* * *
Бережёного Бог бережёт.
Чем летать – лучше мёрзнуть в пехоте.
Я прикрою от солнца ожог,
говорят, так быстрее проходит.
Может, тёмный останется след,
ну и пусть – все решат, что от грязи.
Здесь никто не поверит, что свет
натворил мне таких безобразий.
Я не лучше, чем люди вокруг,
может, в голосе больше металла.
Ну, зачем тебе знать, милый друг,
что я тоже когда-то летала?
Я прикрою от солнца ожог –
бережёного Бог бережёт.
* * *
Половинку сердца съела мышь.
Смотрит, ухмыляется, молчит.
Как дела, подруга, что не спишь
в серой безответственной ночи?
Да, опять звонил, опять нетрезв,
говорил, что любит и скучал.
Он не глуп и вовсе не подлец,
он всего лишь выплеснул печаль.
Я нужна на целых полчаса,
может, наскребу на пропуск в рай.
Всё я понимаю, егоза.
Там ещё осталось... доедай.
* * *
Мы глядим со снимка,
мы молчим из снов.
У тебя – разминка,
у меня – плей-офф.
От стишка до встречи –
пара писем в стол.
Время точно лечит,
знать бы только – что.
Я впускаю лица
в сигаретный дым.
От тоски до блица –
пять шагов мечты.
Всё, что было с нами,
расплела молва.
Я кусаю память,
но она жива.
Полудетский почерк
и смешная речь.
Кровь свободы хочет,
продолжает течь,
из-под бледной кожи,
из судьбы земной...
Что ж ты смотришь, Боже,
милосердный мой?
* * *
Как дела?
Никак.
Не проходит.
А ты думал –
всё так легко?
Я как нищенка
в переходе
под названием
мир и Ко.
Я как яблоко
из-под снега,
как кусок
фольги пищевой,
как надежда
лошадки
пегой
стать серьезной
и деловой,
как будёновка
из бумаги
с чердака
с тех, былых времён,
как апостроф
в английской
саге
про нежнейшее
из имён.
* * *
Об ушедших – вполголоса,
о прошедших – скорбя.
Я отрезала волосы
и забыла тебя.
Я тебя безответственно
на задворки снесла,
так легко и естественно,
как когда-то жила.
День сочился по капельке,
солнце жарило в глаз.
До свидания, маленький,
надоел этот фарс.
Паутинка – что кружево,
а ловушка пуста.
Я вокруг обнаружила
и цветы, и цвета.
Посмеюсь я над Хроносом,
не поверю молве.
Я отрезала волосы,
и легко голове.
Раскрываются клапаны
передавленных чувств.
Я так долго не плакала,
я теперь научусь...
* * *
Два стремени чуть звякнут, прикоснувшись
друг к дружке. Проезжай-ка ты вперёд!
Моей гнедой породистые уши
легко волненье выдадут её.
Твой вороной привычно и проворно
покажет путь по узенькой тропе,
Мы вслед с кобылой двинемся покорно,
к чему нам быть сейчас эмансипэ?
Я лягу, как обычно, ей на шею,
чтоб ветки не хлестали по щекам.
Я женщинам, ты знаешь, больше верю,
чем молодым и смелым дуракам.
Конец июля. Лист уставший вянет.
Ты это наблюдал так мало раз!
А я теперь за тёмными очками
пытаюсь спрятать клинопись у глаз.
И я тебя, конечно, пропускаю –
я всё-таки надежду стерегу,
что, может, ты найдёшь дорогу к раю
в том самом шалаше на берегу,
и может, по утрам твой голос низкий,
и солнца луч, сквозь ветки, невзначай...
Ты вновь ко мне подъехал слишком близко.
Не надо. Скоро осень. Проезжай.
* * *
Вильнув хвостом, ушёл июль,
взамен оставив серый зонтик.
Москва попала в зону бурь,
сказал синоптик.
Не зря? конечно же, не зря.
Болит? немножко. Под ключицей.
Я подожду до октября –
авось, случится.
Надену белое пальто,
исправлю скуку на измену...
Цыплят по осени? а то!
Всенепременно.
* * *
Улыбка небесного гения,
погоды случайный каприз.
Флажок моего настроения
устал трепетать – и завис.
Покоя фамильная вотчина,
обитель морали святой.
Уснули желанья порочные
в качелях над чёрной водой.
Так много судьбою подарено,
так трудно не ждать новостей.
Я буду серьёзной и правильной,
у входа встречая гостей.
И впору запить и отчаяться,
блестяшки меняя на ржу.
Ты видел, как небо качается?
Пойдём, я тебе покажу.
* * *
Кончилось лето
после обеда.
Ветер улегся
спать на полу.
Пасынок Феба
катит по небу
медного солнца
тусклый валун.
Время за сорок,
время разборок.
Тонут в стакане
наши пути.
Пыль на ступенях.
Где же мой веник?
Галилеянин,
ты победил.
* * *
Сентябрь – и тот окончился,
что ж вспоминать о лете.
Природа в муках творчества,
колдуют дождь и ветер.
Смотри, мечты прикинулись
воронами на ветке,
на месте летних пигалиц –
осенние кокетки.
Потери согласованы,
и листья валят валом
последними фасонами
большого карнавала.
И клён в дырявом плащике
стыдливо смотрит в лужу.
Он был хорошим мальчиком,
но в неглиже не хуже!
* * *
Накрыла город ржавая заря.
Движенья торопливы и неловки.
О вечности крикливо говорят
два старых воробья на остановке.
Усталый год течёт с разбитых крыш,
и ждёт столица ледяного плена.
Я вновь тебе пишу. А ты молчишь.
Хоть что-то в этом мире неизменно.
* * *
Первый снег – чем не повод себе улыбнуться
и поверить, что зеркало врёт лишь слегка.
Я возьму из буфета любимое блюдце
и тигрят позову – пусть попьют молока.
И на пару минут станет время добрее,
пусть растут – что с того, что забудут потом.
Им удастся пройти то, что я не успею,
долгий путь покрывая единым прыжком.
И пусть солнце сейчас улыбается куце,
и чумная надежда – в привычных бегах,
я зимою к звезде буду так же тянуться,
я куплю себе валенки на каблуках.
© Татьяна Белянчикова-Кузнецова, 2006–2014.
© 45-я параллель, 2014.