Сергей
Калашников

Время обламывать крылья

Звёзды от нашего взора закрыла

Чёрствого разума плеть.

Самое время обламывать крылья,

Самое время взрослеть.

Новые цели берутся измором,

Совесть теперь не в чести.

Солнце давно закатилось за горы –

Нервы луна бередит.

Дальше – темнее, мазутные лужи,

Сор неотмеченных дат.

Самое время найти в себе душу,

Чтобы быстрее продать.

Самое время поссориться с Богом

И заблудиться во тьме,

Новые чувства впускать понемногу

Детскому счастью взамен.

Новое пламя холодному телу

Небо, поморщившись, даст.

Всё, во что верили, – всё устарело,

Всё стало чуждым для нас.

В пыль обратится всё то, что любили,

Прежней наивности вслед.

Самое время обламывать крылья –

Самое время взрослеть…

* * *

Город, как боров, и город, как кров

Страшного, спешного, спетого.

Ах, почему не пускают котов

В дом Грибоедова?

Горькое

Солнце умирает где-то рядом,

Медленно и тихо замерзая.

Вечер пахнет горьким шоколадом,

Утро пахнет горькими слезами.

Рвутся воспалившиеся вены

Под игру фальшивыми словами.

Я устал от диких откровений,

Я устал от разочарований.

Давит грудь испуганное сердце

В царстве лицедейства и обмана.

Ангел залетел ко мне погреться –

Весь в лохмотьях и мертвецки пьяный.

Мой прозрачный мир покрыли тени,

Небо поместилось на ладони.

Разменял я правду на сомненья

В лихорадке жизненной погони.

А теперь глаза болят от света.

Я пришёл под небом темно-серым

Рядом с прахом пропитого лета

Хоронить останки старой веры!

* * *

За чёрной грядою сосен

Тяжёлой, бессонной ночью

Рождалась слепая осень

Кричащим, живым комочком.

Рождалась она на счастье,

Хотя и никто не верил:

Такая тоска прощаться

Со звоном земных материй.

Девчонка моя родная

(И рыжая, между прочим!),

До пыльных кладовок рая

По лужам – всегда короче.

Пускай подерутся сёстры,

Равняя порок и благо.

Мне важно, что перья остры

И кровоточит бумага.

А люди бегут за снедью

(У нас-то и рак присвистнет).

Положено было смертью

Назвать завершенье жизни.

Вот-вот соскользнёт портьера…

Так тошно, что нету мочи!

Люблю я тебя, химеру

(И рыжую, между прочим!),

Чумазую и чумную,

В костре облетевших планов,

Кладбищенскую святую,

Шиповник среди бурьяна.

Так пелось в отцовской книжке:

Не столь тяжела утрата.

Вода унесёт излишки…

До встречи.

У Арарата.        

Исповедь

Ночное небо холодит,

И, всей вселенною непонят,

Сквозь сумрак я иду один

Психоделической тропою,

Сквозь кочевые облака

И сквозь мою любую прихоть

И слышу голос старика,

Он говорит со мною тихо:

– Скажи, ты сам избрал свой путь?

Ты сам разрушил все сомненья?

О, верит ли во что-нибудь

Бесово ваше поколенье?!

– Ну что же, слушай: я привык

Всю жизнь свою ходить по краю.

Я верю в чудо каждый миг,

И каждый миг я – проклинаю!

Я  верю в свет, когда темно,

В горячий чай – когда простужен.

Плевать на крики! Всё равно

Я верю, что кому-то нужен!

Далёк я от вселенских тайн –

Но приближаться к ним помедлю.

Сейчас я свято верю в рай,

А завтра я поверю в петлю…

– Постой, сынок, но как же так?!

Ведь ты сгораешь понемногу!

Твой мир – немая пустота

Без правды, без любви, без бога…

– Без бога? Что ж, тебя мне жаль:

Мы в двадцать первом веке, вроде!

Сейчас все верят в бога Джа –

Иисус Христос сейчас не в моде.

Я все прекрасно знаю сам:

Мне жизнь дарована не свыше!

Зачем мне эти небеса,

Когда кабак намного ближе!

Молчанье… Дальше тишина.

Мозг разрывается на части…

И вновь минуты полусна,

И счастье… Призрачное счастье!

И в этом сладостном бреду

Во мне на миг проснулась жалость:

Видать, просроченная «дурь»

Назло сегодня мне досталась!..

Лето, вещи собрав…

Лето, вещи собрав, притаилось на стуле в прихожей,

Не решаясь к двери сделать первый мучительный шаг.

Мне казалось, что лето не кончится вовсе, но всё же

Солнце стало тускнеть, вместе с ним погрустнела душа.

И холодными пальцами ветер коснётся ладони,

Осень кисти возьмёт и раскрасит гуашью листву.

И душа в  чудной их пестроте с головою утонет,

Я найду вдохновение в тихом осеннем лесу.

Ну а в городе каменном будёт все скучно и мрачно,

Будут люди спешить. В серых куртках безлики они.

И осеннее небо вдруг снова и снова заплачет,

Ветер тихо пойдёт собирать облетевшие дни.

* * *

Меркнет усталое, томное зарево,

Искрами сыплет костёр полумесяца,

Ласковый ветер, на святость позарившись,

Ангельским пологом по морю стелется.

Ясное солнце наскучило путникам,

Млечные тропы вскружили им головы:

Искренне следовать, искренне путаться

Лёгким дрожанием робкого голоса,

Астрами-звёздами сеять доверчивость,

Явь и мечты перепутать украдкою.

Детское, дико родное «до вечера!»

Альтовым смехом любви разукрасится!..

Шорох последнего тонкого лучика,

Арфы уснувшей чуть слышное пение,

Шаг в неизвестность… Я верю: всё к лучшему!

Иноки молятся – пропасти пенятся.

Шаг по дороге весёлых подснежников…

Острые скалы от трепета плавятся.

Вспыхну и я от смущенья и нежности

Алого-алого нашего пламени!

Мой август

Мой пьяный добрый август,

Немного старомодный,

Немного глуповатый,

Меня к себе впустил.

Пролив на землю слабость,

Ленивый сон природы

Мотает киловатты

Моих душевных сил.

Мой август, мой обманщик,

Фонтан пустой надежды,

Хранящий мёртвый пепел

Давно сгоревших тайн.

Сплошная скука – прежде,

И неизвестность – дальше,

И пустота на небе,

И в сердце пустота.

А градусник устало

Перевалил за сорок,

И наплывает вечер

Волной песчаных дюн.

И мне теперь осталось

Избавиться от сора

И поспешить навстречу

Осеннему дождю.

Не найдя души

Снег ложится большими хлопьями,

Но ему я совсем не рад.

По плечу меня кто-то хлопает:

«Что, опять умираешь, брат?

Что, опять темнотой ошпарился,

А от света давно отвык?

Все мы плыли под алым парусом,

Все мы пропили чудный бриг.

И, по берегу вдоль бредущие

Грязной сворой бродячих псов,

Маской страха и равнодушия

Закрываем своё лицо.

Гадко? Мерзко? Ну что поделаешь,

Вот уже много тысяч лет

Очень маркое ярко-белое

Я меняю на серый цвет.

Что хрипишь? Что словами давишься?

Что искришь чернотою глаз?

Парень, знай: ты перерождаешься

В первый раз и в последний раз!»

Снова вдох и боль. Но не важно мне,

Мёртв я или остался жив.

Я кричу, не найдя бумажника,

И смеюсь, не найдя души…

Просто дождь

Всё, что было – бред, всё, что будет – ложь,

Данность душит своей безысходностью.

Всё, что есть сейчас, – это просто дождь,

Просто тучи над каменной пропастью.

Всё, что слышим мы, – ложь фальшивых фраз,

Чувства на оправданья разменяны.

Наш безумный мир прогоняет нас,

Наши сны безвозвратно утеряны.

В дождевой воде растворились мы,

Наши души, как небо, распороты.

Страх людской молвы все мечты размыл –

Нам теперь негде скрыться от холода.

Капли гулкие на асфальт летят,

Тени мечутся в разные стороны.

В этой грязно-серой стене дождя

Навсегда мы с тобой замурованы.

Рваные мечты

Спутанные мысли, нервное дыханье –

Грешного апреля запоздалый трепет.

Осень опадает рваными стихами,

Обнажая язвы на распятом небе.

Осень заполняет чёрные пустоты,

Гниль мешая с гнилью – новую со старой.

Иногда во мраке просветлеет что-то –

Может, это ветер рвёт стальные ставни,

Может, это вспыхнул уголёк в камине,

Может быть, внезапно поменялись вкусы.

Страшное искусство – гжель по мертвечине,

Сложно не увидеть, сложно не рехнуться!

Сорванные листья пахнут безнадёгой,

Хлюпают угрюмо лужи под ногами.

Катится по небу непроглядный дёготь,

Заслоняя солнце, заслоняя память.

Но не скрыть за тучей язвенное небо,

Не разбавить ночью вспоротые тайны!

Осень разметает по дороге пепел,

Грустно опадая рваными мечтами…

Самое светлое

Небо рассыпалось яркими искрами,

Стрелки часов приближаются к полночи.

Шепчет листва упоительно-искренне

Добрые сказки о мире заоблачном.

Сказки, в которые с лёгкостью верится.

Сказки, в которых всё так замечательно.

Небо над самой дорогою стелется,

В путь приглашая наивных мечтателей.

Ветер поёт серенады печальные,

Звёзды сияют во тьме с удовольствием.

Старый июль со словами прощания

Медленно тает в природном спокойствии.

Счастье, до этой поры неизвестное,

Бурным потоком врывается в душу мне,

И просыпается вера в чудесное,

В самое светлое, в самое лучшее.

* * *

То ли из олова,

То ли из алого,

Сточного, полого,

Прочно-усталого,

Не безупречного,

Но – не порочного,

Точно не вечного,

Вечно неточного –

Точечно в голову,

Как из Макарова,

Воля Эолова –

Гордость Икарова.

Осень причального

Поля футбольного

Первоначального,

Краеугольного.

Не у заката вы,

Не у истока вы!..

Атомы – адовы,

Формулы – Боговы.

В теле Базарова

Странно и здорово –

Слышишь: «До старого»,

Пишешь: «До скорого!»

Ты думаешь…

Ты думаешь, я смеюсь?  

Я просто неосторожен…

И вновь лихорадит пульс,

И снова – мороз по коже!

Ты думаешь, я шучу?  

Я просто хочу согреться!

Поэтому верит в чушь

Остывшее за ночь сердце.

Ты думаешь, я здоров?

Но боль глубоко засела

Во мраке моих зрачков,

Расширенных до предела!

Плывут хороводы лун

Над пропастью между нами.

Ты думаешь, я люблю?  

Я, впрочем, и сам не знаю…

Хронически влюблённый

На небе буднично-сыром

Лежит ночная просинь.

Пьёт горько-приторный сироп

Простуженная осень.

В осколках луж, в обрывках снов

Минуты прячет вечность,

И в приоткрытое окно

Заглядывает вечер.

А мысли бьются об асфальт

И умирают сразу.

Теперь не отвергает даль

Мой обновлённый разум!

Теперь не властны надо мной

Былых сомнений стоны –

Ведь я хронически живой,

Хронически влюблённый!

Ведь я готов увидеть свет

Глухой безлунной ночью,

Уйти дорогою наверх

По струнам многоточий,

Сжигать десятки серых ряс,

А горечь – рвать на части

И верить в завтра, верить в нас,

Разбуженных для счастья!

Оставить пропасть дней пустых

Хотя бы на минутку,

Пока не напугал двоих

Злой ропот предрассудков,

Пока сыреет надо мной

Темнеющее небо,

А осень кутается в ночь

И давится плацебо…

Я холод

Я – Гойя!                                                       

 Глазницы воронок мне выклевал ворон,

 слетая на поле нагое.

Я – Горе.                                                       

Андрей Вознесенский

Я холод,

Пронзающий пыльную землю неистовый холод.

Мой крошечный мир был судьбою на части расколот.

Удел мой терзать днём и ночью безжизненный город.

Проклятье моё – моя вечная ненависть к свету,

Враги мои спят в пережитках потухшего лета,

Холодное сердце моё жаждой мести согрето.

Я резкий бездомно-кочующий северный ветер,

Я ветер.

Я горечь,

Бессмысленно терпкая злая предсмертная горечь,

И каждый мой шаг сеет в душах отчаянных горе,

Движеньям моим крики боли и ужаса вторят.

Я строю преграду сомнений внутри человека,

Я алой листвою на небо смотрю из-под снега,

Я льдинки застывшего, прежде звенящего смеха,

Я пения птиц огрубевшее тихое эхо,

Я эхо.

Я пепел,

Горящих газет в тёмном сквере порхающий пепел.

Пусть жар ослабел – но огонь мой по-прежнему светел.

Я стук сиротливо-нагих замерзающих веток,

В тумане сыром предрассветная тусклая просинь,

Поверженный недруг, который прощения просит,

Я тень бесконечно нависшей над солнцем угрозы,

Глухая безжизненно-темная поздняя осень,

Я осень…

до вечера

Не допит разведённый чай,

Но испито до дна молчание.

Утро мыслится невзначай

Головами моих отчаяний.

Сонный город корёжит блажь,

По асфальту рассвет куражится.

Набиваю приличный стаж

Неприличными, злыми кражами,

Рассыпаю бродячий свет

Перед стадом слепых фанатиков.

Разбегаются в меньшинстве

Уличённые в демократии.

Будь здоров, мой животный страх

Оказаться одним из тысячи.

Я звоню тебе в шесть утра –

«Аппарат абонента выключен».

Этикетки красивых слов

Трафаретят по сердцу безднами,

Кочегарит немая злость.

Утро – лезвие, солнце – без вести!..

Сонно топчутся по росе

Притязания-наказания.

Я звоню тебе ровно в семь –

Снова при смерти, только занято…

Сердце жалится об одном,

Изведённую душу мучает.

За спиною родной Содом –

Каменеешь при каждом случае.

Отрываешься от земли,

Чтобы вновь на неё обрушиться.

Страх пытается умалить

Антипреданность, псевдомужество.

Страх пытается заменить

Песню скорби молебном памяти.

Храм спасения знаменит

Бесконечной грызнёй на паперти.

Прерывает неровный пульс

Избавительница-общественность.

Как безумный о стену бьюсь

Телефонного разобщения.

Собираю живую боль

И пакую в коробки с обувью.

Напряжение в двести вольт –

То ли молнией, то ли обухом…

Плачу рифмами сгоряча

По налёту бездомной вечности.

Допиваю холодный чай

И иду доживать… до вечера…

* * *

здравствуй, милая Герда,

не смотри на меня так гордо.

мне по горло это гетто

энного города.

мне по горло эта эра

дутых аэростатов.

никто не распахнёт портьеры,

за которой манекены племянников, братьев,

безымянных дальних родственников,

движущееся по кругу

уродство и юродство

тех, кто однажды войдёт без стука…

первому встречному

доверишь пару страшных тайн,

не разделив вечности

на ад и рай. А потом – ломай

голову: кто он, рыцарь бульварных окраин,

Кай или Каин?

знаешь…

Знаешь, я ненавидел лето,

А теперь не могу дождаться.

Просто я заразился светом,

Нежным цветом шальных акаций,

Просто я заразился солнцем,

Новым утром и новым Богом.

Свежих чувств и желаний сонмы

Уже шепчутся у порога.

Просто хочется петь поэмы

В сумасшествии вдохновенья,

А бессонница не проблема –

Лишь побочное проявленье!

Нет теперь ни креста, ни груза,

Грех браниться и плакать всуе.

Знаешь, я поругался с музой:

Очень сильно к тебе ревнует.

Мне теперь козырные масти,

Мне теперь разрывные силы!

Ты меня заразила счастьем,

Просто по уши заразила!

Пусть вокруг не поймут, не верят,

Пусть рецепт за рецептом пишут –

Невозможно на глаз измерить,

Как смертельно сорвало крышу!

Пусть пугаются и пугают,

Пусть кричат, лихорадят, воют.

Всё в порядке… Они не знают,

Как прекрасно – болеть тобою!

пара строчек

Помнишь, сыпались с неба звёзды

Сквозь полночный трескочущий гвалт?

Я казался таким серьёзным,

Я кометами их называл.

Ты же просто смотрела в небо

И в ладонях баюкала свет.

А луна утопала в неге

От сияния звёздных комет.

Помнишь ласковых слов безбрежность,

Свежих чувств золотистую пыль.

Акапельно ты пела нежность –

Ведь гитару я дома забыл.

Помнишь, шли мы по лунным тропам –

Лучезарили взгляды вокруг,

Полусвет-полутень и шепот,

И сплетение мёрзнущих рук.

А потом, полюбившись прочно,

Отреклись от туманных проблем.

Я черкнул тебе пару строчек,

Ты черкнула мне пару поэм.

Всё смеялось легко и просто,

Ведь у сердца рассвет зоревал

В час, когда осыпались звёзды

Под полночный трескочущий гвалт…

рассуждения о Боге

За полуоборотом по оси

Ключа, отвёртки, мнимого сознанья

Ищу разгадку тайны мирозданья,

А может, просто денег на такси.

Чьим пристальным вниманьем дорожа,

Точу вопросом недалёкий разум?

А истина одна – фингал под глазом

Есть следствие хмельного кутежа.

Нечистый дух – и благо, и недуг,

Ведь двуедино всё – судите сами.

Мне третий глаз дарован небесами

По случаю дурмана в первых двух.

Ни страшный сон, ни даже страшный суд

Не вызовут подобного смиренья,

Как осознанье в блеске просветленья,

Что ты – увы! – ободран и разут.

И вот когда ослабевает хмель,

И, кажется, ровней плывут дороги,

Так хорошо порассуждать о Боге,

Идя пешком за тридевять земель.

рецидив

Милый доктор, у меня рецидив,

И пусть другие дивятся

Нелепости моих

                        слепых

                                 маний!

Тореро без алой

                        мантии

Боится броситься на свирепые

                                                скалы

Бычьей крепости

Человеческих предрассудков!

Доктор,

Каждый раз

Я встречаю утро

                        на крыше,

Мокрой от дождя и от слёз.

И я рад,

            что все ещё слышу

Холодный стук глубоко в груди.

Доктор, я боюсь

                        света.

Я один,

         хотя ещё не был изгнан…

Доктор, я все ещё борюсь

С чёрными брызгами

                       грязи

                            на мостовой,

Зовущими кинуться вниз головой,

С разбегу кинуться на мёртвые камни

Мнимого избавления.

Доктор, я болею,

                        болею страшно,

                                                неизлечимо,

Болею правдой.

Погашено

            горячее пламя

Сырой, холодной ночью.

Заносчивый,

             наивный скрипач

Играл для зрителей,

                        которых нет,

Влюблялся в ангелов, которых нет… или есть?…

Крест

      мой –

мои сомнения.

Чужое мнение,

так разнящееся

с моим,

Возвысил я до вершин святости,

Разящим

            сделал чужое слово –

Свершилась казнь,

                         упала плаха…

Доктор, я болею страхом:

Мне страшно видеть

                         толстые верёвки

                                     и тонкие лезвия,

Кровит

      моя душа.

Пожалуйста, залезь

         в неё,

Исправь дефекты, отрежь гноящуюся плоть,

Наложи повязку.

Оплот

     моих мучений

Растворится в вязкой мази,

Я, наконец, распутаю гордиев узел моих вен,

Наложу «вето»

                        на мысли,

Постараюсь уснуть.

Суть

моя – мои скитания –

Отойдёт на второй план.

Доктор, возьми любую плату,

Только вылечи этот духовный грипп.

Я охрип,

            взывая к Богу –

Теперь я взываю к тебе.

Небо надо мной кричит стаей ворон –

Всё равно,

заглушая их дикий гвалт,

Превозмогая ватное

                        спокойствие белых

                                                коридоров,

Я обращаюсь к тебе:

Доктор,

Вылечи меня,

Вылечи!          

сад роз

Разбавлено вино

Нас.

Посмейся надо мной

Всласть,

Брани меня, гони

Вон.

В святилище проник

Вор,

К источнику приник

Бес.

Мы снова не одни

Здесь.

Поэтому опять

Мрак,

И проклят – не распят –

Враг.

Глаза твои хранят

Яд,

Ведь проклят, не распят –

Я!

В презрении твоём –

Суть.

Молчание поёт

Грудь.

На саване – стальной

Крест.

Мы умерли с тобой

Здесь:

Мы научились лгать,

Красть,

В пути не поднимать

Глаз,

Оправдывать любой

Бред

И отпускать любовь

В брешь.

Мы осквернили ночь

Днём,

Испачкали вином

Дно,

Но демон посулил

Вздор –

Нельзя просить судьбы

В долг!

И пусть ещё горит

Кровь –

Брани меня, гони

Прочь.

Развей, разрежь клубы

Снов,

Не дай мне полюбить

Вновь!

И, может быть, пройдёт

Мрак,

Забудется, падёт

Враг,

И мы отыщем сад

Роз,

Где будем воскресать –

Врозь! 

семьдесят восемь

Тихие песни, громкие мысли

Ветер уносит.

В нежном безмерье солнечной выси –

Семьдесят восемь.

Новое утро каждой минутой

Весточки просит.

Сердце немеет. Падает внутрь

Семьдесят восемь.

Набожно молит, яростно жалит

Поздняя осень.

В тихом раскате кроткой печали –

Семьдесят восемь!

Семьдесят восемь славят закаты,

Славят восходы.

Семьдесят восемь жаждут расплаты

За непогоды.

Семьдесят восемь – ветер отпущен,

Воздух разрежен.

В тающих цифрах вся моя сущность,

Вся моя нежность.

В тающих цифрах вся моя святость,

Вся моя грешность.

Семьдесят восемь… Мудрая краткость:

«Аве надежде!»

Аве нырнувшим над облаками

В темную просинь.

Строк между нами, слёз между нами –

Семьдесят восемь.

Семьдесят восемь наших смятений,

Наших желаний…

Топкие звёзды, яркие тени –

Зыбкие грани!

Вешние сказки небу расскажут

Тихие стуки.

Семьдесят восемь – в километраже

Нашей разлуки!..