Семён
Бурда

Анамнез

Её жалели или ухмылялись,

А муж смеялся: «Дa уж, баб люблю…»

И от него, и от себя спасаясь,

Она пошла – и спряталась в петлю.

И прокляла его мужскую силу,

И всю с собой в могилу унесла.

Как будто тучей, враз его накрыло:

Ушли невесты, и болезнь пришла.

Он вдруг заметил, стали пахнуть платья

Духами – как в те, давние года.

И он искал – в шкафах и под кроватью.

Он знал, она придёт. Не знал – когда.

Так он сидел, а дни его летели,

Как ветер гонит мусор по дворам,

Уже душа не ночевала в теле,

Брезгливо возвращаясь по утрам,

В зачёркнутый верёвкой бельевою

Двор, где одно и то же без конца:

Вороны в чёрном. Дождь в ведро пустое.

Хромая табуретка у крыльца.

* * *

Был к безделью не приучен

Джироламо Невезучий:

Чтоб спастись от разных бед,

Он объездил целый свет.

В Генуе терял он гены,

В Падуе с коня он падал,

Не нашёл жены в Женеве,

И в Тоскане – тосковал,

Бился с барсом в Барселоне,

Разуверился в Вероне,

В пампе он хотел пампушек,

Манты в Мантуе искал.

Въехав в яму на Ямайке,

Он не стал копать в Клондайке,

И, к тому же, в Ла-Валетте

Проигрался в пух и прах,

А ещё во время странствий

Он раскладывал пасьянсы:

Масть – на масть, как звук – на отзвук,

Страсть – на старость, смех – на страх.

И никто не знал, откуда,

И никто не знал, куда он.

То он в Слониме слонялся,

То он в Бежецк убегал,

В Померании не помер,

И уехал жить в Житомир,

А пасьянсы не сходились,

Но и он не унывал.

Как-то раз под Аккерманом

Ветер вывернул карманы,

Ветер расшвырял колоду,

В чьих теперь она руках?

Джироламо – невезучий,

Может быть, у Вас получше

Всё сойдётся – звук и отзвук,

Страсть и старость, смех и страх?

Гетто

(Из цикла «Мама и снег над Варшавой»)

Рваная дорога,

Злая колея.

Далеко до бога,

Поздно – до жилья.

Свесилась дорога

Аж за край земли.

По дороге – дроги

Муравьём в пыли.

В неподвижном небе

Жёлтая звезда.

То ли в гости едем,

То ли – навсегда.

И никто не плачет,

И длиннеет тень,

И лошадку мальчик

Кормит целый день.

В воздухе нагретом.

Среди трав немых.

На исходе света.

На пороге тьмы.

К ветру

...И скалы, воздух обжигая,

За солнцем тянутся. Куда?

И дышит в бухте ледяная,

Подслеповатая вода.

И трещины ползут, и зданьям

Камнями век свой доживать,

Неисполнимые желанья

Не исполняются опять.

И в этом выжженном краю,

В каком-то забытьи счастливом

Я воздух перелётный пью.

У Коктебельского залива.

У самой жизни на краю.

Коктебель

(Фрагмент)

Для бронзовых, коричневых и красных

Заведена пружина летних дней:

Стучат мячи на кортах, окна настежь,

А море всё слышней, слышней, слышней…

И воздух теннисный, упруго-маслянистый

Морскою пылью отдаёт с утра,

И белый шлейф мяча размазан кистью

Над охрой черепиц, над синькою двора,

Над сеткой, где, как голуби с голубкой,

Они парят в восторге высоты,

Пусть горы тянут свет, подобно губке,

И тени заостряют их черты.

Уже и солнце пало на колени,

И ходят волны в чёрных сапогах –

Они играют – и на малой сцене

Кричат своё от моря в двух шагах.

* * *

Кости белеют внизу или мрамор над нами смеётся,

Пряча бессмертных в себе – бога ли, цезаря лик?

Каменоломня, прощай,

Здесь полжизни моей остаётся,

Тени друзей и давно пересохший родник.

В горле першит; не зима, но в кристалликах воздух,

Воздух империи, полный ликующих числ,

В пальцах ослепших, и сердце не помнит, кто возле,

В стёртых словах о любви, постепенно теряющих смысл.

…Вольноотпущенник жизни своей, рабской,

Подводит итоги. Не опрометчив: вполголоса песню поёт.

Выпьет вина. В гости друга-раба не зовёт.

Женщину купит. И с нею побудет немного.

Каменоломня, прощай.

Рядом с домом мерцает дорога

К морю, где лодочник с вечера дремлет и ждёт.

День будет ветреный. Завтра миндаль зацветёт.

Что же он медлит? Чего он стоит на пороге?

Музыканты

Там, на углу, где светились часы,

Вечно сидели на скамьях нагретых

Альты, кларнеты, гитары, басы –

Те музыканты, чья песенка спета.

Те музыканты, чья песенка спета,

Свадьбы играли и похорона…

Пыльное лето, зелёное лето,

Плачет страна и танцует страна.

Чёрная клавиша к белой прижмётся,

Белая музыка с чёрной сольётся,

Под облаками квартет наш несётся,

Эй, музыкант, чародей, дуэлянт!

Ноты ли скачут, ворот ли рвётся:

Здесь напрокат инструмент выдаётся –

Руки его и усталый талант.

Чёрные даты, красные даты –

Некогда больше играть для себя,

Как перед господом – не виноваты,

Незачем больше – дома семья.

Но начиналась забытая тема

Голосом, звяканьем кружек в пивной,

И барабанщик, хромец разбитной,

Пальцами щёлкал, стучал по колену.

И постепенно, сперва постепенно

Что-то вытягивалось из клубка,

За инструментом тянулась рука,

Чёрная нитка, чертовка, сирена,

Стой, мы догоним тебя непременно,

Жизни не хватит – настигнем за сценой,

Это последний наш джаз, старина!..

Слышите, слышите, снова играют

Дождик на крыше, свет на стекле,

Если б не музыка, не представляю,

Что бы я делал на этой земле...

Чёрная клавиша к белой прижмётся,

Белая музыка с чёрной сольётся,

Под облаками квартет наш несётся,

Это последний наш джаз, старина!...

Пары воркуют на скамьях нагретых,

Спят музыканты, чья песенка спета,

Спят музыканты, чья песенка спета,

Плачет страна и танцует страна...

* * *

На дачах ещё загорают,

И солнце, как будто, печёт,

И солнце с утра превращают

В сиропы, варенье, компот.

Здесь вечер вином согревают,

Едят – урожайным был год,

Хохочут – и разве скрывают,

Что дождик по роще сечёт,

Что поле, вернувшее зёрна,

И сад, отдающий плоды,

Молчат под холстиною чёрной,

Молчанье купив за труды.

И тени в стекле проплывают,

И страшно остаться одним,

А лето по дому блуждает

Забытым при жизни, больным.

Оно залежится в кармане

Случайной лесной шелухой…

И бабочки крылья роняют

С тяжёлой к утру головой.

Наставление

Я вам историю сплету

Про давний мой каприз:

Как в детстве, стоя на мосту,

Хотел я плюнуть вниз.

Ведь вниз – не то, что в потолок,

Но с бабушкой я был,

И, вроде я её отвлек,

Но струсил – вот дебил!

А вскоре бабушка моя

Решила утонуть,

Наверное, затем, чтоб я

Свободней мог вздохнуть.

И с моста плюнул я, и в даль

Шла за волной волна.

И бабушку мне стало жаль:

Эх, видела б она!

Да будет, дети, вам урок:

Сегодня, завтра, впредь

Всё делать вовремя и в срок,

И бабушку жалеть.

Первое приближение

Грудой золотистых мёрзлых кож

За окном Литва до горизонта,

И в костёл, в который каждый вхож,

Тихо входит женщина с ребёнком.

Так за нею он в толпе скользит,

Что в одежде кажется из шёлка,

И уже свеча его горит

Среди сотен тоненьких и жёлтых.

Крестики, как родинки родства.

Теплота земного естества.

И слова тяжёлые, как числа,

Из неведомого вещества.

…………………………………

Дверь откроешь, замело порог.

Дверь откроешь – паперть замело.

Далеко видать, белым-бело,

Солнце где? Где север, где восток?

Неостывший алый уголёк,

Лыжник в дюнах – словно мотылёк.

Чёрных лыж перебирая чётки,

Лыжник на отшельника похож

Посреди песчано-снежных лож.

Только жаль, зимою день короткий.

Вышивки предмет или перо

Лыжник? Он и сам того не знает,

Кто ему пространство выбирает,

Так холмы расставлены хитро.

Вот он в лес влетает, как болид,

Сыплют с веток жёлтые иголки,

И уже его свеча горит

Среди сосен тоненьких и колких...

Сумерки обходят стороной

Лыжника за белой пеленой,

Женщину и мальчика под снегом

На тропинке, к хутору, к ночлегу:

Чтоб с душой спокойной

Сесть к огню,

Чтоб в рубахе чистой

Сесть к окну.

Звать слова могучие, как числа,

Где душа жива и плоть права…

Ангелы кружат над полем чистым,

Снег – и никакого колдовства.

* * *

По Москве-реке

Плавал молодец,

Как на языке

Сладкий леденец.

Ел пирог у тех,

Пил у этих квас.

Это ведь не грех –

Брать не про запас.

От вороньих стай

У тебя шевро.

Этому – трамвай,

А тебе – метро.

Вдоль подземных нор

Воздух тьмой звенит:

Камень – лабрадор,

Стекла – сталинит.

И сияет храм

Всем – и никому.

И везут тебя

К месту твоему.

На Филёвский лес,

На Садовый круг

Сыплет снежный блеск

Русский демиург.

Крепче, голова,

На плечах держись.

Вниз летят слова.

Лишь молитвы – ввысь.

Всё, что ты успел –

Несколько реприз.

Люди смотрят вверх,

Звёзды смотрят вниз.

Поэт

Навещал. Посвящал. Просвещал.

Обольщал. Размещал. Ощущал.

Возмущал. Укрощал. Возмещал.

Затрещал. Обнищал. Завещал.

Речка

Мимо нашего посёлка

Ехал как-то паровоз.

Захотелось вдруг напиться –

Взял – и к речке повернул.

Видит, наши рыбу ловят:

Дед Пафнутий и Вантей.

Он сначала забоялся:

Тут у нас, в посёлке, строго,

А потом, как разбежался,

Через дом, как перепрыгнет!

И давай тихонько к речке,

Но с обратной стороны.

А Вантей и дед Пафнутий

Третий день тащили щуку:

Зацепилась за корягу – и не хочет вылезать!

От жары пуская искры

Красным носом завидущим,

Паровоз – глотком большущим –

Р-раз! – всю речку – во, дела!

Тут как крикнет дед Пафнутий:

«Что же ты, дурак, наделал

С нашей речкой разлюбимой,

С нашей щучкой озорной?!

Как теперь в Китай нам плавать?

Как на Кубу добираться?!..

Мы ж тебя электровозом

Можем сделать в полчаса!

Как теперь в глаза посмотришь

Ты Степану-машинисту?

Или ты не видел надпись:

«По газонам не ходить?!..»

Паровоз пыхтит и мямлит:

«Я ж для вас хотел, как лучше.

Вот, пожалуйста, извольте,

Вы, Вантей, и Вы, Пафнутий,

Собирать в корзинку рыбу,

Будто вышли по грибы».

А потом – и вовсе в слёзы:

«Я ведь, в общем, не по злобе,

Я и пить не собирался,

Только горло полоскал...»

И вернул – почти всю речку,

Может, два ведра припрятал...

Так Пафнутий и Вантей

Нашу сберегли природу

И для взрослого народа,

И, конечно, для детей!

* * *

То колокол, то звяканье монет –

Собор и рынок вечно на виду, _

Я не был в Саламанке двести лет

С тех пор, как Санчо сжёг сковороду.

Обедня здесь короче, чем обед,

Высокое с обыденным – родня,

Фонтан Свободы в затхлый туалет

Впадает, и удобней не найду:

Стань рядышком – и светлая струя

Поможет справить малую нужду

Под памятник, забытый среди дня,

Взыскующий, что в глаз затёк помёт,

Пол-неба, пол-любимой вижу я,

Которую пол-ослика везёт.

И всё, что мне осталось – представлять

Других полмира, свет и тень кроя,

«Полувраги» читать – «полудрузья»,

Полупечаль – надеждою назвать.

И Санчо – рядом, бронзовый, живой

Насмешливо качает головой.

* * *

Ты ли, мой друг – по другую сторону океана

С другом – «бадвайзером» у блеющего экрана,

В пустыне застроенной, где старожил

Не припомнит молнии или грома,

Хозяин костюма, владелец дома,

Хоть у Банка – вторая пара ключей,

Ты ли сияешь в двести свечей

Среди бледнолицых из гольф-клуба

В городке нотариусов и зубных врачей,

Где у всех недвижимость и подолгу болят зубы,

Где фортуна, пытаясь отвлечь и помочь,

Приведёт в казино и согреет место,

И деньги летят, и тянется ночь,

И что раньше закончится – неизвестно.

Это ты пыхтишь в парфюмерной пене

Местной богини, ложась на алтарь,

Перебирая её инвентарь.

Ты, наконец ли, завёл календарь

Званых событий и совокуплений?

От барханов приходят жёлтые волны.

Жарко становится. Скоро весна.

Доживём. Говорят, и сюда доберутся войны –

Не большие, так малые – даль темна.

И вовсю распростёрлась – во всю страну.

Здесь бывает пусто, но никогда одиноко:

Можно спать, распластавшись или камнем идя ко дну,

Можно, выйдя на крышу, всплакнуть и завыть на луну,

И тебя поддержит округа – соседи, собаки, кошки,

И сирены машин – полицейской, пожарной и неотложки.