Семён
Ванетик

В итоге

Хоть помирать не миновать,

А всё же неохота:

Совпала божья благодать

Со случаями взлёта.

Почти всего, чего хотел,

Добился я. И что же?

Маячит горестный предел.

К чему всё это, Боже?

Вскарабкался на пик горы.

Какая же награда?

Небытие? Тартарары?

«Сосуды, – говорят, – стары.

Пора, брат, выйти из игры».

Зачем всё это надо?

Неужто в бездну разом

И жизнь, и дух, и разум? 

Вера 

Новая религия

Внедрена в умах,

Новое Писанье на столе.

Прежде обещали нам

Рай на небесах,

Ныне обещают на Земле.

В остальном всё то же, –

С ликами святых

И гоненьем на еретиков,

Со жрецами сытыми

В храмах расписных,

Как ведётся испокон веков. 

Виденье

Я вижу, как заносчив символ синуса,

Как знак деленья не смыкает глаз,

И вижу я, как плюс пустился в пляс,

И мину вижу кислую у минуса.

Власть Советов

Новая религия

Внедрена в умах,

Новое Писанье на столе.

Прежде обещали нам

Рай на небесах,

Ныне обещают на Земле.

В остальном всё то же, –

С ликами святых

И гоненьем на еретиков,

Со жрецами сытыми

В храмах расписных,

Как ведётся испокон веков.

* * *

Во сне я вижу женщину, она

То мать моя, то дочка, то жена,

Но чаще обобщённый вижу в ней,

Суммарный образ женщины моей,

В виденье воплощённый образ той,

Которая сквозь жизнь прошла со мной.

О новостях рассказываю ей –

И радуется радости моей,

Печалится, когда печалюсь я,

И всякий раз по-своему моя.

Вопреки идеям

Равноправие наций во все времена

Декларировать нужным считала страна.

Вопреки интернациональным идеям –

То я русским себя ощущал, то евреем.

Иногда же (не знаю, сочтёте ль нормальным)

Ощущаю себя я бинациональным.

Стало быть, – обладатель двойного наследия.

Это обогащает, и это – трагедия.

Воры в законе

Так что ж это такое – «вор в законе»?

И где его найти – в притоне, зоне?

Законы банды, мафии, малины:

«Пусть мы неправы, но всегда едины;

Наш бог и государь, аллах и хан –

Вожак наш, атаман, главарь, пахан;

Любой приём для выгоды хорош –

Убийство, подкуп, и шантаж, и ложь».

Так что ж это такое – «вор в законе»?

И где его найти? В притоне, зоне?

Но также и в высоких кабинетах

С портретами правителей в багетах.

Гипотеза

Перед смертью тело человека

Испускает волны во вселенную,

Принимает человекотека

Эту информацию бесценную.

Да, земная кончилась житуха,

Но сохранена нетленность духа

(Такова гипотеза учёных),

И в просторах космоса бездонных

Будет находиться после смерти

Дух живой, хоть верьте, хоть не верьте.

Но задать такой вопрос позволь:

Какова же будет духа роль?

Сможет ли существовать без дела

И на что способен он без тела?

* * *

Говорят: «Ты – сатирик, смеши!»

Но ищу я в искусстве гармонии:

Сплава мысли ищу и души,

Меру лирики, меру иронии.

Группируемся

Группируются люди по богатству и бедности,

Группируются по доброте и по вредности,

По корысти, учениям и убеждениям,

По своим увлечениям и поколениям,

По религии, расе и национальности,

По своей гениальности и ненормальности,

По профессии, полу, совместным страданиям,

Неприятию общему и упованиям.

Между этими группами и группировками

С их привычками, взглядами и установками,

С их программами, библиями и листовками –

Всё кончается стычками и потасовками.

Как тут быть? Отменить группировки и кланы?

Невозможно! Кучкуются даже бараны.

И на улицу улица движется стенкой –

То ли в челюсть дадут, то ли врежут коленкой.

Дары

Мороз рисует на окне,

Своя есть живопись в огне,

В вечерней, утренней заре,

В извечной облаков игре.

Художница природа-мать

Нам дарит эту благодать,

И ёмкое понятье – счастье –

Уже воплощено отчасти.

* * *

– Двум системам сойтись пробил час.

Надо лучшее взять, вывод ясен.

 – Я работать хочу, как у нас.

Получать, как у них, я согласен. 

Жажда перемен

Желанное время,

Приди и настань,

Пролейся водой

На сухую гортань –

Холодной, фруктовой,

Насыщенной газом.

И, может, тогда

Всё изменится разом?

Однако такое

Бывало не раз –

Прохлада, и сладость,

И щиплющий газ.

Такое случалось

Уже не однажды,

Но мучили новые

Приступы жажды. 

Закон

Есть природы закон, был всегда он и будет

В бытии удивительном нашем земном:

Если в месте каком-нибудь что-то прибудет,

Ровно столько уменьшится в месте другом.

Это нравится нам или, может, не нравится,

Но явленьями быт наш такими богат:

С возрастаньем свободы теряется равенство,

Рост богатства ущербом для братства чреват. 

Зубное протезирование

Вот зубной протез, и мне

Очень весело, поскольку

Я могу теперь вполне

Зубы положить на полку.  

И всё-таки!

Все мы стали судьями,

Все мы обвинители,

Но не деться, всё же, нам

Братцы, никуды:

Преуспели больше мы,

Нежели родители,

Преуспели больше мы,

Нежели деды.

Те, кого не тронули

Злые запретители,

«Ереси» гонители,

Челядь той беды,

Мы достигли большего,

Нежели родители,

Мы достигли большего,

Нежели деды.

О цене толкуем мы

Ныне, обличители,

О потерях горестных

Битвы и страды,

Но добились большего,

Нежели родители,

Но добились большего,

Нежели деды. 

Играйте марш!

Медные трубы славы,

Играйте бравурный марш:

У Рогожской заставы

Купил я дешёвый фарш!

И, не выходя из сметы,

С музою мы вдвоём

Котлеты творим и куплеты

С перцем и чесночком. 

*  *  * 

Интеллигент. От слова интеллект

Когда-то был сей термин образован.

Но сколь угодно пусть умён субъект,

И пусть он превосходно образован,

Нужны ещё другие аргументы,

Чтоб зачислять его в интеллигенты. 

*  *  *

Иные версии, теории, иллюзии

Не принесут нам ничего, кроме конфузии.

Похерит время декларации и акты,

Но никуда оно девать не сможет факты. 

Истоки

Бунтовщик благородным кажется.

Так и есть оно большей частью.

Сохранится ли это качество,

Коль окажется он у власти?

Что же… С фактами не поспорю я.

Ужасая, дивя, смеясь,

«Очернительница» история

«Идеалы» роняет в грязь.

Как же так? Почему же? Господи!

Неужели упреки зряшные?

Чистый лик покрывают оспины,

И черты проступают страшные.

Чтоб истоки назвать несчастий,

Нам достанет вполне ума:

Это – зло упоения властью,

Безграничной власти чума,

В окружении «аппарата»

Культы, культики и культята.

История и благородство

Дворяне утверждали:

Мужик-де подл и низок.

И на конюшнях драли

Митрошек, Ванек, Лизок.

Забитость, безответность…

«Цыц, хамское отродье!»

В ответ же: «Ваша светлость!»

И «Ваше благородье!»

Муссируют в народе

Свидетельства упрямо

О хамстве «благородий»

И благородстве «хамов».

О том не меркнет повесть,

Хоть и не та уж близость…

Но не изжита подлость,

Не вытравлена низость

Вникаем мы охотно

В заботы производства,

Но слишком беззаботны

В вопросах благородства,

И не ушли в преданье,

Торчат, как неваляшки,

Холуйское сознанье

И барские замашки.

1987

Катаклизмы

Пожалуй, любые «измы» –

Прославленные, охаянные –

Таят в себе катаклизмы,

Желанные и нечаянные.

Коллизия

Рухнули иллюзии,

Новая коллизия:

Вследствие конфузии

Предстоит ревизия.

Присмирели бравые,

Притупились лезвия,

Полевели правые

Поправели левые. 

Космос

Запуская в космос аппараты,

Необыкновенно были рады.

Думалось: теперь уж полетаем

Где-то возле Бога, рядом с раем.

Но, войдя в изрядные затраты,

Скромные имеем результаты:

Ничего-то в небе не нашли

Лучше нашей матушки-Земли,

И с невероятной высоты

Всматриваемся в её черты. 

Котёл

Система «общего котла»

С распределением из оного,

Дырявого котла казённого,

Могла нас разорить дотла.

Но на пороге разорения

Нас посетили озарения,

И мы отважились на прения,

Отвергли прежние воззрения.

Итог каков? Итог толков:

Побольше надо котелков!

Кто за?

Кто за? Кто против? Кто воздержался?

Единогласно! Таков канон.

Хотя бы кто-то не удержался

И воздержался, где был бы он?

Кто за, кто против? И снова, снова

Звучит навязший в зубах мотив.

Единогласно все за Хрущёва

Единогласно же супротив.

– Где ваше мнение?

– Потерялось.

– Где ваши принципы?

– Не нашлись,

И вновь история повторялась,

И снова руки взлетали ввысь.

Быть может, в этом своя есть прелесть – 

В подъёме дланей синхронно ввысь?

Быть может, так мы удачно спелись,

Сыгрались так мы, переплелись?

Но, не рискуя прослыть крамольным,

Сам Сталин, помнится, говорил:

«Единодушье бывает полным

Лишь на погосте, среди могил».

Мажор

–Ты этого не опровергнешь, хоть тресни:

При культе, в застое, во все времена

Чудесные песни, мажорные песни

Слагала страна, распевала страна.

– Что было, то было, я спорить не стану.

Бывает, и ныне те песни пою,

Мурлычу стрезва, напеваю и спьяну:

Ведь хочется молодость вспомнить свою!

А что до веселья, то всякое было,

И слёзы нередко туманили взор.

Но петь не положено было уныло:

Такая эпоха – всеобщий мажор!

* * *

Мелькают дни, несутся дни,

Как будто дан приказ: «Гони!»

И с каждым годом всё быстрей

Неудержимый промельк дней.

Когда огромен их запас,

Не беспокоит бег тот нас.

Велим мы сами мчаться дням

Навстречу призрачным огням.

Мечты моего знакомого

«Не может быть,-– он говорит, –

Чтоб долго продержалась гласность.

Народ немного подурит

И гласности поймёт опасность.

Права качать, ворчать, кричать?

Довольно, хватит, накричались!»

Он ждёт сигнала: «Цыц! Молчать!»

И поднимает кверху палец.

«Ещё немного погодим,

Команды голос будет сладок,

Вернётся время разнарядок,

И гласность выпадет в осадок,

И установится порядок,

И всё рассеется, как дым».

Монолог везучего

– В жизни нам повезло: в лагерях не сидели.

То ли мелочью были мы, то ли судьба.

Тем не менее, трубы тревожно гудели.

Протяни ещё Сталин, и дело – труба.

Ну а так… Неучёных родителей дети

Институты окончили, стали людьми.

И как будто бы мы ни за что не в ответе.

Неужели же Сталин один, чёрт возьми?

Мы

Смерть поправши смертию,

Свирепыми сделались:

Вместо милосердия –

Классовая ненависть,

Вместо сострадания –

Недоверье, мнительность,

Судей заклинания

И скоропалительность.

Гении в успении,

Мечты не исполнились.

В третьем поколении,

Наконец, опомнились.

Насущная тема

Бояться нужно в нашем возрасте

Мучительной какой-то хворости.

Но смерти? Так судил уж Бог:

Она – естественный итог.

Безвременной смог избежать

И Бога славить остаётся.

Но своевременной назвать

Её – язык не повернётся. 

Насыщение

Мы читаем взахлёб –

Упиваемся правдой,

И никак не насытимся:

Долог был пост!

Славно потчуют, кормят –

За автором автор,

И за гласность опять

Возглашается тост.

Насыщение длится

До изнеможения,

Но остра эта пища,

Не всем она впрок:

Наслажденье одним,

У иных – несварение,

Рези, спазмы, подавленность…

Но таков уж наш рок.

Не указывая пальцем

Неуёмные старики…

Их не выгонишь на покой:

Изощряются вопреки

Арифметике возрастной.

И стремится смотреться хватом

Кое-кто на десятке девятом. 

Новые слова

– Чем нас обволакивает новь?

Жуткой смесью иностранных слов:

Бартер, брокер, спикер, путч, инфляция,

Ваучеры и сепаратизм,

Шоковая либерализация;

Есть и полурусское: нашизм!

– О годах былых ещё жива

Память – неуёмная чертовка.

Тоже были новые слова:

Показуха и перестраховка,

Долгострой, парадность, выводиловка,

Несуны, шарага, уравниловка,

Дефицит, космополит и блат,

Штурмовщина, кумовство, приписки…

– Старину приятно вспомнить, брат!

Всё родней, чем «Сникерсы» и «Вискас». 

О Боге

Звали мы его Спасителем,

Нам казалось, он молчал,

И, однако, был носителем

Главных нравственных начал. 

О враче и пациенте Кремлёвской больницы

К неведомой персоне отвезён

Был врач (за ним охрана заезжала).

Войдя, больного не увидел он,

И только на тахте нога лежала,

А пациента занавес укрыл.

Врач ногу осмотрел, ни хмур, ни весел,

Нарыв на пальце аккуратно вскрыл

И был таков, ноге поклон отвесив.

Когда со многих тайн был снят покров,

Узнал он, что с ногой вождя общался,

И, хоть немало минуло годков,

Час целый в онеменье оставался.

Но вождь каков? Неужто не велик –

Отец народов, корифей науки?

Яви врачу он свой пресветлый лик, –

Дрожать бы стали у хирурга руки! 

О, Боги!

Немалый мною прожит век,

Но до сих пор я не усёк:

Был создан богом человек

Иль человеком создан бог.

За мысль, бродившую не раз,

Прошу прощенья перед вами:

Один был бог, создавший нас,

Второго создали мы сами.

И он, как мы, славолюбив,

Жесток и милостив, как мы же,

Но в душах многих бог тот жив,

А первого совсем не вижу. 

Об исходе

Мы дождёмся ли светлой поры? –

Тереблю погрустневшую музу.

Покатились года, как шары,

Тихо падая в некую лузу.

Из страны неслучаен исход,

Всё равно я его не приемлю,

И последний мой шар упадёт

На родную и горькую землю.

Отец

Вот этот ковш Медведицы

Мне показал отец.

И видится, и бредится:

Совсем ещё малец,  

Иду с отцом по улице

В такой же поздний час,

И те же звёзды щурятся,

Разглядывая нас,    

И тот же ковш Медведицы

Мерцает без конца,

А нам с отцом не встретиться:

Давно уж нет отца.

В глухой степи затеряна

Могила на века,

Плывут над ней размеренно

Седые облака,

А ночью звёзды светятся.

Взамен венков и плит

Над нею ковш Медведицы

Навечно в небо вбит. 

Отпустили

Мы были весь свой век окружены

Надсмотрщиками от идеологии,

И вдруг они от дел отстранены!

Растеряны в итоге, смущены

Раздольем мы таким. Не все, но многие.

Хоть и намяли губы нам бразды,

И о свободе всяк мечту вынашивал,

А все же непривычно без узды,

И без поводьев как-то не по-нашему. 

Панацеи

Ах, сколько было этих панацей,

Вдруг обретённых палочек волшебных,

Рецептов окончательно целебных,

Всё навсегда решающих идей!

Ветвистая пшеница, целина,

И кукуруза, и мелиорация,

Пары и их отмена, ирригация…

Всегда жила надеждою страна.

Вели мы фанатичную борьбу,

Внедряя догмы и доктрины строгие.

Блюли мы социальные табу,

Искали панацеи в технологии.

Пароход

Был тогда он молод, быстроходен,

И надстройки радовали глаз.

Выкрашен был по последней моде,

И гудок имел – густейший бас.

Он ходил до Омска, Усть-Ишима,

Зимовал в Тобольском он порту.

«Роберт Эйхе» буквами большими

Выведено было на борту.

Но пришла пора тридцать седьмого –

Года лютой стужи, злых ветров.

Пароход был переименован,

Он был назван «Николай Ежов».

Эту тоже стёрли надпись куцую,

Миновали только две зимы, – 

Сталинской назвали Конституцией,

Надпись шла от носа до кормы.

Год этапный – пятьдесят четвёртый,

Вешний ветер обещал тепло,

Новое название вдоль борта –

«Николай Булганин» – пролегло.

Вскоре вновь переименовали

И, хоть был он стар и неказист,

К лидерству причастен был едва ли,

Но его назвали «Коммунист».

За свою историю немало

Грузов перевёз наш пароход.

Радости и беды, всё бывало –

Прогрессивка, мели, ранний лёд.

И когда я вижу – он идёт,

Зеркало реки дробя в осколки,

То снимаю шляпу я и долгим

Провожаю взглядом пароход. 

* * *

Переводил стихи других народов

(Приобретенье ремесла попутного).

Нет-нет, я не оставил переводов:

Теперь перевожу себя – с подспудного!

Пережитки

Пережитки капитализма

Изживали ещё вчера,

Пережитки социализма

Изживать нам пришла пора.

Эко дело! Не привыкать

Пережитки нам изживать.

Но боюсь: расшибая лбы

В отрицаньях и неприятии,

Не дойти бы нам до борьбы

С пережитками демократии! 

Переплетение

 – Говорят, идёт борьба за власть,

Рвут соперники друг другу пасть,

И родной страны покой и счастье –

Всё ничто в сравненье с жаждой власти.

– С одержимостью марксистской верою,

С опасеньем развалить империю.

– С верой в западную демократию.

– В русскую идею, в партократию.

– Стало быть, идёт борьба идей

Или же идёт борьба людей?

–Всё между собою сплетено,

Спуталось, завязано в одно,

И непросто отделить позиции

От привычек, выгоды, амбиции. 

Пока

Пока поэзия жива,

Пока в затрёпанной тетрадке

Выстраиваются слова

В захватывающем порядке, –

Хмельно кружится голова,

И дали в розовом тумане,

И всё на свете трын-трава,

И счастье у меня в кармане.

Предпочитаю

Не упрекну себя в высокомерии

И жажде славы непреодолимой.

Чем быть владыкой мировой империи,

Предпочитаю обладать любимой.

Соперникам грозя военной силой,

Щетинятся штыками государства.

Но поцелуй, полученный от милой,

Дороже завоёванного царства. 

Причина неудач

Улучшить общество мечтает,

Желает человек от века,

Но это совершить мешает

Несовершенство человека. 

* * *

Проглотить неприятность и не подавиться,

Проглотить неприятность и не отравиться –

Это смолоду чаще всего удаётся,

Ну а в зрелые годы немногим даётся.

А ведь этому надо всё время учиться:

Ведь на каждом шагу это может случиться.

Равандрапал

Притча

Пятнадцать лет Равандрапал

(Пять тысяч с лишним дней)

Провёл в тюрьме, и там он спал

На ложе из гвоздей.

Закончился и этот срок,

И дома он опять,

Но на постели спать не мог,

Стал гвозди забивать.

Расскажи

– Расскажи мне отец, расскажи

Без утайки, родной, без опаски,

Кто мы – жертвы чудовищной лжи

Иль соавторы благостной сказки?

– Объяснить не сумею, сынок.

Было, верно, и то, и другое.

Вспоминается мне, видит Бог,

Чаще славное и дорогое.

1988

Реквием по державе

Нет, я не заблуждался,

Знал, что опоры ржавы,

Режима знал пружины

И подлинную суть,

И всё-таки мне грустно,

Что нет уже державы,

С которой, худо-бедно,

Немалый пройден путь.

И были ведь надежды,

И были ведь удачи,

И в грозную годину

Нас не спасла ль страна?

Но рано или поздно,

И так или иначе

Прийти она к распаду

Была обречена. 

* * *

С колобродившей судьбы взятки гладки:

Стал печататься на пятом десятке.

Удивленье, эйфория, потом

Первый сборник на десятке шестом.

На седьмом из секты виршекропателей

Принят в члены я Союза писателей.

На восьмом лишь сомневаться не стал:

Наконец, теперь профессионал.

Коль безносая с косою не явится,

На девятом, смотришь, мог бы прославиться.

* * *

Сиреневые сумерки

Располагают к лирике.

Стихам нужны изюминки,

Перчинки да имбиринки.

Им требуются специи

И ароматы пряные,

И что-то из Венеции,

И что-то из Испании,

Но можно из Тюмени и

Из Чухломы и Жмеринки,

Где пряного не менее,

Чем в Бирме и Америке. 

Слоники

Были слоники и у нас,

Помню их, вспоминая детство.

Только где же они сейчас?

Кто меня оградит от бедствий?

Семь забавных и милых слонят,

На комоде мещанское счастье…

Где они и кого хранят,

Отводя от семьи напасти?

Ни единого не сберёг.

Хоть к религии я не склонен,

Мне б теперь пригодился бог

Или, в крайнем случае, слоник.

Смерть Сталина

Когда его хватил удар

И потерял он речи дар,

Не оказалось ни одной

Вблизи него души родной,

Чтоб, сокрушаясь, хлопоча,

Немедленно позвать врача.

А где семья, отец народов?

Охранники стоят у входов.

Не прекращая наблюдений,

Гэбисты ждут распоряжений.

Весь в ощущении преддверия,

Врачей не посылает Берия.

Текут часы, полсуток прочь,

Теперь ничем нельзя помочь,

И вот, уже почти мертвец,

Врачей дождался наконец.

Быть надо, что ни говори,

«Надеждой мира и опорою»,

Чтоб некому набрать «ноль-три»,

Элементарно вызвать скорую!

А впрочем, тут не до врача:

Эпоха рушилась, треща.

Сны

Мало в снах моих примет новизны,

Инженерные всё вижу я сны,

Постоянно возвращаюсь назад,

И давнишние заботы томят.

Ухожу я в подсознанья задворки.

Не бывает, жаль, уборки подкорки.

Созерцание

Стою, смотрю я на слегка

Подсвеченные облака

Закатным солнцем. «Что стоишь,

Эстет неимоверный? Ишь!

Стоять судьба нам не велит,

Какой бы ни был чудный вид».

Пройдут и судьбы, и века,

Но вечно будут облака,

Чей созерцали свет и след

Когда-то прадед мой и дед,

И будут – в радости ли, в муке –

Стоять и созерцать их внуки.

Ставрополье

Этих сёл, городов названия,

Как чудесные обещания:

Благодарное и Привольное,

Благодатное и Раздольное,

Светлоград, Изобильное, Дивное,

Упоение неизбывное.

Дорогой и любимый край,

Оправдай, докажи, создай!

Отвечают за домом дом:

– Будет всё!

– Но когда?

– Потом!

Старики и рынок

– Да, рынок – это то, что надо.

Умом я это понимаю,

Но сердцем… нет, не принимаю:

Ведь я другой системы чадо,

Я – сын совсем другой эпохи,

Живу я в ритме, ею заданном.

Да, рынок – это то, что надо нам,

Дела мои, однако, плохи.

И будет худо нам, доколе

За дело не возьмутся внуки,

Все превзошедшие науки

В иной принципиально школе. 

Стариковский романс

Хвори разные участились.

Полагаю я, что всерьёз

Покатились дни, покатились,

Покатились дни под откос.

Сутки как-то укоротились,

Словно времени темп возрос;

Покатились дни, покатились,

Покатились дни под откос.

Завертелись, и закружились,

И пустились в последний кросс,

Покатились дни, покатились,

Покатились дни под откос. 

Старомодная эротика

Я возвращался домой на рассвете

Пешком через весь город.

Был счастливее всех на свете

И по-мужски горд.

И вот на одной из пустынных улиц

Я юношу встретил в тот ранний час,

И оба мы вдруг широко улыбнулись,

Узнав друг друга по блеску глаз.

Табу

Пёр, как и все окрест,

Я на своём горбу

(Был это общий крест)

Всяческие табу.

Перечислять нет сил:

Мало ли что носил!

Многое сбросил прочь:

Было уже невмочь.

Помнит их мой загривок,

Словно следы прививок.

Все ли я сбросил? «Нет!» –

Стонет в ответ хребет.

«Что-то тащить должна!» –

Властно зудит спина.

«Этим защищена!» –

Строго гудит она.

Теория

Теорию не изучают,

Её, обычно, внушают,

Вдалбливают её –

Истину и враньё.

Теорию не изучают,

Ею «овладевают»,

А затем уж она сама

Овладевшего сводит с ума,

Овладевшего-обалдевшего,

Гимнастёрку, мундир ли надевшего,

Шашку взявшего иль ракету,

Вызов бросившего всему свету. 

Трансформация

Мы намерены были бороться

За серьёзнейшие перемены.

Было слово у нас инородцы,

Трансформировалось в нацмены.

Полицейских терпели агентов,

Больше нет их у нас, земляки.

Есть сексоты, а бунтовщики

Трансформировались в диссидентов

(А до некоторого года

Были просто «враги народа»).

Управлял государством царь,

Так у нас повелось от века.

Трансформирован государь

Во всевластнейшего генсека. 

Три кита

Всё чаще в лексиконе междометия,

Всё чаще в нашей речи восклицания:

Исследуем семидесятилетие –

Преобладает разочарование.

И всё же что-то есть в системе цепкое,

Устойчивое, прочное, стабильное,

При всех её пороках – что-то крепкое,

При всех её изъянах – нечто сильное.

Яви опоры, непоколебимая!

А ну-ка отойдите и не застите!

На трех китах стоит она, родимая:

На страхе, жажде власти и на зависти.

Верней, так было, больше нету первого.

Слабей теперь опора под державою.

Свободы воздух ощущаем нервами.

Но два других кита еще во здравии.

* * *

Удивительный открылся процесс,

В нем смешались и трагизм, и комизм:

Сняли лозунг «Слава КПСС!»,

Сняли лозунг «Наша цель – коммунизм!»

Плохо спится-отдыхается нам:

Нарушает заповедную тишь

Торопливый демонтаж по ночам

Букв аршинных по-над кромками крыш.

Лишь под утро забываешься сном,

А будильник будит в шесть или в семь…

Но пропажи этих лозунгов – днём

Большинство не замечает совсем. 

Что успел

Не врывался я, лихо рубя.

Из породы настырных старателей,

Трижды делал и сделал себя –

Инженером, доцентом, писателем.

Расточительство? Может быть. Но

Всё творилось по счёту большому,

И когда созревало одно,

Возникало влеченье к другому.

К сожалению, жизнь коротка.

Я давно перед ней не робею,

Но для очередного прыжка

Разогнаться уже не успею.

* * *

– Не съем, я не зверь,

Несу я добро,

Довольно тебе слоняться!

– Но снится мне дверь

Вагона метро

С надписью: «Не прислоняться!»