Семён Кирсанов

Семён Кирсанов

(О поэме Семёна Кирсанова «Зеркала»)

 

Семён КирсановДля юности не существует прошлого. Она ещё не успела накопить столько ошибок, чтобы было сладко и страшно о них вспоминать.

Юность живёт в завтра и думает, что завтра будет всегда. Потому что оно спрятано в  плоти, и вечность кроется в сплетении тел.

Когда в начале семидесятых годов уже прошедшего века я купил книгу Семёна Кирсанова «Зеркала», я не понимал, что эта книга – надежда на бессмертие.

Даже трагическое «Строки в скобках» прочитал, как «Живу я».

И не только я. Популярный в то время ВИА «Самоцветы» из стихотворения «Русская песня» сделал плясовую, не почувствовав трагизма в прощании с собственной душой:

 

Как из клетки горлица,

душенька-душа,

из высокой горницы

ты куда ушла?

 

А жуткие, сказанные сквозь усмешку,  «Никударики» вызвали поток эпиграмм и  пародий.

 

Время тянется и тянется,

люди смерти не хотят,

с тихим смехом:

– Навсегданьица! –

никударики летят.

 

Обложку книги придумал сам Семён Кирсанов. Обложка – это  не жизнь, это всего лишь  демонстрация представлений. Коричневый круг на жёлтом  прямоугольнике я  воспринимал только, как изображение карманного зеркальца – аксессуар дамских сумочек в то время.

Мне и в голову не приходило, что это загадка без разгадки: графическое изображение  «квадратуры круга».

И всё же не зеркальца, а зеркала.

И всё же – поэзия с заранее обдуманными намерениями.

С поэмы «Зеркала»  начинается сборник.

И это понятно. Ведь отражение – это основная характеристика познания и сознания с точки зрения марксистско-ленинской философии. А молодой Кирсанов, называя  себя, творческим наследником Маяковского, был верным борцом за торжество социализма. На Первом съезде Союза писателей он говорил :

«Наша поэзия призвана раструбить октябрьский гул по всему миру и быть боевым барабанщиком, трубачом за дело Ленина и Сталина».

Но поэтическое в нём всё же было сильнее политического.

А может быть круг на обложке – это зрачок? Ведь, без зрачка отображений не существует.

По Юрию Манину, чтобы понимать видимое глазами во лбу, мы должны знать, что оно есть лишь проекция на сетчатку бесконечномерного мира.

Семён КирсановА Константин Кедров замечает:

«Зеркало в пустой комнате ничего не отражает. Для отражения нужен глаз. Глаз отражает по закону обратной перспективы, как вогнутое зеркало. Здесь действуют законы “Воображаемой геометрии” Лобачевского. Поэт преломляет звук, как глаз преломляет свет».

Преломление светового луча называется рефракция.

Но Кирсановские зеркала не столько отражают, сколько поглощают.

 

Жизни

    точный двойник,

верно преданный ей,

крепко держит

            тайник

наших подлинных дней.

 

Кто ушёл –

         тот ушёл.

Время в раму втекло.

Прячет ключ хорошо

это злое стекло.

 

«Сколько раз я тебя убеждал: не смотри в зеркала так часто! Ведь оно, это злое зеркало, отнимает часть твоих глаз и снимает с тебя тонкий слой драгоценных молекул розовой кожи. И опять всё то же. Ты всё тоньше…»

Даже зеркальный потолок Андрея Вознесенского в поэме «Оза» не так пугающ, как всепоглощающая среда «Зеркал»:

«Из зеркала вниз головой, как сосульки, свисали гости. В центре потолка нежный, как вымя, висел розовый торт с воткнутыми свечами».

Поглощение в кирсановских зеркалах – это не гибель. Это сохранение. Надежда на вечность поэтического образа, запечатлённого в книгах.

 

Но, может, в стекле ты сохранней?

 

И Кирсанову было что и в чём сохранять.

Ему было отведено 66 лет жизни. Он выпустил 64 книги. Был лауреатом Сталинской премии, награждён орденом Ленина и двумя орденами Трудового Красного знамени. Он был успешным, состоятельным, читаемым и почитаемым. Десять лет он жил, зная, что у него рак горла, и что он обречён.

Но он мог бы легко стать закройщиком. Так же, как его отец. У него было стереометрическое видение. Он умел делать лекала для пошива. Но!

Правильно заметил Андрей Вознесенский:

 

Лекало – это нелегал квадрата и круга, лукавое искривление смысла.

 

Поиск смысла лежит в искривлении смысла – это и есть квадратура круга. То есть заведомо нерешаемая задача.

Форму напоминающую лекала имеют музыкальные скрипичный и басовый ключи.  

Преломление звука, как преломление судьбы – и случайно, и неизбежно.

Какая рефракция событий привела четырнадцатилетнего Сёму Кортчика под крыло Маяковского?

Проблески таланта?

Несомненно.

 

«…а на пустом уроке я однажды прочёл своё стихотворение нашему классу…

 

Наступает нам черёд

рваться бомбами по всем

Икомзап и Ручерод,

Икомюз и Искомсев,

Черноморской рулевод

шлёт декреты Циксород,

и звенит из воли волн –

“Со стены Николку вон”.

 

Соученики… за этот стих меня побили.

Тринадцатилетний я пришёл в “Коллектив поэтов”, ошарашил заумью и через некоторое время нашёл соратников.

В январе 1926 года я уехал в Москву. Живу и радуюсь, что живу.

Декабрь 1927 г.»

 

«Uriculum vitae младшайшего из футуристов Семёна  Кирсанова».

Кручёных А. «15 лет русского футуризма»

 

Любая среда искажает луч. Среда, в которую попал Кортчик, искажала действительность до неузнаваемости.

Современники писали о том, что Кирсанов был невысок и поэтому на сцене в паре с Маяковским смотрелся эффектно.

А быть человеком невысокого роста очень трудно. Даже друзья и ученики в своих оценках ироничны.

«Младшайшим» из футуристов называет Кирсанова Кручёных в книге «15 лет русского футуризма». Слово «младшайший» с лёгким оттенком пренебрежения вобрало в себя и «младший» и «милейший».

Кирсановский ученик Андрей Вознесенский писал в стихотворении «Похороны Кирсанова»:

 

Пьерошка в одежде ёлочной.

 

Нечто среднее между Пьеро и Петрушкой.

Но может быть круг на обложке – это арена цирка?

Он же любил называть себя циркачом стиха. Гимнастом, балансирующим на проволоке под пристальным взором.

 

Ты ж  паучок летающий,

циркач на тонком тросе, –

виси, вертись, пока ещё

зимой не стала осень.

 

А вот это цирк 1925-го года. Хозяин ещё только угадывался:

 

Ёкнуло сердце.

Кровь…

Стоп!..

Крик – 

от галёрки до плюшевых дамб,

публика двинулась к выходам.

Все по местам! Уселись опять.

Вышел хозяин. Сказал: «Убрать!»


Зумбай квиль-миль

Толь-миль-надзе…

Зумбай-кви!..


Зумбай-ква!..


И через сорок лет в поэме «Зеркала»:


И, может быть,

на стёклах дачи подмосковной

свой френч застегивает тень

того,

   чей взгляд беспрекословный

тревожит память

             по сей день?

 

Он дружил с Мандельшамом и, наверняка, догадывался, что происходит за стеной в майскую  ночь тридцать четвёртого. Он не спал и «крутил пластинки».

Вот – из стихотворения Галича «Возвращение на Итаку»:

 

Всю ночь за стеной ворковала гитара,

Сосед-прощелыга крутил юбилей,

А два понятых, словно два санитара,

А два понятых, словно два санитара,

Зевая, томились у чёрных дверей.


Галич ошибался. Юбилей Кирсанов в ту ночь не справлял. Он родился 5 сентября 1906 года, а Мандельштама арестовали в ночь с 13-го на 14-го мая 1934 года. Кирсанов в ту ночь боялся.

 

от улик не уйдёшь,

помнят всё

        зеркала.

 

Со стены –

        упадёт,

от осколков –

             и то

никуда не уйдёт

кто бы ни был –

               никто!

 

Но рефракция судьбы уже превратила Кортчика в Кирсанова, и никакая физика не могла обратить этот процесс вспять.

Угол падения равен углу отражения.

 

Метёт история осколки

и крошки битого стекла,

чтоб в галереях

          в позах стольких

ложь фигурировать могла.

 

А понимание того, что страна, которой он так преданно служил – это всего лишь имитация, вычурная поза, отражённая в зеркалах, пришло к нему только в конце жизни.

 

Но дело в том,

          что эта чинность

в глаза бесстыдно нам лгала.

Жизнь

    притворяться

            наловчилась,

а правду

       знали зеркала.

 

И правда была сказана им тогда, когда писалась эта поэма, в надежде на то, что время может пойти вспять.

 

и, зеркало

         зачаровав,

заставит возвращаться к завтра

давно прошедшее вчера!

 

Но было поздно экспериментировать со временем, потому что жить оставалось всего три года.

 

Маэстро великолепный,
а для толпы – фигляр…

Невыплаканная флейта
в красный легла футляр.

 

Андрей Вознесенский

 

Физики знают, что при вращении плоскости относительно центра круга, круг переходит сам в себя.

А лирики уверены в том, что слово бессмертно.

 

…пусть он сидит,

глазами внутрь

в свою цветную душу.

 

Борис Юдин

 

Август-сентябрь 2013 года

Maple Shade, США

 

Иллюстрации:

портреты Семёна Кирсанова разных лет;

КуКрыНиксы: шарж – Семён Кирсанов и Осип Брик;

на групповом снимке

Нильс Бор с супругой среди группы советских писателей,

слева направо – Борис Агапов, Георгий Тушкан,

Евгений Рябчиков, Леонид Соболев,

Семён Кирсанов, Александр Казанцев;

книги и плакаты...

Подборки стихотворений