Сергей
Пименов

Авиатор

Я понял, почему муха любит садиться на мою мускулистую ногу,
Я стал размышлять, наблюдая, и, наконец, осознал понемногу,
Я наблюдал очень долго, размышляя, порой, доходя до азарта,
Муха же – авиатор и садится ради толчка для более лёгкого старта.
Муха садится в экстазе и на другие участки моего развитого тела,
Вожделея постичь изменение моего сознания. Вот, в чём всё дело!

Акын

Анне Акчуриной

Остро отточен взгляд,
спокойна рука,
сладок кумыс,
крепка плеть.
В золоте степь.
Приветствует день.
Каменной бабы тень.
Орла полёт.
Новое солнце встаёт.
Дробят копыта.
Душа открыта.
Старик рад,
подчиняется лад,
звучит струна,
улетает стрела.
Старик спокоен.

Спит высокий воин,
спит его страна,
на-ни-ны-ны-ни-на…

Ах, Пигмалион!

Выводит мастера резец
Прекрасной девушки торец.
Модель соображает.
Молчит. Не возражает.

Она – моложе день за днём...
Седеют волосы – на нём...
Модель соображает.
Молчит. Не возражает.

При жизни замкнут был и груб.
И тих – его остывший труп.
Модель соображает.
Молчит. Не возражает.

Шедевр! – по мнению людей,
И не страшна – для голубей.
И клумбу украшает.
Молчит. Не возражает.

Боян

Вижу, кмете,
сильный кмете,
твёрд на ногах,
крепок в стременах,
играш конём,
косишь мечом,
разгоняш облацы,
небо выпиваш,
ткёшь след,
звёзды читаш,
изукрашен ягдташ,
золотой поясец,
Дуня сердится,
леташ соколом,
полем – бурьяном,
вдовой – рекой,
не той стороной,
глянет дева,
ронит плач жемчугом,
поднимат смарагдом,
высок звенит
тонкий месяц.

Бригантина

У бригантины нет ни днища,
Ни мачт, ни рей, ни парусов.
Иссяк запас воды и пищи,
Вина – на несколько часов.

И табаку – на дне осталось.
Зато работает компас.
Я не хочу давить на жалость.
Прощайте! Мы любили вас,

Смешные милые девчонки
И закадычные друзья!
Нет даже плохонькой лодчонки,
И слёз показывать нельзя.

* * *

В порядке будничной работы,
в породе кремниевых числ,
едва откроются пустоты,
где звук один – искомый смысл.
Чей грубый заступ явит слово
протяжным голосом металла? –
Как бы оно – первооснова
формирования кристалла...

* * *

Вертикальна вода,

Вертикальна вода,

Вертикальна вода из-под крана,

Словно бритва, блестит.

И сверкает щека,

Как смертельно открытая рана.

Ничего, кроме лезвия, личного нет

В этой форме простой заговора.

Вообще. Ничего. Только серенький свет,

Да и тот, что в конце коридора.

Впрочем, если подумать, найдётся плечо,

И рука, и в руке полотенце.

И за тем лишь – помедлить немного. Ещё

Постоять и зачем-то одеться.

* * *

Вот так – бросаешь влёт

Хлеб чайке чёрный –

Следя над хлябью вод

Рывок наклонный:

Как будто в парусах

Тугая сила –

Себя во весь размах

Крыла явила.

Здесь лодки – корабли –

В черте затона.

Здесь держит край земли

Плита бетона.

Здесь времени – причал

И убыванье.

Здесь жизнь я осознал

Как расстоянье.

* * *

Глаз твоих печальный зов –
Романтично-бирюзов...
Две сверкающие льдинки –
Две далёкие звезды!

Так что я, без лишних слов,
Героически готов –
К ним бежать, не сняв ботинки,
По поверхности воды...

* * *

Горжусь я – солнца красным кругом
И неба синего вокругом...
Был молот молод, серп мудрей –
Как апогей и перигей...
...Как шар послушный – пять пудов –
В неисчислимости кругов,
Шутя (с космической рекой),
Махал антенной, как рукой;
И все махали как один
Неизлечимостью причин...
...Не миновал я травмы детства;
Лишь ноши лёгкого наследства
Благополучно избежал,
Добро прияв в потенциал...
Излишне было говорить –
Я б не устал его творить...
Когда меня хватал за ворот,
Душил бездушный этот город
И уплывало вдаль весло,
И не кормило ремесло, –
Скреблось для ясности стекло,
Когда не ясно, где cветло...
...И небо было как рисунок,
Где солнца круг один, без лунок;
И подпись мальчика всерьёз
Была тому апофеоз...

* * *

Дождик грянул назло всем,

выйди, посмотри!

Бьются возле серых стен

насмерть пузыри.

Пузырятся там и тут,

кувыркаются,

и бегут, бегут, бегут...

Не видать лица...

Другу

Поэт Чутьёв,
отведав соловьёв,
подкрутит в тигле с ромом.
Потом идёт к коровам,
обычно налегке,
в зелёном котелке.

Оттуда в закрома.
Назад – с ковшом вина.
Напотрошит табак,
надавит так и сяк,
ещё прижмёт и трубочку раскурит.
И курит.
Думает.
Так побудет.
Ещё подумает.
Потом вздохнёт и выдохнет наискосок,
а в душу скрипнет теремок.

И солнце непременно сядет.

«Ну, вот! – подумается дяде,
– Ещё тепло пойти на сеновал,
где! брат, как я, не пропадал...»

А утром, как проскочит ночка,
всем будет строчка.
Точка.

Дружеский сонет

Придут ко мне мои друзья,
А слёз показывать – нельзя.
Но можно – даже нужно -
Весёлым быть наружно.

Представить полный арсенал –
Кем  был, кем мог (и кем не стал).
И двигаться красиво –
Не проливая пиво.

Подогревая интерес –
Наращивая слова вес,
Витийствовать логично,
И двигаться прилично.

И выговаривать: «Пока!» –
Так – чтоб синхронно шла рука!..

* * *

Есть у народа мнение,
Что на Руси поэт,
Как минимум, явление,
И в том – сомненья нет.

И нет того признания,
Пока живёт поэт. 
Пока он «до свидания»
Не скажет в пистолет...

* * *

Жатвой трудной месяц зазубрен,

Звёдный хлеб уже полностью убран;

То ли временно выключен свет,

То ли времени попросту нет.

* * *

Задумалась крестьянка

У своего окна:

Пред ней – была баранка,

В окне – была луна...

И тут по ейной коже

Волной прошёл озноб:

Ой, как они похожи...

И загорелся лоб,

И в жар она свалилась,

И сделалась больна...

И всё у ей кружилась

Баранка и луна...

И на полатях лёжа,

Шептала до утра:

О, как они похожи

На моего Петра...

Иртеньев

Вот он: монтёр-телефонист,

Отелогреен и плечист.

Кто знает – не в последний раз

Он устремлён в подземный лаз?

Чугунный прочь отринут люк

Усильем двух проворных рук –

И в зёв отверстый, погружён,

Ужом отважный лезет он.

Вот он уже почти пролез,

Мелькнул – и полностью исчез.

И вмиг ожили провода,

И сняли трубку:

– ...помощь ...да!

– Мосгаз...

 – Пожарная...

 – Алло!

– Милиция... вам повезло!

Не от одной беды спасло

соединённое алло...

Говорят, исчезают монтёры...

И текут в проводах разговоры.

Момент инерции

а нынешней весной
деревья опять показали
дворникам кулаки

и дворники как обычно
убрали грабли –
подальше от содеянного

Мосин

В России стояла глубокая осень.
Ни – бабочки, ни – мотылька.
Стоял капитан артиллерии Мосин
Всю ночь напролёт у станка.

Имея призванье, талант и сноровку
В мозолистых с детства руках,
Для армии русской точил он винтовку,
На совесть точил - не за страх.

Всю ночь – о спасении жизни солдата
Он думал и делал акцент.
И за инноватором – воровато
Шпионил английский агент.

Всё кончено – час испытания пробил:
Выигрывать начал Наган,
Но Чебышев руку за Мосина поднял,
И победил капитан.

Серьёзный заказ получили заводы –
Винтовка была хороша,
А был капитан – из простого народа,
Воронежско-тульский Левша.

Крестьянская жизнь – медный грош да копейка
Частенько в России была.
А всё же – надёжная трёхлинейка
Ни разу не подвела…

* * *

Не чудак, скорее лирик,

Но при этом не ханжа.

Понимаю – в этом мире

Не протянешь без ножа.

Без особой подготовки

Как – хотя бы ночь прожить,

Если зверь лесной и ловкий

Будет около кружить –

Донимая жутким воем,

Нагоняя стыд и страх,

На мгновение перед боем,

Затаившийся в кустах.

Ты, не вняв предупрежденью,

Будешь сам тогда не рад,

Если только на мгновение

Отведёшь от зверя взгляд...

* * *

Он получил сегодня двойку,

Фингал сиреневый цветёт,

И обманула с рыжим Зойка.

И он, как висельник, идёт,

И как уставшая пехота,

И как непризнанный поэт.

Сирень цветёт. И пить охота.

И ни одной копейки нет.

* * *

Параллельные видеть миры

Если очень охота –

Продерись через Талдом в Кимры,

Провались сквозь болото;

Обмани, обойди – упыря,

И ступай в направленье,

Где кровавая светит заря, –

Начинается зренье.

Там, где синим трескучим огнём

Мечет ражая шельма,

И неведомый – в узкий проём

Пучит жемчуги-бельма,

Нервно курят вертлявые пни,

Рвут журналы, газеты, –

Не зевай, обойди, обмани,

Дотяни до рассвета,

Дотянись, – это шепчет рогоз.

Напрямик, через ерик –

Поминай – кто тебя перевёз

И поставил на берег.

Парк юрского периода

Сидят на сцене динозавры,

Хрипят какой-то лютый блюз.

Сейчас зажгутся канделябры,

И дружный музыки союз

Всенепременно канет в Лету.

И потечёт людей река

Есть с макаронами котлету

В столовой нашего ДК.

Песенка дождевых червей

На ощупь, слепо мы ползём,
Меняя время на вершки,
И поглощаем чернозём
В своё подобие кишки.

Объяты плотной темнотой,
Зажаты бледные тела,
– Вперёд, вперёд, товарищ мой,
Дави на грунт копьём чела!

Усердно строить наш тоннель,
Жуя песок иссохшим ртом...
А где-то солнце и капель,
И запах трав, но здесь наш дом.

Мы безоружны и без глаз –
Любой раздавит без труда,
Но нелегко отнять у нас
Плоды усердного труда!

Летит пчела – расцвёл цветок.
Цветут и дерево, и куст:
По всей земле любой вершок
Согрет дыханьем наших уст.

Объяты плотной темнотой.
Зажаты бледные тела.
– Вперёд, вперёд, товарищ мой,
Дави на грунт копьём чела!

Песенка плачущих

Чистили лук
плакали рыдали
потому что с горы
открываются дали

чистили лук
делили одёжы
ламма савахфани
Отче мой Боже!

и вытекло всё
под горой на дорогу
а в небе звезда
поднялась понемногу

и горечь последнюю
горечь из штофа
лила под сурдинку
до ночи Голгофа

и только наутро
заплакали зарыдали
потому что с горы
открываются дали

* * *

Под сердцем гражданина Пригова

Кровавый мальчик, ножкой дрыгая,

С провидческим лицом сомнамбулы

Пускает в плаванье метаболы,

Читая гражданина Пригова,

Рождающее в пустоту;

Товарищ, слышишь голос Пригова

У черепа в открытом рту?

* * *

Пульнул охотник – зверь кружит

И лижет жуткий гематит.

И страх, как голубь над землёй,

Парит над чёрною дырой, –

Но упирается в простор

Раската – радостный мотор,

И воцаряется опять

Над миром – Божья благодать.

Разговор с художником

Вот и пришло твоё время, художник.
После – докушаешь суп.
Где – твои краски, холсты и треножник.
Где твой товарищ – тулуп?

Я повторил, – а художник не слышит.
Слышишь, художник, ответь!
Я наклонился, – а он и не дышит.
Помер! – едрить твою меть.

* * *

С утра под дождь попала кукла,

Намокла рыжими клоками.

Глазами выпуклыми впукло

Застряла между облаками,

А в небе высоко и плоско.

А в поле травы гнулись низко,

Пока вбивали гвоздик в доску

И ополаскивали миски,

И шланг тянулся через грядки,

Вдали бульдозер шёл по полю.

Потом играли долго в прятки

И спать укладывали Полю –

Без ног, без рук, без слёз и куклы;

И чай садились пить с вареньем,

С трудом отгадывая буквы,

В словах меняя ударенье.

* * *

Сегодня 
в грохочущей электричке 
девушка спела 
низким контральто 
на безупречном английском, 
под гитару, вживую, 
со всеми мелизмами, 
на уровне, например, 
студийного звучания 
Адель или Эми Уайнхаус. 
Спела 
и, 
как ни в чём не бывало, 
ушла в следующий вагон.
Наверное, тоже петь... 
под грохот 
колёс.

* * *

Смертельный бой. Бежит пехота.
Танкиста пуля не берёт.
Танкисту вылезти охота.
Послушать – как она поёт.

Сейчас откинет крышку люка.
Спокойно снимет шлемофон.
И – тишина. Вообще – ни звука.
Как будто сломан патефон.

* * *

Смотрит батюшко Крылов
В небосвод поверх голов
Поразительных ослов
И находит пару слов

И за пару этих слов
Покупает всех ослов
Поразительных ослов 
Любит батюшка Крылов

* * *

Сожгу букет и станем квиты!
Цветы в болоте...
Опять никем вы не убиты –

опять зовёте...
Держа стволы, колени, локти,
качаясь смело,
манят сиреневые когти
идти на дело.

* * *

Стоять опасно у причала...
На расстоянье от земли,
С тем чтобы всё начать сначала,
В шторма – уходят корабли;

Пускай ревёт от злости море
И бьёт по борту корабля...
То – отдаляется от горя,
То приближается земля...

Титаник

Как нож, Титаник
Нырнул в дыру
В моём кармане...
А я ору:

Эй ты, мудило...
А ну-ка стой!..
Не прокатило...
Умрёт – герой...

* * *

Увядши розы на столе.

Играют грани на стволе.

Пропала пуля, – Зол поэт,

Влагая розу в пистолет.

Он смотрит хмуро, жмёт курок.

И в лоб ему летит цветок.

Играют грани на стволе.

Увядши розы на столе.

Урок ностальгии

С. Зоткину

Как в детстве я помню занозы
сверкали в пространстве стрекозы
и было у я постоянство
в сверкании общем пространства
где галстуки рдели в июле
губами (той) девочки Юли
и синие пламенно кеды
в которых к которой я еду
и чуткое ухо коры
со мною всегда с той поры
(сосновой)
я стал переносчиком чуда
но кажется не был иудой
ну может быть самую малость
мне кажется что-то осталось
ещё что вполне не сбылось
какая-то добрая злость
какая-то мудрая сила
которая густо бродила
и пенится тихо и ждёт
как чистой воды ледоход

Фёдорово горе

Загрустила душа, загрустила,
Автомат ППШа попросила
И пошла, и пошла в тёмный лес,
С утешением наперевес.
И дошла до болотного края.
Гуси-лебеди пулей играя,
По-над топью слились высоко,
А внизу всё одно глубоко.

Стонет, стонет косматое древо,
И цепляется справа и слева,
И бледнея, вздыхает душа,
Опуская прицел не спеша.

И молчит непролазно болото,
Продолжается дальше охота.
Мушка – есть, ну и ладно, когда
Вдруг качнула листом лебеда,
И уводит ежиха ежонка,
Раз такая душа – распашонка,
То какого, скажи мне, шиша
Ты таскаешь с собой ППШа?

Стонет, стонет косматое древо
И цепляется справа и слева,
И бледнея, вздыхает душа,
Опуская прицел не спеша.
И молчит непролазно болото,
Продолжается дальше охота.
....................................................…

Баритоном разверзлась кукушка.
За дождём электричка прошла.
Шебуршит мыслеформой норушка,
И царевна молчит, как стрела.

* * *

ах печаль моя синусоида

вечный коитус социо дрянь

кто там косинус косинус косится

где же синус одна глухомань

дурень думает чёт или нечет

разлохматит и ну лютовать

что же делать ку-ку делать неча

остаётся навзрыд куковать

будильник робин гуда

заведён внутри божок,
обязательный сверчок.
из нутра его щелчок
чётко вынул коготок
и открыл мои глаза
(сон – возмездие труда)
ящик тела с головой:
– привидение постой!
через реку или пруд ?
– выбирай любой маршрут,
все мосты на смерть ведут,
славный парень робин гуд!

* * *

вползает облако в живот
а в место солнца головою
наверх иглы вода течёт
но видит там одна такою
пустою смотрит за окно
и обнимает плеч колени
светает в облаке темно
и серых глаз стоят олени

* * *

врастают столбики
в ладони-холмики
как свечки-столпники...

дремучий лес
заветных столбиков –
в ладонях-холмиках
свечами столпников...

наперерез –
минуя кочечкой
глотая строчечкой
шифруя точечкой...

не перечесть –
кровей-ребятушек
печёнок-братушек
молодок-матушек...

как Бог не весть –
стоят озимые
горят родимые
о земь ранимые...

вы все мои –
слова-касатики
глаза-квадратики
гроши-солдатики...
златы рубли!

* * *

и первенца первенца первенца

без простыни простыни простыни

под деревце деревце деревце

бросили бросили бросили

под кустик под кустик под кустик

в морошке морошке морошке

за белые белые белые

за ручки за ручки за ручки

за ножки за ножки за ножки

* * *

мы кружили в ковролине

мягко тапками шурша

словно вальс какой старинный

танцевали чуть дыша

безмятежно без музыки

и немного про печаль

улыбаясь там где стыки

магистрали рвутся вдаль

и как будто голос рока

нас позвал сказавши вдруг

из прекрасного далёка

ну ещё пожалуй круг

* * *

чёрный ангел сел на рампу

эй трубач не спи just trump it

трубача накрыло снегом

сел на рампу ангел белый

распушился и острит

плюнь в трубу and up you eat

эй трубач меня послушай

наиграй-ка Богу в уши

чтоб прислал на новый pump

и с напитками сервант

тут трубач как раз и дунул

чёрный ангел только плюнул

белый ангел был таков

а трубач – мой друг Петров

* * *

…а в котомке у сердца часы

и никак не замолкнет сверчок –

бедолага случайно проник

в нескончаемый миг,

в быстротечный поток –

в купоросно-железную осень,

эта смесь в переулок ползёт,

до конца – эта горькая смесь –

до конца проведёт языком

по проспектам московским.