человек, я – женщина, мне – сорок пять. (Ужас!).

У меня есть то, что уже не вспомнишь,

Я – брюнетка. Пишу. За окном – лужи

Вместо снега.

Весь мир – Воронеж.

Голова на месте. Часы. Телефон на месте.

Кошка спит, ты спишь, только мне не спится.

Праздники кончились. Нам хорошо. Мы вместе…

…Я – жива. Мне – две тысячи лет… Я – птица….

Врачбог

Время изношенных рук и изогнутых спин…

А. Ряскин

На изношенных сердцах – по рубцу;

И мозоли, и мозги – всё не в счёт.

Буйну голову сложить молодцу,

А повинную – и меч не сечёт.

Пить за здравие сплошной витамин

Не грешно ли? Да повадки не те;

За изогнутыми спинами – сплин,

За горбатыми – по гроб в хомуте.

Костылями обнуляя итог,

Я сумею перемножить нули.

Исцели меня, великий Врачбог,

Навсегда меня, навек исцели.

Из палаты и в палату – не раз,

Не болит – уже и то благодать.

Дай нам всем… А ведь и всем-то не даст…

Всё одно тебе, Врачбог – исполать!

Дети

Дети любопытнее кошек,

Двери распахнуты до глубины души.

Малыши, (жи – ши) –

Первый «а», первый «бэ»,

«Бээ – бээ!»

Красные уши…

Мыши.

За окном – крыши,

За углом – «Беляши», «Суши» ...

Бьём баклуши,

Живём в глуши...

Суси – хаси. «Курилы наси».

Аригатó.

Япона мама. В пальто.

Фуг вам!

(Ам-ам),

Фуг с маслом...

Но лучше – каша,

«Саша, Саша!

А ну-ка марш!»

И ещё – фарш....

Нет, не будем о фарше –

Страшно. Лучше – о каше.

Мы – зерна риса?

Маиса?

Проса?

Овса?

Кус-куса?

– Цып-цып-цып!

Гобеленовый

Гобелен с оленями – дань эстетике,

Кукушонок – пыльному времени,

Облачно и солнечно. Арифметика,

Табурет, тетрадка, газетка с Лениным...

Ничего не меняется, кроме зеркала,

Посмотрел в него – увидел несчастного.

Это надо же – насквозь исковеркало,

И всю жизнь вот так – от общего к частному.

Он негнущийся. Теперь он поленовый,

А когда-то, верно, был гуттаперчевым

И доверчивым... Боже, каким доверчивым!

Вот совсем, как тот олень гобеленовый.

Тишина придёт тонуть в этом омуте,

И углы не воспрепятствуют этому;

Кукушонок выглянет – пусто в комнате –

Песню петь свою извечную некому.

Белым шёпотом

Белым шёпотом

Отрешённо...

Алым пламенем, алым пламенем!

И горяч, и горюч

Ключ;

Жарок подарок,

Ярок;

Яростно, горестно,

Ни черта не совестно,

Шорк! Чирк!

Единым махом –

Прахом.

Только кто-то там,

Только кто-то

Там,

Кричал, стучал,

Áкал, óкал;

За иконопись стёкол

Стекал;

Вдруг

Чёрным стал.

Стал чёрным.

У соседа

А у соседа днём скрипит кровать...

Ах, молодость! Совсем не под сурдинку...

Я знаю в поле каждую травинку,

А вот когда осмелиться сорвать?

Чего-то ждёшь, от серости устал,

С утра изжога, к вечеру морока,

В ночь – комары, а нужно-то немного:

«Да, Люба, да!» И ласковый финал...

Всем строит глазки... Без году неделя,

Себе туда же – платье, каблуки,

«Я у подружки», поздние звонки,

Мол, жизнь в порядке, мол, мели, Емеля...

Сосед под утро, всё и всех любя,

Закурит в форточку (ему ли торопиться!),

Произнесёт: «Ничто не повторится!»

И хитро усмехнётся про себя.

На ход ноги

Теперь последнюю, давай – «на ход ноги»,

Прощаться больно, но реветь не буду.

Мне на пороге что-нибудь солги...

Я дверь закрою, вымою посуду –

Две стопки, две тарелки, вилки две...

Вот так всегда – на выход, да с вещами.

Сесть, покурить... Соломенной вдове

Не так-то просто жить без обещаний.

И будет ночь, железная кровать,

Всё повторится... Простыни в горошек...

И будет снова за окном сиять

Луны начищенный,

Округлый

Медный

Грошик.

Белый и вольный

Белый и вольный. Облако? Молоко?

Яблоку больно – в зону асфальта ликом.

Лихом

Не поминай.

Смехом, снегом,

Берегом, бегом, криком:

«Эгей!..»

Мигом

Была я,

Бликом,

Всполохом, вздохом…

Кто там? Что там?

Облако? Молоко?

Виски с соком.

В зимнем городе

В зимнем городе снег

Разделил нас на чёрных и белых,

На пушистых и голых,

Немых и восторженно-смелых,

На гриппозно-морозных,

На лыжно-коньковых и квёлых,

Спиртуозно-весёлых

И так – беспричинно-весёлых,

Беззаботно-скользящих,

Смеющихся, плачущих, спящих,

Барабанно-стучащих,

Хрустящих,

Зубами скрипящих,

Тех кто падает,

Мёрзнет,

Взлетает и вьётся,

И бьётся...

«Огонька не найдётся?»...

Конечно найдётся. Найдётся.