Кого? За что? За кражу и за ересь –
Любого можно. И бесплатный вход
Не привлекает зрителя – заелись.
Устав бояться, начали скучать,
И поиск смысла стал потерей смысла.
Уже пресна свободная печать,
Свобода нравов на свету прокисла.
Как оживить? Построили помост
На площади. И власти не ругали:
Поп освятил, мэр города помог
Людьми, материалом и деньгами.
Добротный получился эшафот.
Гремели речи, развевались флаги
И шёл на представление народ,
Но охладел и кончились аншлаги.
Казалось бы, с ума сойти должна
Толпа вживую созерцая трупы
Ну что ещё? Какого им рожна?
Психует режиссёр. Мрачнеет труппа.
Какое там заелись – зажрались
И тупо отворачивают морды.
Герой-палач – последний моралист,
Конечно, пьёт, но в дело верит твёрдо.
А выигрыш – тем паче,
Хоть кудри уберечь
На голове пропащей,
Какой уж там реванш,
Когда не те тасуют,
Как лихо карандаш
Долги мои плюсует,
Кому бы повезло
Среди умильной фальши,
Пока не рассвело,
Бежать куда подальше
От зрячих, ловких рук,
От слепоты азарта,
И всё-таки...
А вдруг...
Попрёт шальная карта...
И величавы и стройны.
У каждой ласковое имя,
И я блуждаю между ними
И путаю их имена,
Хотя нисколько не похожи.
Из них беспутная одна,
Другая – ангел, третья тоже
Очаровательно нежна.
Но ветер дует не оттуда,
Где спор блуждания и блуда.
Доказана моя вина,
И неуместны оправданья,
Но не кончаются блужданья.
Давно закончилась весна
И густо пожелтели клёны.
А сосенки вечнозелёны.
И негде взять азарта.
Дарёные тюльпаны
К тринадцатому марта
Завяли, облетели
И ждут ведро уныло.
Тоска в постылом теле
Бескровном и бескрылом.
А зеркало-подлюка
Безжалостно кривится,
Как бывшая подруга.
И впору удавиться.
Или хотя бы нужно
Тихонечко поплакать.
Но надобно на службу,
А на дороге слякоть.
И время до получки
Намазано не мёдом.
Но слякоть всё же лучше
В сравненьи с гололёдом.
Лох
Говорили: поспело
И не где-то, а близко
Очень верное дело
И почти что без риска.
И дорога знакома,
И заказчик приятен,
И по части закона
Никаких тёмных пятен.
Есть козырная фишка.
Остальное – детали,
Но не мешкай, парнишка,
Чтобы не обскакали
И не заняли нишу.
Обещали защиту, –
Не бейсбольную биту,
А серьёзную крышу.
Жали радостно руку
И шампанское пили.
Обещали раскрутку, –
Вышло, что окрутили.
Полагал, что при деле,
Но очнулся – при дуле.
Для начала обули,
А потом уж раздели.
Герой
Всегда на подвиги настроены,
Идут, проламывая стены
Вожди, первопроходцы, воины,
Изобретатели, спортсмены,
Творцы и прочие кудесники,
Но даже в этом славном строе,
Герой ненормативной лексики
Достоин звания героя –
Лихого и совсем не гордого,
Который лишних слов не любит.
И пусть ни улицы, ни города
Пока что не назвали люди
Его коротким звучным именем –
Не в этом главная награда.
Но, между тем, при штурме Зимнего
И обороне Сталинграда –
Был на устах у победителей
Он чаще, чем товарищ Сталин.
Потом союзники увидели
Три гулких буквы на рейхстаге –
Застыли в изумлённом выкрике,
Узрев следы последней драки –
Но что за иксы? Что за игреки?
Что за магические знаки?
Война – сплошное поле минное,
Там всё по самым нервным меркам.
Но и во время тихомирное
Героя слава не померкла.
В любых запутанных историях
Он откровенен беспощадно –
И в чистеньких лабораториях,
И на строительных площадках.
Училка – про тычинки, пестики –
Смущённая, до красных пятен,
Но без ненормативной лексики
Предмет детишкам не понятен.
Его плоды в листву капустную
Ханжи предпочитают прятать.
Но славу истинную – устную –
Официозу не состряпать.
Пытались и мытьем и катаньем,
Прививки всяческие вили
И на мозги обильно капали,
На психику вовсю давили…
В Париже свой и на Бродвее,
Герой ненормативной лексики
Живёт и всех живых живее.
С приказом «На покой»
Сутуленький канцелярист
Небесный,
Но такой,
Как наши грешные. Не пьян,
Но пил не только сок,
Однако прячет свой изъян,
Дыша наискосок.
По всем инстанциям пронёс,
В руке дрожащей тряс,
Похожий больше на донос,
Губительный приказ,
Где перечень грехов моих,
Пустая жизнь моя…
И морщит лоб, читая их,
Нахмуренный судья
Но где же список добрых дел?
Он тоже должен быть –
Я очень многого хотел
Добиться от судьбы.
Чернильницу канцелярист
Придвинул для пера.
И перечеркивает лист.
Вердикт: «Давно пора»
Уже в нашлёпку сургуча
Утоплена печать…
И «Смерть Ивана Ильича»
Слабо перечитать.