* * *
В час, когда ты прощался
с чужою звездой,
скорбный дух не поднялся
над мёртвой водой,
жемчуга и алмазы
не упали с небес –
лишь казённые фразы
типа «скучно мне, бес»
с губ припухших взлетали,
как с болот самолёт
в развесёлые дали,
как летальный исход
из евреев Египта,
как пожар в ЛТП.
Под крылом манускрипта
не спалось ни тебе,
ни о ком он написан,
ни тому, кто писал.
Подавившийся рисом
самурай не сказал
ни заветного хокку,
ни «ёб твою мать».
Ноги режут осоку,
тело греет кровать,
чуть раскисшее небо
тычет зонтик в коктейль.
Из тех мест, где ты не был,
лишь тюрьма и бордель
рвутся в ветхие вены
впрыснуть адреналин.
Стены лезут на стены,
а один плюс один
не равняется больше
ни шести, ни семи.
От Канады до Польши
в ожиданье зимы
перелётные птицы,
чуть картавя в тоске,
переходят гробницы
с пистолетом в носке.
* * *
Пятый день как солнце кончилось и воцарилось другое
светило (fama est, что ещё не светило вовсе).
Мировую грудь иссушило лихое «ого!» Е
2 ли, однако, стоило портить кровь се,
бе и любимой тёще по слу-
чаю столь невзрачному, раз ковчег не тонет.
Жизнь в воде порождает тоску по веслу.
По бабе с веслом. Та, авось, не прогонит.
* * *
Скучный и влажный,
как будни порноактёра,
воздух висит над городом.
Снайпер промажет,
предметы спора
сгинут в тумане гонора.
Наностуденты
учебник жизни
пустят на самокрутки:
скрепят цементом
капитализма
две неудачных шутки.
Сумрачный митинг
разгонит ветер,
пьяные слёзы высохнут.
Гавкнет «уйдите,
сукины дети!»
мать. Пассажир безвизовый
выпрыгнет за борт,
забудет прошлое,
сердце шальное выплюнет.
Гра́вийным скрабом
сотрёт подошвы
путь, что атланты выстелят.
* * *
«Ярмо мне да клетка,
и душа мне – волдырь.
Пусть смерть – буду рада:
внемлют века».
«Офелия, детка,
не ходи в монастырь.
И замуж не надо –
за дурака».
* * *
«…любовь-как-таковая, – говорю, – хуйня».
Милая сказала: «Не беси меня.
Кто глава семьи? У кого дубина?
Жопу в горсть собрал и добыл огня».
холмик
1.
Мотоцихл
цихал-цихал,
побыбыхал
и поыхал.
2.
Гегемон был пузом рыхл,
потому что много жрал.
3.
Как-то раз орда напал
на страна Сарданапал.
А оракул,
севши на кол,
энно время водкой плакал.
4.
«Для чего Оракул плакал?»
«Чтобы видеть вещи сны».
5.
До весны
осталось мало.
Всё, что можно,
ускакало,
и уполз последний сволоч
в заповедные края.
6.
Вся семья
пошла на север
без суббот и Воскресений,
без носков и зажигалок,
и едва не без еды.
7.
А сады
накрылись тазом:
дышат углекислым газом
и уже не задохнулись
относительно давно.
8.
Всё равно
на воле дождик,
лютый вектор
точит ножик.
на, буржуй, тебе по роже.
на, профессор, по лицу.
9.
А к концу
все твари сдохнут,
реки стухнут/пересохнут,
веки
Вию приподнимут
и напишут на стене:
10.
«В славном городе Корее
все болели гонореей.
Аки стали чуть добрее –
тут и кончилась война».
11–14.
И до дна
достали палкой,
Гордой
Соковыжималкой
расчленили 20 трупов:
как тут не запачкать руков?
как тут не запачкать ногов?
и других отделов тела,
Если надо,
чтобы пело,
и потело,
и вообще
(если надо)
Если НАТО
до последнего солдата
вдруг в поля и без возврата
безвозвратно отойдёт
(и не то, чтоб потому что,
а совсем наоборот).
Неужели в самом деле
во самом Христовом теле
ни голодный,
ни холодный
ни кусочка
не найдёт?
* * *
От любви ли к людям, которых несметны орды,
или без всяких видимых сердцу и глазу причин
с годами становишься менее пылким и гордым,
не столь иронично разглядываешь мужчин,
что, ссутулившись, входят в сатрапову ложу.
Смотришь на баб под немного смешным углом.
Веришь, надеешься, лю. Иногда получаешь в рожу
и, сидя у зеркала, думаешь: видимо, поделом.
Пьёшь до утра – исключительно ради похмелья:
чтоб было обидно за бесцельно прожитые и т.д.
Замечаешь в себе ненужные навыки и уменья.
Понимаешь, что кой-кого стоило бросить в беде.
Жалеешь о том, чего не было, а не о том, что было.
Из стихийных бедствий: безбожно растёт живот.
Помню стишок про Милу, которая морду с мылом
мыла. А морда в саже. Даже букварь всё врёт.
* * *
самцы-отцы
на блюде бляди
костей цветы
– потехи ради
как на алтарь –
снесли на склон,
где золотарь –
наполеон.
* * *
По сухим стигматам стекали
чужие слёзы,
превратив под вечер
мудрую пыль
в зерно.
Электрический чайник ши-
пел: «Ты варила розы», –
и, остыв,
бултых
топором на дно.
Малахольной мальвой украсили
тихий гробик,
схоронив заветы
у спящего
алтаря.
На луну едва ли
завоет
воскресший бобик,
понимая: видимо, жизнь – не зря.
* * *
Говорят, рыба вышла на сушу, чтоб стать человеком.
Это было давно, и та рыба, скорей всего, сдохла.
Самка кормит детей молоком, а для рифмы, пожалуй, что «млеком».
Дети, будемте пить молоко, пока оно не засохло!
© Сергей Данюшин, 2010-2011.
© 45-я параллель, 2011.