Сергей Уткин

Сергей Уткин

Четвёртое измерение № 6 (426) от 21 февраля 2018 года

Стихи о виноватых в твоих топорах

Вымысел, сопутствующий в пути

 

Тянется тьма за окном вагона

Рядом цистерн, платформ.

В гору

Шли дёрн,

Перелесок, болота, травы.

Смысл права

Глядеться в города и просёлки.

Нет только

В портретах, вагоном данных,

Ни времён домотканых,

Обретённых в музее, ведающем свой край,

Ни деревень, приносящих лай

Дворовых псов.

Картинки тугих поясов

И рубах, подпоясанных бедностью,

В витринах фотографа честностью

Приложены к неправде трактовок –

Был зал не нов, но ловок,

Как силок истории,

Сброшенный улицей не до конца.

Обрамленье реки венца,

Мостиков, улочек.

Не торопится перед гулом чернь

Уходить.

А составы несут мотив

Торопящийся и спешащий.

Настоящему в прошлом счастья

Не сыскать вполне:

За окном жизнь, прокатившаяся по стране,

Разбегается пассажирами по вагонам поездов –

Обретает в движеньи кров

Провозимая нами действительность.

И оставшимся в пересказах слов

Суждено быть соседям вымыслом,

Сопутствующим в пути,

Потому не тверди себя, не тверди!

 

24 августа 2017 года

 

Стихи с явью

 

Сядешь с августом на скамейку

Смотреть кино.

Сцены, реплики, и жалейкой

Доносит ночь

Стрёкот, шелесты, дуновенья,

Скутанные в листах.

День я

К вечеру перестал,

Продлевая памятью бодрость.

Не возраст, не порт рос

И цветов неприкаянных.

Стал бы краем. Сны

Перевалом носил до зорьки,

Речку тронувшей и пригорки.

Но не сон наступает — явь.

То соборов любимых глав,

То аптеки, столовой, газеты.

И выходишь за дверь и в лето

Со всем этим бредом, и смыслом, как лжец

Перед мраком, который, конечно, мертвец,

Всё объявший, вобравший, таящий.

И чащи всё чаще

И дебри в моём забытьи.

Солнце, Солнышко, освети!

Кинься в окна, в дверной проём!

Я в нём

Хватил бы красок, обдавших косяк теплом

Желтевшим

И явью. Явью, пред светом твоим онемевшей…

 

Виновата в его топоре,

или

Антошка становится Антоном

 

Учёная Софья с невыученной Россией в душе

Спешит за границу мундиров синих на страны паранже –

Заставе пограничной,

Где она вновь сумеет личность

Математика Ковалевской.

Достоевский, а Софья — лестный отзыв человеком и дамой о Вас, писатель.

Будет! Будете Вы печатью

На лице театралов, спектаклем охваченных.

И трагедии будут оплачены

Ваши ими по цене билета, настроения, чаепития вечерком на кухне,

Где когда приживалась «Эй, ухнем!»

А потом и пластинки другие, мелодии.

Софья станет портретом в задачнике вроде, и

Студентов ей будут пичкать пару лекций в году,

Учащем, необученном Фёдором с Идиотом.

Бьются в улицах нечистоты в стоках, лужах.

А характер девчонки недужен, Вами, Фёдор, болен,

Персонажем до утра талого в дымке, до самой её в зеркале ванной.

Странно, а Софья давалась ей легче картинкой и биографией в десять строк.

Жизнь людей замечательных сбил чей-то грубый плевок в переулке

На мгновенье, светофором и улицей гулкой взятое себе в полон.

Но как одурь, как сон, Достоевского полный, Ковалевской и песен,

Отнятых у зимнего ранья.

Набегает прохожий со взглядом о том, что «я, мол, не я.

Не бойся! К Достоевскому приготовься в себе и во мне».

Были многие на той стороне

Проспекта пройдены школьником, матерившим своё небытие

В них, писателях, в истории, и в тебе,

Которая ему всего обидней.

Видно? Видно тебе его топорик в петличке?

Вот так и возводят обиды личность

До вины твоей красоты и свободы её пред ним.

Так вот мальчик тобой раним.

От подъезда и до ларька

Будет потной его рука, рука пацана,

До самой махорки, пивка, сигареты.

Так давай же им право на ответы

Твои за красоту, за ум, и за волю объять Достоевского.

В каждом, в каждом. Где детские

Книжки? В ком?

В мальчишке на велике с ветерком

И улыбкой Михалычу с бородой и Евангельем в стиснутых ночью пальцах

Не умеющих больше Анну Григорьевну с пяльцами –

Только в постели после Фёдора, выпавшего из власти священных книг…

Посмотри, как ещё не пришёл этот потный старик

В сырой от страсти пижаме

В мальчугана

На велике, смехом сбежавшем ото всех персонажей,

Что вселит жизнь и в него даже

Годам к пятнадцати, а пока

Так суха его смело протягиваемая рука

И ладошка.

Ты родишь себе тоже Антошку через семью, и папашку, и дом.

Не смотри, как он станет Антон

В начале.

Не при тебе он. И ты ни при чём. Не при нём.

«Утоли, свят, моя печали…»