у кизиловых морей
у кизиловых морей берега пустынны,
ни медузы, ни звезды – на сыром песке,
привкус ветра и стихов – мятный да полынный,
и вдоль времени скользят чайки, дождь и снег.
у кизиловых морей южны небосклоны,
где помельче – суета, где поглубже – суть...
здешний август – бог и царь, и король сезона –
из кизиловых ветвей крестик сплёл на грудь.
а по осени, когда – йодом щиплет веки,
я пойму, что счастье есть для меня – одно –
у кизиловых морей пропадать навеки,
и по-птичьи зимовать с раненым крылом.
АВГрУСТное
три кровати буквой «П»,
дверь, окно, больные ноги –
бесполезен КПД
у любви моей дороги.
одуванчиков недуг
у виска целует прядку,
август-август – душный круг,
и закон полураспадка.
мерно плавает жара,
ветер веером калымит,
жизнь – нескучная игра
между смертью и живыми.
ты держись покрепче, ма...
правды нет – так ей и надо!
чёрным плачется сурьма.
больно.
курица-помада...
грин-тоник
не хочу политики.
не хочу патетики.
лучше – насюити-ка
нежные моментики...
пусть весна куражится –
лето дышит в форточку,
хлопчатобумажится
тоненькая кофточка.
горизонтом реется
парусина алая,
капитан не грэется,
да погода чалая,
да надежда чахлая –
утлое судёнышко –
то вовсю каренится,
то всплывает донышком.
булочка с маком
вы меня ещё помните?-
мы делили на ломтики –
сладкую с маком булочку –
вы говорили – дурочка...
а я сцеловывала маковые зёрнышки
со своих пальцев и губ ваших –
таких зовущих, таких пропащих,
а месяц – позёришка небесный –
подглядывал жадно,
и душа делалась ватной,
не держалась в теле...
вы помните меня –
в самом деле?
Виннету
индейское распечальное
вот и всё.
вот и сердцу – иначе –
что вокруг, что внутри – за ребром.
парамедиком осень бурлачит
пароходик с потешным добром.
вот вещицы тончайшего толка,
вот вампумы да брёвна в глазу –
дождь шарко с добавленьем карболки
выбивает усердно слезу.
вот мой друг, что пропал за индею,
век прошёл, а индейца всё нет...
вал девятый ничуть не слабеет,
хоть картине почти двести лет.
жизнь красна, словно кожа апачи,
чем красней, тем апачнее тут,
вот меня научили толмачить –
вин не там, вин не тот, вин не ту.
воскресенье
заварен чай. звонят колокола.
я из окна гляжу на воскресенье.
двор пуст.
тишь-гать.
ни пуха, ни кола.
спит время. целый круг до сотворенья.
звонят колокола – покомм...покомм...
а каинство помазано на царство.
катись-катись безумным колобком
ко всем чертям, чтоб снова нам достаться.
колёсико судьбы, скрипи – крепись...
варитесь – рольки, больки, бурьки – устаканьтесь!
над морем – всё ж какая-никакая –
высь...
и воскресенья –
золочёный фантик.
ais – крым
лепит-лепит лепесток
на югах зима,
занеси мой островок,
проводи с ума.
выдай белый бюллетень,
чтоб рубаха – в пол,
смирно, хмарно и смертель
на сердце и под.
баста! – душенька, молчи!
степь да степ кругом.
завалили калачи
кирпичами дом.
будешь резать, будешь бить,
взнуздывать коня...
выходи – тебе водить!
по небу
меня.
январварское
(цикл)
война и мир
нудит январь у моря голо,
и сонно тянутся в строку –
и ветра жесть, и неба голубь,
и праздник в собственном соку.
звездой – рождевственная прорубь,
под ёлочкой – дары волков...
и дышится почти не хворо
в войне и мире дураков.
на белом коне
листай-листай серебряной рукою
пустырник улиц, пустотень свою...
менял – коня нам! на – мои покои,
я конника теперь не узнаю.
да что там! я себя вдруг не узнала –
почти красива и почти была...
но кто-то прилепил к лицу забрало,
и лошадь, испугавшись, понесла.
«Октябрь» Эйзенштейна,
или 100 лет одиночества
а помнишь – как в семнадцатом году
при штурме Зимнего чуть не снесли ворота?..
смотрю кино,
мне лет всего-то с гулькин нос,
и кто-то –
на створке исполинского литья,
цепляясь за ажур металла,
брал Зимний.
а по мне – катался,
пока толпа людская, что река,
распахивала створы века,
и падал человек.
и думалось –
ну вот! –
и я могла быть этим человеком.
с воротины сорвалась и лежу.
сто лет.
в пыли, чихаю,
и будто – вся одна шестая,
и вся история её – прошлась по мне
то топором, то колесом, то траком –
любовью всей и ненавистью всей.
а мне всего-то лет...
и как тут не заплакать.
и как не постареть.
ай-Петри
мы же были, мы же плыли
по волнам и облакам,
мы глотали тонны пыли
радиоактивных драм.
мы ловили луч рассвета –
альфа, бета и рентген,
и мутировали – летом,
между прочих страшных мен.
разлетелись на нейроны –
воедино не собрать,
и туманимся неоном
в надписи – не кантовать!
как пройдёт распад-период,
цезарь – редкий сволочной,
в чашечке святого Петри
снова встретимся с тобой.
лю
на дворе трава,
на траве – поленница,
все стихи – слова,
и в твоих – я – пленница.
яблочко жую,
бью о ножку ножкой,
и к словечку «лю»
подставляю рожки.
наивысшая проба
стынут краски седые
на холсте дождевом,
мы немного иные –
по-иному поём.
жизнь на ветер похожа –
рвётся, бьётся, трубит...
ты сегодня хороший,
и наверно, небрит.
света самая малость –
ночь ворует у дня...
ты сегодня усталость,
и наверно, моя.
и вот это – едино –
что есть в мире – моё –
в небесах журавлиных
житиё-бытиё.
да печали – особы,
здесь они солоней,
наивысшая проба
у печали моей.
а на южном...
а на южном берегу
небо выгнуто в дугу,
солнце в злом зените, что в песне...
зной оглаживает тень,
и в панаме набекрень
застывает воздух на месте.
кипарисов хоровод,
здесь меня никто не ждёт,
по ступеням память вдогонку...
сердце делает кульбит –
выплывает рыба-кит –
камень и – родная сторонка.
человеком – не с руки –
вырастают плавники,
море принимает младенца...
и волне кричишь – Постой!
и пусти-ка на постой
ты моё дельфинное детство.
катерок вдруг вспенит след,
у меня трава в косе,
зацелована солнцем без меры...
изумрудовая грусть,
я к тебе ещё вернусь –
за твоей просоленной верой.
бабушке
жарко...
бабушка в фартуке – мелкий цветочек,
мерно гудит керогаз.
запахи сладкие – вишня без косточек,
розово плавится таз.
облачко пены...
дрогнуло слева...
детства сиропная сласть...
бабушка, милая, – белого хлеба
кто мне намажет сейчас? –
счастьем вишнёвым,
душистою пенкой...
нет, и не будет щедрей...
мне – целовать бы – уставшую венку,
что на ладони твоей.
осенний каботаж
качаемся в небесной люльке,
плывём по осени с тобой.
инжир в кармане, проще – дулька,
зато – полнеба за кормой.
и все обнимки и обманки –
по вкусу, цвету и рукам,
плывём! – осенние подранки –
размазав радость по щекам.
плывём, сроднив слова и губы,-
слывём с тобой одних кровей,
и заговариваем зубы
последней нежности своей.
букашка
тише, букашечка, тише…
крылья сложи…
лето слетело с парижа,
с юга – стрижи…
нервно-фанерно царапка –
домик-стишок,
может, булавка под лапку –
на посошок.
что ты всё смотришь на небко,
грустью шуршишь…
к новому году – конфетка,
к маю – париж –
местного толка-разлива,
слово-цветок,
будешь, букашка, счастливой,
пусть – с ноготок.
всё-таки рвёшься на волю? –
где-то твой бог…
ты у меня на ладони…
я – у кого?..
© Татьяна Кадесникова, 2016.
© 45-я параллель, 2016.