За семью печалями

Четвёртое измерение № 10 (394) от 1 апреля 2017 года

* * *

Давай с тобой поедем на косу.

Когда-нибудь. Хоть в прошлом, хоть в былинном.

Не может быть такого в жизни длинной,

Чтоб вечно продолжался Страшный суд,

Чтоб лес был полон стреляных косуль…

Готов молить хоть Господа, хоть джиннов,

До старости ждать времени машину,

Чтоб чёрную покинуть полосу…

За нею будет кедра хризолит,

И хризопраз полыни, прячущей седины,

Там море станет нашим паланкином,

Хранящим сны, которым чужд Эвклид,

Которые ещё не расцвели…

Готов извлечь себя из карантина,

Перекроить себя, как бомбы – паладина,

Чтоб видели дельфинов корабли…

Давай с тобой уедем на косу,

Каким бы именем тебя не звали

И сколько лет тебе в миру бы не давали,

Давай с тобой окажемся в лесу,

Где аисты давно тебя пасут,

Где зиждется берёзовая дача,

Перерастая в Сож. Я не могу иначе,

Иначе не могу, не обессудь.

Бесполезное закопаемое

Будь проклят тот, кто нас разъединяет…

Кто нас разъединил…

Убийца даже ада не достойна! –

Но – я в аду поник…

Единственная, вечная, родная! –

Моя душа фонит –

Тобой… Раз этот мир сжигают войны –

Со мною хоть… усни…

Пусть гостем на своей собачьей тризне,

Я буду, но истёк

Мой сон, я еду рядом с небесами

К тебе, в судеб котёл,

Я буду наблюдать всех смыслов жизни

Бессмысленный падёж

И – ждать тебя на Гомельском вокзале,

Пока ты не придёшь…

* * *

Сколько их, тех, кто твоих ждёт ответов,

Сколько их, тех, кто тебя ждёт смиренно,

На поводках семи чакр и кармы,

Скованных секундомерами пульсов?

Под горизонтом толпятся рассветы.

Бог ожидает рожденья Вселенной.

Сны о тебе – обручальные ярма,

Снадобья от орбитальных конвульсий.

Сколько их, тех, кто быть хочет с тобою,

Кто готов стать твоим мужем до смерти?

Множатся от тишины катастрофы.

Вслед за молчанием – выжжено поле.

Не дотянуться стадам к водопою,

Спрятано озеро в панцире тверди…

Хочешь, я стану спасеньем Голгофы

От наводнения жаждой и болью?

За семью печалями

На икону Богоматери

Смотришь долго, словно в зеркало.

Череп детский – на руках её,

Две руки и обе – левые.

Ну и что, что мы, создатели,

Распадёмся – фейерверками.

Ну и пусть Лилит я трахаю,

В тундре сердца – только Ева есть.

Годы – словно расстояния,

В недрах, за семью печалями.

Истина всплывёт над прерией –

Каждый труп всплывает всуе…

Ты пойми, что я – не я.

Мы с тобой – одноначалие.

Утони со мной во времени,

Если время существует.

Боль

Ты знаешь, мир умер. Фантомное счастье –

Как хрономираж, где детей кутерьма.

А здесь – только вакуум, вакуум настежь,

И я в нём – как самая страшная тьма…

Ты даже сейчас – сингулярность, омфал, ось.

Я – только с тобою, я только с Тобой! –

Во мне и себя-то почти не осталось.

Душа разболелась… Фантомная боль…

Ну что ж, всё обернулось адом.

И что с того, что каждый миг,

Как вакуум – залётный атом,

Сны ждут твой знак, чтоб стать людьми…

Пускай ты – смысл мирозданья,

Пускай – ядро души само,

Навек навесь на подсознанье

Амбарный проклятый замок!

И мрак напалмами не выжечь,

Не утопить сны в водоём…

Хоть без тебя душе не выжить,

Оставь, я – прошлое твоё.

Пусть немы без тебя авгуры,

И мир похож на ГМО,

Лишь ярче в камере обскура

На мне предательства клеймо!

Пусть без тебя лишь Здесь я – дома… –

Молчи, скрывайся и таи…

Там – нас счастливые фантомы…

Не плачь. Я – п-р-о-ш-л-ы-е т-в-о-и!

И в этой келье ли, каверне,

В одной из тысячи кают –

Лишь тень твоя и здесь, наверно –

Последний мой, ночной приют.

Печёт Сансара караваи –

От боли слепнет окоём,

И пусть я при смерти, взываю, –

Молчи. Я – прошлое. Твоё…

А что люблю тебя без меры,

Как любят дети – первый снег,

Так это лишь… мой Символ Веры…

И будет мне. И будет мне.

Отринувши купол,

в побеге от юбок,

о колокол – зубы,

и копья свои…

Сугубо суккубы

теперь будут любы,

и званны, во и-

-мя снов саблезубых…

по мне, как по трупам,

хромая, в Аид,

к своим душегубам,

шли дуры на убыль,

как мясо, сбоить.

Сугубо суккубы,

сугубо суккубы

отныне теперь.

В аквариум-кубок

разомкнутым кубом

вмурована дверь.

И если дать дуба

не хочешь, бей в бубен,

растерянный зверь –

ни браков, ни шлюбов,

сугубо суккубам,

суккубам сугубо

дари свои губы

вовеки теперь…

Тембр внутреннего голоса

Никто не лев. Никто не прав.

Одна – баран, второй – баран.

В Москву? Уволь! Подай мне трап

to heaven. Мне уже пора!

Инфаркт? Инсульт? Гангрена? Рак?

Болит – душа, а прах – лишь прах…

Cудьба – единственный мой враг…

Любовь – единственный овраг.

Прости меня, моя любовь.

Пусть помянут, но поминутно

я жил с Тобой весь этот сон,

хоть в горизонт твой бился лбом.

Пусть твой устойчив горизонт

и заблужденье – беспробудно…

Меня бог от тебя не сберёг,

Хоть и знал, чем закончится всё.

От тебя меня в домну Сварог,

Словно выжженный иней, несёт.

Только лава в моей голове.

На руках, мой разрушенный мир,

Я несу тебя вечно на свет.

Обними меня, мир, обними.

Будет тень, и – иссякнет река.

Будет свет, и – разверзнется дом,

А пока я – тебя – на руках,

И не знаю, что будет потом.

Девичья память

Когда я говорю,

что у меня никого, кроме неё, нет,

она говорит,

что меня нет и никогда не было,

и я понимаю,

что такое предательство

по-настоящему.

Иван-чай подле реки,

квантовые меха овнов…

Из моих писем к тебе

можно было бы составить

вторую Вавилонскую библиотеку,

и даже две.

Занимаюсь

уничтожением доказательства…

Я очень хочу,

чтобы никто, кроме неё, не сожалел,

когда я уйду,

но такого никогда не будет.

Жёлтый свет всему.

Красный свет всем.

И только я иду,

потому что не могу сделать ни шагу

от этой боли.

Девичья память – удел тех,

кто хочет улыбаться.

У меня на руках умерла.

Только в руки далась и – погибла.

Помоги мне, святая зола,

Пережить этот сон, этот r.i.p., lost.

Он огромен, как жизнь, этот сон,

Он велик, как сценарий Вселеной,

Где порхает в дыму горизонт,

Словно призрак в тебе, несомненной.

Попурри из твоих тет-а-тет –

Словно бабочки на горизонте.

На все стороны тьмы, их квартет –

Самолёт, словно склеп на ремонте.

Страх доверья, объятий испуг –

В нашем доме, в мерцающих стенах.

Вероятности кружат в гробу,

Словно призраки бабочек пленных.

Помоги же мне, пепел святой,

Порешить этот сон, этот trip, love.

Пусть бы только лишь я – за чертой.

Пусть бы только во сне – ты погибла.

Она собак любила больше, чем людей,

А я собакой не был.

Любовь, учись жить в абсолютной пустоте.

Смотри, какое небо…

Она себя любила больше, чем собак,

Она любить умела.

И от любви её скопытилась Судьба,

Всё Небо околело…

Её – надежды не осеменят.

Её – измены не обременят.

Простите нас, собаки,

Что твердь себя любила больше, чем меня,

Что льдом стал Макемаке.

Грамматические последствия

Дней впереди – всё меньше, меньше,

Лишь книга обо мне скорбит –

Один ребёнок от всех женщин,

Всех тех, которых я любил.

В нашем средневековье

Не пройдёт и нескольких кайнозойских сезонов,

не успею отпустить в небо ни одной пустельги,

я вернусь таиться

в ту стеклянную камеру обскура,

рядом с которой в другой такой же камере

таилась ты,

и дожидаться,

когда смогу дотронуться

до твоего сонного утреннего лица

руками.

Затем я буду сидеть на самом берегу моря,

которое всего раз за Вечность было неподвижным,

потому что спокойно было нам,

а ему было спокойно с нами,

и пойму, что никогда не покину его,

потому что люди меняются,

а оно остаётся нам в утешение,

заменой тем людям,

которых уже не узнать.

Потом я вернусь в тот день, когда

реки становились морями

и оттого мне было просто читать твои мысли,

прикоснувшись своим виском к твоему,

и потому никто-никто не поднимет голос

за оставленные на энной скамейке

энные солнечные очки.

И наконец, я промелькну мимо тебя

среди грохота ежей по тверди,

шума виноградной оторопи

и шёпота мыслителей,

но мне только на секунду покажется,

что я промелькнул,

а на самом деле мгновение остановилось

и я взял тебя за руку.

Я вернусь в это время

навсегда

из мира, из которого я,как вампир,

выпил всю Любовь

ч-е-р-е-з-т-в-о-и-г-л-а-з-а,

и она сохнет во мне,

и мне некому подарить

её сухой остаток.

Я стану небесным телом

там, в нашем средневековье,

над построенной нами Землёй,

чтобы родиться твоим ребёнком.