Сергей Скорый

Сергей Скорый

Четвёртое измерение № 15 (399) от 21 мая 2017 года

Подснежник белый – вспыхнет по весне!

* * *


Скорее к таинствам стиха
Вернуться из житейской прозы,
Где день был так бездарно прожит,
Да и окончен впопыхах.

И жить надеждой, что в ночи,
Когда весь мир отколобродит,
Одна из неземных мелодий
В тебе чуть слышно зазвучит…

 

* * *

 

Январь. Над крышей кольца дыма.
Машин не докучает шум.
Брожу я тихим Старым Крымом
И дивным воздухом дышу.

Лишь тишину тревожит живность –
Солируют в ней петухи…
И, уж, поверьте: так сложилось,
Что здесь рождаются стихи.

О, воздух родины! Как чист ты
И звонок – я бы так сказал…
В тебе – восточные мониста,
В тебе – славянская слеза…

 

* * *

 

Месяц зимний, последний, по-хорошему – враль,
То пахнёт вешним ветром, то солнцем пригреет…
Воробьи очумели, перепутав февраль,
Ну, как минимум, с мартом, а скорее, – с апрелем…

Но пичужек возня – хороша для души,
Ибо в шуме её крепнет вера святая,
Что успешно весна свой приход совершит,
И неверия лёд между нами растает…

 

* * *

 

Финальный март, но валит снег вовсю,
Весеннюю выбеливая землю…
А мы, как выпив колдовского зелья,
Глядим на этот необычный сюр

Для этих южных, в общем-то, широт…

Грехи ли наши или чьи огрехи,
Но всем вдруг достаётся на орехи
От зимних нерастраченных щедрот…

Душа подобна выжженному полю,
Ирреализм на мареве тоски…
И нам уже не помогают боле –
Ни нежность взгляда, ни тепло руки.

 

Ноктюрн

 

Людмиле

 

Лунный свет скользит в ночи с вершин…
Ты не спишь, и шелестят ресницы.
Спи, родная, пусть тебе приснится
Всё, что ты желаешь для души.

Стынет в лужах талая вода
И Восток поёт нам с минарета…
Мы с тобой уже бывали в этом,
Только не припомню я когда…

Под горою речка Чурук-Су
Льдинки к водопаду с шумом сносит.
День придет и лучшая из вёсен
Защебечет птицами в лесу.

А пока что, милая, усни…

 

Но цветок надежды

 

Пусть не по нраву – этот талый снег.
Пусть воровато сырость под одежды
К нам проникает, но цветок надежды –
Подснежник белый – вспыхнет по весне!

И вот, глядишь, окончен зимний плен
Душе и телу, а над головами
Прольётся щебет, и наивно с вами
Благих от мира ждём мы перемен.

 

* * *

 

Вот вам улица, а на улице
Плачет снег, смеётся ручей…
Зиму кот стряхнул, сладко щурится
В ореоле вешних лучей.

И всё выглядит замечательно,
Жизнь надежду дарит притом…
Вроде, к марту нет замечаний, но… 
Не хватает только цветов…

 

Старокрымский мотив

 

Ночами пение цикад
Мотивам вторит муэдзина…
Плывут ордынские руины,
Качаясь на волнах-веках.

Мы, ускользая из столиц,
Востока слушаем напевы…
И смуглые на диво девы
Волнуют красотою лиц.

И пусть здесь порознь смех и грех
Свой путь сквозь судьбы проторили –
Благословенная Таврида
Объединяет ныне всех.

 

У Сиваша

 

В утреннем тумане матовом
Стряхивает сон душа…
На колёса степь наматывая,
Мчим в авто вдоль Сиваша.

По обрывам в безрассудности
Серебристый бьётся лох…
Север Крыма  щедр безлюдностью,
Но таит следы эпох!

Сколько, сколько здесь оставлено?
Не сочтёшь их без труда…
И лишь помнит страсти давние
Эта горькая вода…

 

И этот кусака в моём кулаке

 

А, может быть, счастье – штанины задрав,
Устраивать морю весёлый аврал,
Шугая прибрежную живность…
Вот крабья нахально-бессчётная рать
Под камень пытается мигом удрать,
Один не успел. Не сложилось.

И этот кусака в моём кулаке,
И грустно ему в моей смуглой руке,
Он думает: – Вот чертовщина!
Мы грелись на солнце, и надо ж – беда: 
Какой-то незваный явился сюда,
Задравший штанины мужчина!

Чего ему шляться по майской воде,
И нос свой засовывать в воду везде?
Уж лучше б совал его в книгу!
Как жаль, что клешнёю скрутить не могу
Залезшему в море, бесспорно, врагу
В подарок – здоровую фигу!

 

На диком черноморском пляже

 

Здесь мысль — плодовита и вольна,
Нет ни Россий, ни Украин, ни Турций...
Здесь над тобой лишь властвует волна,
И — никаких наивных конституций.

Здесь ты — дитя природы, Человек!
И воспарить над миром  сможешь даже...
Нет! Не — бурлак и не привязан к барже,
Которую тащить тебе весь век!

Цени, дружок, мгновения, цени!
Судьбу благодари поклоном в пояс...
Глядишь, возьмёт за горло мегаполис,
Умело укорачивая дни...

 

И южный август

 

А муж – почти стоглазый Аргус,

Твоих достоинств рьяный страж,

Не доглядит. И южный август

Тебе подарит эту страсть

 

Совсем неведомую ранее.

Избранник – кто ж его поймёт?

Не – юн, не – Крез, но в сердце ранил,

Как птицу пуганную – влёт!

 

Пытаешься ты быть кокеткой,

Но в сердце – страх, но в сердце – дрожь…

Привыкшая к железной клетке

По полью минному идёшь…

 

Сама  себе не веришь, вроде бы,

Улыбка – змейкой на устах…

А тот избранник помнит родинки

В твоих таинственных местах…

 

* * *


Уже сентябрь, и как ты не крути,
Но и на Юг, увы, приходит осень…
И остаётся, взгляд печальный бросив,
Сказать: – Прощай, Азов и Казантип!
Хоть по большому счёту – не резон
Крым покидать мне в бархатный сезон!

А вскоре в воду просто не войти – 
Прохлада с гор струится звонкой льдинкой.
И ловит мир, как сетью, паутинкой
Паук мохнатый – криминальный тип.
И листья золотые – задарма,
Ещё чуть-чуть – и загудят шторма.

 

На пирсе осеннем

 

Город впал в летаргию
И дрейфует в тумане.
Дождь прохладный смывает
Летний пыл и пороки…
И южан погулять – 
Калачом не заманишь,
Но на пирсе темнеет
Силуэт одинокий.

Море сонно вздыхает,
Море дремлет так чутко.
Ну, конечно же, дама,
Зонт, как символ спасенья…
Неужели любовь – 
Всепогодное чувство
Увлекло за собою
В этот вечер осенний?

Но так, где же избранник,
Что же медлит на встречу?
Ах, какие духи 
И с изыском одежда…
И совсем не понять,
Почему в этот вечер
Огоньком сигареты
Догорает надежда.

Я печальный сюжет
Не посмею нарушить,
Я всего лишь чудак,
Сочиняющий строки,
И совсем не понять,
Что ж так трогает душу
Мне на пирсе осеннем
Силуэт одинокий.

 

* * *

 

Мы корили природу, что нет здесь зимы,
Хоть беззимье для Крыма – обычное дело…
Только в этот январь ошибаемся мы – 
Посмотри: за окном всё вокруг побелело!

Снежность в мире такая – до боли в глазах!
Снег белей лебедей, что зимуют в заливе…
Может быть, благодарно нам нужно сказать: - 
Лучше снег, чем сбежавший из осени ливень…

 

Как Дева Орлеанская

 

Зима такая долгая, зима такая снежная, 
Нас занесла сугробами, а здесь ведь – не Сибирь…
Откуда появились Вы, печальная и нежная,
Ступив так неожиданно на край моей судьбы?

Как Дева Орлеанская, в достоинства закованы,
Похоже, Вы давно у них – не в радостном плену…
Но Вы так опрометчивы, случайная знакомая,
Хотя я только взгляды к Вам, не руки протянул.

Да мало ль, что не сказано, оставим это жестам мы,
Ведь не плетётся наша жизнь, а мчит на скоростях…
Не будет победителей, но и не будем жертвами,
Мы с Вами лишь заложники – у случая в гостях…

 

* * *

 

При желанье, увы, мне не впасть в стихотворный раж:
Мысли, словно собаки побиты, бредут, тяжело дыша,
Завалился на белом листе в летаргии мой карандаш,
И в кручину, как будто в трясину, вошла целиком душа…

А по спинам дорог лупит плетью нещадно дождь,
Воровато надежду-Муму кто-то тащит топить в реке…
Вот и Слов ведь давно нет (да, где ж их теперь найдёшь?),
Тех – единственных, свежих, чтоб дать зазвенеть строке…

 

Урок чистописания

 

Озабочен первый класс вновь чистописаньем,
Тишину тревожит лишь лёгкий скрип пера…
Кто-то прикусил язык – явно от старанья,
Помню всё отчётливо, будто бы, вчера.

Для меня заданий ряд – просто не решаем:
То не тот нажим пера, то не тот наклон,
А сосед по парте мой – Санечка Гришаев
Написал по правилам, всё, что нужно, он.

Соберёт тетрадки все наша Нин Степанна,
И заданий набело не переписать…
И куда б потом нога наша не ступала,
Там писать свою судьбу каждый станет сам.

Ах, как нам светил успех, вот мы вверх и лезли,
Но вершина миражом всем была не раз…
Вкупе – случай роковой, водка и болезни
По пути движения выбивали нас.

Впрочем, мы свои пути выбирали сами,
Кто-то даже не достиг возраста Христа…
И уполз за облака друг Гришаев Саня,
Лет пятнадцать прохворав, на ноги не встал.

…Озабочен первый класс вновь чистописаньем,
Тишину тревожит лишь лёгкий скрип пера,
Кто-то прикусил язык, явно от старанья…
Лет полста уже прошло – помню, как вчера.

 

Дружно хор дворняжек взвоет

 

Это всё, ребята, враки:
Ни –  хромой я, ни – рябой!
Вон смотрите: все собаки
По пятам за мной гурьбой.

Создают они недаром
Радостный лохматый шум:
Этой – косточку в подарок,
Ту – за ухом почешу.

Коль ты в алчности огромной,
Где ж до братьев, до меньших…
Этот строит всё хоромы,
Тот – всё на авто шуршит.

И парит такой по свету
В беспределе куража…
А в гробу кармана нету
И уж точно – гаража!

Будь ты хоть на редкость важный
Или горд своей красой,
Только помни: рядом с каждым
Бродит барышня с косой.

Это я не забываю,
Потому мне – не в нове
Кайф поймать в собачьем лае
И поклон отдать траве…

А когда глаза закроет
Кто-то мне на склоне дня,
Дружно хор дворняжек взвоет,
Провожая вдаль меня.

 

Мой этнический портрет

 

Вызывает грусть и жалость
Мой этнический портрет:
Всё во мне перемешалось – 
Чистоты в помине нет!

Иногда вполне коварен
Мой интеллигентный вид:
Предки, турок и татарин
Что-то шебаршат в крови.

Выпиваю крайне редко,
Но коль выпью – от души,
И тогда мой русский предок
Удаль кажет во всю ширь.

Тяга к смене мест огромна,
Такова – порой не рад…
Скачет степью предок, ром, мой – 
Безусловный конокрад.

Предков круг не безграничен,
Но германцы есть в судьбе…
Я порой так педантичен,
Что противен сам себе.

Но не раз меня спасала
От этнических забот
Мысль, что люблю я сало,
Как достойный патриот.

 

* * *


Доверчивую песню лишь тебе
Поют пока ещё в ночи деревья…
Почаще думай о своей судьбе,

Отбросив суетливость повседневья!

Длинна ль, к примеру, нить, что Мойре вить,
Не лопнет ли струною на гитаре?
Почаще думай о своей любви,
Которую тебе пока что дарят!

Есть что-то, без чего нам жить нельзя!
И не «давя» совсем на чью-то жалость,
Почаще думай о своих друзьях!
Кто ты без них? Да и никто, пожалуй…