Станислав Харин

Станислав Харин

Четвёртое измерение № 22 (226) от 1 августа 2012 года

Я, ты и те два демона

 

Индия

 

Согласно трактатам, чтобы танец «заговорил»,

танцоры используют 24 движения головы,

целых 6 движений бровей, 26 движений глаз.

Например, когда брови у героя подняты,

зрачки передвигаются от одного угла глаза к другому,

а голова при этом чуть наклонена, знайте – это любовь.

 

О, Индия …

было время

путешественники и мореплаватели

сказители

и поэты

алчные купцы и короли

не находили себе места,

наслышанные о твоей красоте, богатстве, чудесах…

И не одна экспедиция

пропала, сгинула на пути к биению твоего сердца…

И не один человек

жил и умирал

будучи абсолютно уверенным

что именно он,

он

первым открыл тебя

для Старого Света…

 

Но в нынешние времена,

кажется, уже ты сама,

Индия,

постоянно отправляешься на поиски людских душ,

которые, как тебе видится,

исполнены чудесами и богатством.

Иначе откуда

оранжево-пестрые кришнаиты на улицах,

книги Ошо, расставленные в магазинах,

на полках для продаж?

Откуда

такая повсеместная тяга к йоге, медитациям

или мечты о Гоа?

 

Но как Колумб заблуждался в своих открытиях,

так и ты, Индия,

иной раз ошибаешься в человеке…

Ведь как по-другому понять,

почему

я так часто встречаю людей,

что, вроде, должны петь

про совершенную и вечную любовь

или славить Шиву,

воспевать могущество Рамы,

а вместо этого,

словно поклявшись на какой-то Бхагават Гите,

как только где увидят меня,

так с болливудской лирикой в голосах

и искрометной тамильской пластикой в танце

зазывают в кабак.

 

Но если же я долго не слышу,

не вижу их, Индия,

я начинаю тосковать по твоей вере

в человеческую душу,

я начинаю скучать

по твоим ошибкам…

 

Остров

 

В полдень,

обходя наш дом с теневой стороны

я опять отмечаю,

что после того, как сосед Лёха Псих

из утлого балкончика,

ранее застывавшего среди прочих себе подобных,

на кирпичной глади

пятиэтажной прямоугольной волны

выстроил себе лоджию,

ещё не застеклённую,

но уже перегруженную луком и тыквами,

он и курить теперь стал

в два раза больше.

И теперь

чуть ли не каждый час

Лёха материализуется в проёме

над вывешенным цветным бельем,

как над пришедшими в негодность парусами

и дымит, дымит сигаретой.

 

Лицо напряжённое, красное…

А маленькие,

обрамлённые почти бесцветными ресницами,

светло-серые глазки, застывают так,

словно видят вдали

нечто весьма и весьма любопытное.

 

Хотя Лёха Псих

всегда был любителем дома посидеть –

телек посмотреть, видюшник…

Когда трезвый, правда…

Но если выпьет – свят, свят, свят –

сразу дня на три в дальние страны…

А уж как жена его бросила –

вообще иной раз в кругосветку уходит.

 

Раньше и я с ним на пару

чуть ли не через день в экспедицию,

по барам.

Поначалу страсть как легко было, весело…

Наверное, потому что совсем молодые были,

свободные, беспечные, жизнерадостные.

И женщины вокруг нас такие же порхали…

Да,

жгли мы жизнь тогда неистово, необузданно и опасно…

Но, что интересно,

ведь берегли же нас духи,

охраняющие пьяных…

 

А я, блин, даже вообще сейчас грешным делом думаю:

как бы то хмельное время не затвердело,

в линии не замкнулось

и не превратилось бы для нас в чудесный островок мечты

образовавшийся в просторных водах

потерянного времени.

Потому как значит, вот-вот тридцатник грянет,

а мы по-прежнему никто,

сидим на мели, в подгнивающей лодке,

а про себя,

вновь и вновь,

все мечтаем попасть в ту счастливую, яркую пору.

 

Время же бежит

и оно теперь совсем уже другое…

 

Во-первых, и Псих

в последнее время агрессивный под парами становится

(чем и знаменит, кстати),

Во-вторых и у меня уже здоровье не ахти какое.

Лёха на меня обижается, конечно,

но ничего тут не поделаешь –

у нас ведь, чтоб тебя все хорошим другом почитали,

печень нужна выносливая в первую очередь.

А я с ней из-за каких-то там уплотнений

однажды сильно поругался.

Скандал тогда был жуткий.

Мы друг другу в тот день много обидных слов высказали.

Соседи на шум даже милицию вызывали.

Но обошлось.

Сейчас вроде здороваемся и не хамим.

Она мне: здравствуйте, господин Харин…

Я ей в ответ:

и Вы, коль не шутите, будьте здравы…

 

И я знаю,

что это Лёха сейчас такой сосредоточенный и серьёзный,

а вот заметит меня,

как иду мимо,

и бьюсь о заклад,

тут же, со взмахом руки,

дернёт своей смешной ухмылкой.

Дернёт, дернёт…

У этого одинокого пассажира лоджии

и культя, и рот

словно от одной незримой нити всегда работают.

Ещё с детства.

И кличка, Псих, с того же возраста –

он мальцом чуть что сразу за камень хватался…

А так Лёха нормальный.

Нормальный окавказившийся русак.

Ну, дерзковатый, конечно… Но

зато порядочный

и доброты великой.

 

А?!

Ну что я говорил!

Здоров, Псих, здоров, коль не шутишь.

Куда, куда... Туда Псих, туда, туда…

Вот артист, честное слово, –

я ему: «но пасаран» на ходу изображаю,

на пустую кисть пальцем тычу,

мол, всё в норме,

но тороплюсь сейчас, опаздываю кое-куда,

а он опять жестами показывает:

давай вечерком по пиву дернём.

Не, – почти кричу я ему уже, –

работы море!

 

Хотя, если по правде сказать, – хочется.

Но нельзя.

А то если мы с Лёхой пить начнём,

то мы ж скорей всего

на двух пол-литрах

молитву нашу не закончим.

Потом оно нас,

ну то есть пиво,

как любящий родитель младенца своего,

пока тот не уснёт,

от себя далеко не отпустит.

Ещё и ночью может разбудить с заботливой опекой:

не пропотел ли лобик

иль не пора ли, например, подняться организму в туалет?

В общем некогда мне в похмельи

по нескольку дней просто так на диванах отлёживаться.

Это Лёха может – он фигура у нас знатная, бессемейная.

Здоров как хряк, зарабатывает прилично

для такого, как он, пропойцы…

И график у него – сутки через двое.

Я ему, дуболому,

все свои доводы разжёвываю, поясняю,

а он каждый раз опять за своё.

А работать кто за меня будет?

Семью содержать?

Я же ведь, несмотря ни на что,

человек все же в некотором смысле ответственный –

у меня – ребёнок, жена, любовница,

алкоголизм, наконец!

 

Последний вообще

с серебряной медалью школу заканчивает.

Умницей растёт,

учителя на него не нахвалятся.

У него даже девушка уже есть…

Говорит что, будущая невеста.

(…Я думаю, вы знаете, о ком я говорю…

И я пока

никак не готов с ней встречаться…)

 

А вот если б Лёха Боб Марли моего отдал,

пьянь пивная,

было б лучше!

А то взял переписать однажды и затёр кассету с концами.

Месяц уже прошел.

Потерял где

иль в самом деле,

как говорит, каждый раз забывает…

А я ведь, может, уже скучаю по его голосу…

Да, скучаю.

Для меня ведь Боб Марли – это Гоген в музыке.

Похож он в чём-то на Жан Поля.

«No, woman, no cry», – как здорово он рисовал мне из магнитофона!

А я же по-английски ни гу-гу,

так что всё практически на ощущениях…

Островок себе один себе под эту музыку

воображал, придумывал.

А что?

Слушая Марли,

особенно в эту жару,

очень даже легко представить,

что где-то не так далеко –

буквально за нашими горами – ОКЕАН,

мерцая бликами,

дышит облаками и грозным покоем.

А с берега,

в голубой прозрачной воде,

виднеются рифы и их пёстрые обитатели…

Да кто ел «Баунти», всё это знает – видел.

 

А если без шуток… Что слова?

Сам тембр певца

мешает в себе краски тропиков,

тёмно-синих джунглей и белёсый,

застывший под солнцем нежный прах времени –

горячий песок побережья…

В общем, некое благодатное на земле место,

где так здорово переживается расставание с женщиной,

где так красиво её «нет»…

Но и в лагуне его звуков порой,

как и у Поля в красках, в формах,

за всей этой идиллией таится, вьётся тревога…

Ровный и бездонный страх неизведанного…

 

Замечал ли,

слышал ли Псих когда-нибудь

что либо из этого –

не знаю.

И вообще, для меня пока загадка,

что он там такое за нашими горами

видит да высматривает,

почти не моргая,

и причём всегда с одним и тем же

заинтересованным напряжением на лице…

 

А возле Маркузовского дома,

вспугнув в переулке большого пёстрого кота –

губернатора всех подвальных архипелагов,

я выхожу на залитую солнцем дорогу,

теряю Лёху из виду и

тут же

едва успеваю увернутся от огромной мухи.

Она прямо пикировала меня в голову!

Мать твою! Ничего себе, думаю?!

Никогда подобной ещё не видел!

И откуда в наших краях

такая здоровенная тварь летать может?

Хотя я знаю –

воображение не совсем нонсенс –

не здешняя эта Цеце,

с того самого,

с острова...

 

Моя война

 

Я, вроде, не «христосик» и не пацифист,

и не сектант тридесятого дня –

но войну я и впрямь ненавижу.

Во-первых,

как можно любить, ту, что вроде как женского рода

но, по сути,

даже не имеет женского лица.

А во-вторых,

она же серьёзно,

если не навсегда,

может отвлечь человека от многих стоящих дел –

хотя бы от тех же женщин.

Правда, если мне,

не дай-то бог,

однажды действительно не останется выбора,

то из всех возможных войн,

я принимаю только одну – которая ведется на своей территории.

То бишь,

войну справедливую,

освободительную,

партизанскую.

Это война – не гибрид, не дурнушка –

нет,

она естественна,

как мысль женщины о том,

что однажды

ей всё же предстоит стать чьей-то бабушкой,

уйти в разряд старушек.

 

Помню по детству,

я

не жалел на неё ни времени,

ни глазных кристалликов,

просматривая по несколько раз

фильмы о партизанах.

Да и вообще она –

эта война,

считай, у меня в крови –

старший брат бабушки

Сергей Александрович Снежин,

был в своё время

в отряде красного партизана Огурцова,

воспетого в горских песнях.

Причём не рядовым и пропахшим потом разбойником –

после смуты,

Сергей Александрович

за свои лесные заслуги

даже носил на лацкане пиджака

орден Ленина

Владимира Ильича.

Очень красивый и важный.

Но это

была его не единственная награда –

другую,

он получил ещё во время Первой мировой,

где воевал простым солдатом.

И

будучи уже в почтенном возрасте,

поправляя на носу трофейное немецкое пенсне –

бывало, рассказывал младшей сестре,

как в одном кровавом, страшном бою,

после многих штыковых и газовых атак,

после жуткого артобстрела,

его

и ещё горстку оставшихся в живых солдат

поднимал из окопов

в последний праведный бой,

за Царя и Отечество

отважный прапорщик,

что из господ офицеров.

Так вот Сергей Александрович

с хриплым русским «ура!»,

собственноручно,

но незаметно для остальных,

пристрелил жадного до героических дел офицера и

с криком –

«Ребята! Командира нашего убило!

Слухай теперь меня!» –

взял командование роты

под свою ответственность и опеку.

Он сумел вывести с линии огня

всех однополчан без потерь – живыми, здоровыми.

За что

спустя какое-то время

получил из рук генерала

именное оружие и

крест Святого Георгия третьей степени.

 

К сожалению,

никто не знает обстоятельств и деталей,

при которых

он заслужил высокую награду от молодой Советской власти.

(Я могу уже лишь только догадываться…)

Но достоверно одно,

что после гражданской войны

Ленин

В. И.

в бабушкином доме

бодро стучал молотком по жести,

вбивал гвозди в чердачные сваи,

носил кирпичи

 

и часто ремонтировал худую сантехнику.

И всё это, всё – чистая правда,

а не абсурд и, конечно же, не соцарт Комара и Меламида.

Просто это орден Ленина

на груди бравого Сергея Александровича

заставлял в 30-х годах

бюрократов из ЖКХ

следить за тщательным исполнением своих обязанностей.

А ещё

тот же Ленин –

вождь мирового пролетариата –

часто водил

в уже известный ему дом

самых разных женщин,

вновь помогая

бывшему партизану, солдату и

убеждённому холостяку

на его любовных фронтах,

в сражениях

с пылкими комсомолками,

на коих сверкающий орден

действовал особенно безотказно и

увлажнительно.

 

Но я

в отличие от своего двоюродного деда,

не делаю вид, что верю

в некую социальную идею,

что верю,

какому-то лидеру.

И всё потому,

что я не чувствую СВОЕЙ ЗЕМЛИ…

Со стороны

может показаться, что я слишком утрирую или немного лукавлю,

но

я не буду вдаваться в сложные нюансы и опишу локально –

как бы кто чем не обманывал сам себя,

очевидно,

что страны, в которой я родился – нет

как давно уже нет моего города детства.

У меня нет даже своей квартиры –

она принадлежит моей семье.

Нет мастерской, нет своего угла, метра.

И потому

моей территорией,

моей твердью, землёй наконец,

я считаю лишь моё личное время.

На которое

постоянно и покушается враг.

И в котором

 

я давно уже не живу,

а, скорей, по лесам-по горам партизаню.

Точней, веду войну,

диверсионную, отчаянную,

и всего лишь за право

оставаться художником.

И каждый раз,

когда серость, лень, жлобство, быт,

заставляют меня отступить,

или же

деревянное честолюбие

поднимает в лобовую атаку,

тогда

в тёмно-красном потоке моей крови

начинают изящно мерцать заслуги предков,

их боевые награды…

 

Потерянная экспедиция

 

Твои глаза

похожи на двух незадачливых,

но до безумия отважных путешественников –

сыновей одной матери,

что однажды

прознали о существовании некого Моря,

с побережья которого

и повёлся на земле весь род человеческий…

 

Ты снаряжаешь братьев

на корабль своего взгляда…

Но морские странники

пропадают без вести…

 

Птица

 

Когда наши дороги

метит своею ступнёй

катастрофа, авария, преступление,

то есть любое явление,

напоминающее Костлявую

стремительной хромой походкой,

то в город

(и это уже как данность)

на следующий же день

с утра въезжает странный зоопарк.

Зоопарк одного зверя, существа,

или, точнее, одной, скажем, птицы.

(Поскольку многие учёные, поэты и мудрецы,

ещё с давних пор,

определяют её именно так).

И, что самое удивительное, –

в свою тесную клетку

та птица

прилетает сама,

по своей прихоти

и в ею же определённую пору.

 

И вот только прознав

о сём экзотическом зоопарке,

многие и многие горожане,

многие из нас,

кто жив, кто уцелел,

как видится – случайно или по приказу,

кто был в опеке ангелов,

храним обманом, дьяволом,

копейкой, духом, мышцей,

вниманием соседа, водкой, малым током, мамой, строением усов,

все (!)

выжившие чудом,

случайным опозданием на некий обречённый рейс,

спасенные лишь тем,

что ненароком встретились с влюбленным взглядом

ну… или даже

уцелевшие благодаря размеренному быту своему,

все мы,

позабыв о проблемах-заботах,

позабыв про скелеты в шкафу,

тараканов,

плодящихся в мозге,

позабыв о любимых и тех, кто, напротив, – достал,

позабыв обо всех, пробираемся улицей, парком и сквером;

едем, мчимся, трясёся

в маршрутке, в машине, в трамвае –

сквозь клубящийся пар,

специфический запах

недавней

всеобщей беды –

и всё ради того,

только ради того,

чтобы просто взглянуть, разглядеть

и потом не поверить глазам,

что ты лично, воочию

смог лицезреть,

(а не видеть, к примеру, во сне)

одну из самых диких

и самых загадочных птиц,

когда-либо живших на этой земле, в этом мире,

пичугу – божью тварь,

чей внешний вид и ультразвуковое пенье,

особенно во мраке наших чувств,

в полнейшей темноте,

из года в год

становится все отвратительней, уродливей и гаже.

И её клетка

обозначена простой табличкой

с надписью:

«Удача».

 

Птица Твоей Удачи, друг.

Знать, что ты везучий и при этом быть осторожным и внимательным –

очень не просто…

 

Военная техника

 

Летом 2008 года,

ещё за несколько месяцев (!)

до войны с Грузией

я

повидал на горных наших дорогах,

множество видов вооружений

и военной техники….

Только не видел я там,

даже и приблизительно,

того самого замечательного броневичка

на который порой

мечтается мне взобраться

для обращения ко всем людям доброй воли …

И поверьте,

мне есть что сказать!

Но всё же меня

больше волнует совсем иное обстоятельство –

за всё это время

я не встретил

ни одного надежного и непобедимого танка –

дальнобойного, скоростного, скорострельного,

через дуло которого,

отныне и никак иначе,

я готов продолжать общение и контакт

с одной уж больно нервной дамой.

А после того

как осетинские ополченцы,

знающие по чём тут фунт лиха,

рассказали мне, что однажды

видели своими глазами хаммер

грузинского спецназа,

уткнувшийся носом в обочину,

что был без единой пробоины,

но весь военный экипаж коего, состоявший из пяти человек,

был мёртв,

меня проняло,

и я осознал

что опасения мои

по поводу отношений с «нервной дамой»

оправданны.

И более того,

их стоит удвоить,

так как оная,

обожая мешать духи «Шанель» и «Патриот»,

всегда питала симпатию

к независимой Республике Южная Осетия,

а в августе 2008 года,

не в шутку осерчав на агрессивный

политический курс потомков древней Колхиды,

исчезала –

на время боевых действий,

как из города,

так и из виду…

 

---

 

(Послесловие)

 

Поскольку,

никто так и не понял, от чего и каким способом

те несчастные грузинские солдаты

отдали богу душу,

версия – смерть от стыда,

по моему мнению,

также имеет право на существование,

буквально наравне с моей собственной,

с испытанием секретнейшего российского оружия

и т.д. и т.п.

 

Я, ты и те два демона

 

…я верю в судьбу и верю,

что всё происходит не просто так,

а по какой-то причине.

Впрочем,

высшие силы для этого не обязательны…

 

Теперь когда-нибудь

мы непременно с тобой встретимся…

Я верю почти буквально

в подобные инциденты…

И я не знаю,

почему так ясно

вербует меня

сия надежда

и где это будет,

и как,

и каким образом…

И будут ли рядом те два демона из твоей подтанцовки …

Кто легко и просто

рассказывал мне правду о свободе –

яснее,

чем любая декларация независимости и прав…

Но встретиться иначе

у нас всё равно бы не получилось….

Ты,

ты всегда жила слишком далеко для этого разговора,

а твой голос

давно снимал в Парадиз номер люкс –

в этом самом престижном

гранд-отеле…

А я

в это же самое время

изучал на земле чудеса,

как, взгромоздившись на стульчак,

иные

выискивают рожицы

в кафельных разводах,

я служил посыльным в Персидскую Баню,

дружил с дочерьми Далай Ламы,

бывал злым клоуном в постели,

грузил в порту мешки чужих воспоминаний,

пас в далёкой, нетрезвой России

кошерных бобров,

давал уроки восторга –

причём для тех,

кому это нахер было не нужно,

и потом

я очень долго

по поддельному диплому

работал простым точильщиком

остроты восприятия этой жизни.

И успех

на всех этих поприщах

кружил мне голову…

Да и потом…

цветная музыка

сладкого яда

давно торопила тебя

своими раскатами…

Ты знала – времени осталось слишком мало,

чтоб тратиться на всякие пустяки…

Но теперь

я верю:

однажды

мы непременно встретимся,

мы пообщаемся с тобой…

Конечно,

при той, грядущей встрече,

я ничего такого особенного тебе не поведаю…

Скажу, к примеру,

что чёрный цвет шёл тебе однозначно,

и короткие юбки

на твоей ретрозаднице

всегда были в пору …

Что всех нас

умиляли твои забавные наколки,

что покорными рабами и рабынями

уже ушли за тобой

во мрак…

Ну разве что откроюсь,

что любил тебя…

Насколько это, конечно, возможно

в моей ситуации…

И ещё

я непременно скажу,

что ты лучшая!

И всегда была ею!…

Лучшая,

даже когда едва стояла на ногах!…

Да что об этом говорить тогда,

когда ты стала превращаться

в подобие иконы…

Только все же обидно,

что ты так мало на земле успела…

Хотя другим,

дай про запас и семь твоих жизней,

и тонну бухла и кокса,

им будет не под силу

и четверть процента от твоей магии…

Слишком много,

много грязных рек

текут в дождь

через наши улицы,

и в больших городах

борьба с молью, по-прежнему актуальна…

Сия разновидность насекомых

уже прекрасно чувствует себя,

селясь личинками в самих пластмассовых футлярах

для антимоли…

Ярость хрупка,

бесцветность вечна.

И многим

не понять,

что если на одну и ту же судьбу

наложить разную музыку

то в синтезе

всегда родится новая судьба –

будут новые встречи…

 

А сейчас

мне просто по-человечески жаль тебя,

как может быть жалко

одинокую и беззащитную девушку…

Ведь тебе

наверняка было страшно и холодно

в те проклятые минуты…

 

Я ношу свою боль

и тоску по тебе,

как ученик

носит форму своего долбанного колледжа,

так как без этой спецодежды

в помещение никак не пускают

и в итоге

не выдадут диплома…

 

И вот уже неделя

шлёпнула крылом по воде

с того дня,

как цветная музыка сладкого яда

похитила твой последний вздох,

добравшись прежде

до взгляда,

тела

и даже до твоей походки …

Ты ушла от нас

босиком,

невменяемо пошатываясь

от своей любви и отчаяния,

через сады

счастливых

и

неисполненных желаний…

 

Теперь

слово за мной…

Моя сумеречная трасса

уже в огнях,

в разметках –

и к приёму транзитного пассажира готова…

И я верю,

что мы непременно с тобой, когда-нибудь встретимся…

Кстати,

я понимаю,

что ты –

единственная и неповторимая

и ты лучшая…

А таких, как я,

отнюдь не мало…

Потому,

если ты вдруг не узнаешь меня,

не говори – чего тебе надо, чувак?

Лучше сразу,

словно по пьяни,

спутай меня с кем-нибудь…

С кем хочешь… –

с одноклассником, братом, соседом, с другом,

да хоть со своим бывшим парнем!

Я же знаю,

как важны были тебе просто касания…

И я надеюсь,

те два демона –

из твоей подтанцовки –

покроют мой безумный и светлый обман

своим импозантным танцем….

 

Мир

праху твоему, Эми…