Полёт ВЫСОКИХ УСТРЕМЛЕНИЙ...
Семён Раич и его кружок
1.
Семён Раич воспринимал окружающий мир многослойно: через наш просвечивает другой, и именно он и определяет жизнь нашего, нюансы его существования, его наполненность или провалы в пустоту:
Природа по себе мертва.
Вне сферы высшего влиянья
Безжизненны её созданья:
Она – зерцало божества,
Скрижаль для букв Его завета;
Ни самобытного в ней света,
Ни самобытной жизни нет.
Мускулы мысли напрягались отчётливо: и мысль эта, касаясь эзотерических тайн, передавалась языком ясным и строгим, языком классицизма, отчасти ветшающим, но, в сущности, не стареющим никогда.
Окончив духовную семинарию, Раич не стал принимать сан, но зарабатывал на жизнь преподавательской деятельностью, в частности, служил домашним учителем у Ф. Тютчева…
Он был членом ранней полулегальной организации декабристов «Союз благоденствия», что говорит о высоте его устремлений, и постоянных мыслях о будущем России; однако, после роспуска её, от деятельности подобного рода отошёл, сконцентрировавшись на педагогической и литературной работе.
Стих его звучал вольно и широко, варьируя традиционные темы, но – наполнение было сугубо индивидуальным: Раич, очевидно, сумел расшифровать свою душу, квинтэссенцией которой поэзия и является:
Не дивитеся друзья,
Что не раз
Между вас
На пиру весёлом я
Призадумывался.
Вы во всей ещё весне,
Я почти
На пути
К тёмной Орковой стране
С ношей старческою.
Мудрость Раича – несколько тяжёлая: ноша изрядна, и пир весёлый упомянут скорее для контраста – бездне мысли, чем реально был столь уж привлекательным для поэта.
Некоторые стихотворения Раича были положены на музыку, что говорило о соответствующем заряде, вложенном в их структуры; стихотворение «Друзьям» стало популярной студенческой песней, исполнявшейся под гитару вплоть до тридцатых годов двадцатого века.
Обращаясь к стихотворению «Жалобы Сальватора Розы» приходится вспомнить не столько изощрённого мастера формы – итальянского поэта – сколько Ломоносова: с его мощью, космическим прорывом, высотой парения; и тут же контрастно мерцает «Жаворонок» – нежный, трепещущий…
Разнообразный поэт, богатая жизнь…
С. Раич ярко и достойно свершил свой путь, и, пусть не поднявшись до высот первостатейных в поэзии, занимает в ней вполне весомое место…
2.
Славянофильство подразумевало тяжелостопность – хотя сложно объяснить почему…
С. Шевырёв, игравший немалую некогда роль в литературном пейзаже, производил стихи, густо гудевшие звуком:
О люди русские, благословим сей день
И воздадим хвалу мы богу всеблагому
За то, что с родины слетает рабства тень,
Не будет человек принадлежать другому.
Именно таковые, думается, и должны были действовать, заставляя думать и призывая к высоте…
Ибо лёгкость часто обманчива, ибо, спрятавшись за ней, сочинитель тщится избежать глобальных проблем.
Вероятно, так и мыслил С. Шевырёв, с детства владевший церковно-славянским, зачитывавший Сумароковым и Херасковым.
Нужна алмазная твёрдость классицизма: или – всё прахом…
Даже в шуточных стихах должна выдерживаться высокая форма, отказ от которой чреват, как бездна.
Шевырёв был последователен в своих убеждениях, никогда не давая заднего хода, что бы ни происходило вокруг…
Чу! внимайте... полночь бьёт!
В этом бое умирает
Отходящий в вечность год
И последний миг сливает
С первым мигом бытия
Народившегося года:
Так, всё цепью выводя,
Вяжет дивная природа.
Цельность, как свидетельство внутренней силы: гармония, идущая изнутри, требовала именно такового воплощения.
Что ж…
С. Шевырёв остался – со своими крепкими, плотно насыщенными содержанием стихами, со своими убеждениями, которые могут казаться наивными…
Время избирательно.
Но последнее слово за ним…
3.
Стилизованный перевод шведской народной баллады превратился в стихотворение «Чудная бандура», чтобы стать песней – «По Дону гуляет казак молодой…». Песней щедрой и привольной, высотой своей преодолевающей время, летящей и звучащей и поныне…
Хотя вклад Дмитрия Ознобишина в отечественную словесность носит скорее исторический, чем живой характер.
Исторические и эпические произведения поэта слишком громоздки, перенасыщены восемнадцатым веком, пронизаны порою восточными мотивами…
Последнее не мудрено: Ознобишин был полиглотом, и Восток влёк его – среди прочих культур представляясь оазисом изощрённой мысли, тонкой образности и своеобразной экзотики.
Ознобишин переводил фрагменты поэм Низами, составил первый персидско-русский словарь.
Тем не менее, его «Аттила», или «Фивский царь» сегодня вряд ли будут читаться кем-то, кроме филологов.
Но вот в стихах иных встречаются лирические волны, плещущие легко и свободно, передающие не стареющие эмоции:
Если грудь твоя взволнуется
В шуме светской суеты,
И душа разочаруется,
И вздохнёшь невольно ты;
Если очи, очи ясные
Вдруг наполнятся слезой,
Если, слыша клятвы страстные,
Ты поникнешь головой,
И безмолвное внимание
Будет юноше в ответ,
За восторг, за упование
Если презришь ты обет…
Путь его хочется назвать скорее метафизическим, чем пролегающим через дебри жизни, труды Ознобишина были разнообразны и насыщены, но и песня, звучащая до сих пор, достойный памятник стихотворцу, стремившемуся поднять саму поэзию на новую высоту, относившемуся к ней как к делу священному, таковому, на которое благосклонно взирают небесные синклиты…
4.
Ученик Семёна Раича, Андрей Муравьёв в юности переводил «Энеиду» и «Телемака»…
Он познал и военную службу, и службу в Синоде; он весь, казалось, состоял из устремлений к высотам: духовного и творческого планов: смыкающихся, в общем.
Он инициировал работы по восстановлению русского монастыря Новый Сион и Мирах; его трудами келия Афонского Ватопедского монастыря была преобразована в самоуправляющийся скит с русскими насельниками.
Труды духа, казалось, непрестанно свершались в недрах души А. Муравьёва, и то, что писать он начинает именно по духовным вопросам, было вполне логично.
«Путешествия по святым местам земли Русской», «Письма о богослужение Восточной кафолической церкви»…
Список трудов велик; они насыщены плазмой мысли и лепестками всех фраз стремятся к свету: не общеизвестному, который есть длина волны, но к потаённому, чью работу так сложно осознать…
В Крыму Муравьёв знакомится с Грибоедовым и именно под его влиянием пишет поэму «Потоп» и драматические произведения из русской истории…
Его наследие кипит классицизмом: там бушуют оды, раскрываются хитрыми лицами цветы басен, обращённые к солнышку человеческого внимания; лирические произведения вспыхивают трепетанием тонкости ощущений…
Стихи А. Муравьёва представляют сейчас скорее филологически-исторический интерес; но вся жизнь его – целостность её высокого стремления – является редким примером напряжённой жизни человеческого духа…
5.
Даже вообразить библиотеку Авраама Норова – значит испытать трепет духа, и то, ни с чем несравнимое волнение, когда экземпляр книги не только… книга: но и свидетельство истории: во всей насыщенности её связей, движений, аллюзий…
Первое иллюстрированное издание «Божественной комедии», подборки первых прижизненных изданий Бруно и Кампанеллы, инкунабулы, раскрывающие свои роскошные, потаённые недра знающему!
А Авраам Норов был отменным многознатцем – только перечень изученных им (причём досконально!) языков поражает.
Государственный деятель, путешественник, учёный, писатель, Норов был вхож во многие литературные салоны своей современности; известно, что библиотекой его пользовался Пушкин, во время труда над пугачёвской эпопеей…
Он много писал в стихах и прозе, переводил, откликнулся на смерть Пушкина стихотворением:
Погас луч неба, светлый гений,
Великий бард полночных стран,
Чья слава в сонме поколений
Взрастёт со славой россиян.
Разумеется, стихи А. Норова были среднестатистическим, довольно грамотным вариантом тогдашней словесности; великим произведением (в том числе зафиксированным отчасти литературно) была его жизнь, чья духовная составляющая казалась куда более значительней плотской, реальной… Пример этой интенсивной внутренней насыщенности может влечь и сейчас – в мире пустых соблазнов и лютующих компьютерных технологий.