* * *
Был к безделью не приучен
Джироламо Невезучий:
Чтоб спастись от разных бед,
Он объездил целый свет.
В Генуе терял он гены,
В Падуе с коня он падал,
Не нашёл жены в Женеве,
И в Тоскане – тосковал,
Бился с барсом в Барселоне,
Разуверился в Вероне,
В пампе он хотел пампушек,
Манты в Мантуе искал.
Въехав в яму на Ямайке,
Он не стал копать в Клондайке,
И, к тому же, в Ла-Валетте
Проигрался в пух и прах,
А ещё во время странствий
Он раскладывал пасьянсы:
Масть – на масть, как звук – на отзвук,
Страсть – на старость, смех – на страх.
И никто не знал, откуда,
И никто не знал, куда он.
То он в Слониме слонялся,
То он в Бежецк убегал,
В Померании не помер,
И уехал жить в Житомир,
А пасьянсы не сходились,
Но и он не унывал.
Как-то раз под Аккерманом
Ветер вывернул карманы,
Ветер расшвырял колоду,
В чьих теперь она руках?
Джироламо – невезучий,
Может быть, у Вас получше
Всё сойдётся – звук и отзвук,
Страсть и старость, смех и страх?
К ветру
...И скалы, воздух обжигая,
За солнцем тянутся. Куда?
И дышит в бухте ледяная,
Подслеповатая вода.
И трещины ползут, и зданьям
Камнями век свой доживать,
Неисполнимые желанья
Не исполняются опять.
И в этом выжженном краю,
В каком-то забытьи счастливом
Я воздух перелётный пью.
У Коктебельского залива.
У самой жизни на краю.
* * *
Кости белеют внизу или мрамор над нами смеётся,
Пряча бессмертных в себе – бога ли, цезаря лик?
Каменоломня, прощай,
Здесь полжизни моей остаётся,
Тени друзей и давно пересохший родник.
В горле першит; не зима, но в кристалликах воздух,
Воздух империи, полный ликующих числ,
В пальцах ослепших, и сердце не помнит, кто возле,
В стёртых словах о любви, постепенно теряющих смысл.
…Вольноотпущенник жизни своей, рабской,
Подводит итоги. Не опрометчив: вполголоса песню поёт.
Выпьет вина. В гости друга-раба не зовёт.
Женщину купит. И с нею побудет немного.
Каменоломня, прощай.
Рядом с домом мерцает дорога
К морю, где лодочник с вечера дремлет и ждёт.
День будет ветреный. Завтра миндаль зацветёт.
Что же он медлит? Чего он стоит на пороге?
* * *
То колокол, то звяканье монет –
Собор и рынок вечно на виду, _
Я не был в Саламанке двести лет
Обедня здесь короче, чем обед,
Высокое с обыденным – родня,
Фонтан Свободы в затхлый туалет
Впадает, и удобней не найду:
Стань рядышком – и светлая струя
Поможет справить малую нужду
Под памятник, забытый среди дня,
Взыскующий, что в глаз затёк помёт,
Пол-неба, пол-любимой вижу я,
Которую пол-ослика везёт.
И всё, что мне осталось – представлять
Других полмира, свет и тень кроя,
«Полувраги» читать – «полудрузья»,
Полупечаль – надеждою назвать.
И Санчо – рядом, бронзовый, живой
Насмешливо качает головой.
Гетто
(Из цикла «Мама и снег над Варшавой»)
Рваная дорога,
Злая колея.
Далеко до бога,
Свесилась дорога
Аж за край земли.
По дороге – дроги
Муравьём в пыли.
В неподвижном небе
Жёлтая звезда.
То ли в гости едем,
То ли – навсегда.
И никто не плачет,
И длиннеет тень,
И лошадку мальчик
Кормит целый день.
В воздухе нагретом.
Среди трав немых.
На исходе света.
На пороге тьмы.
Музыканты
Вечно сидели на скамьях нагретых
Альты, кларнеты, гитары, басы –
Те музыканты, чья песенка спета.
Те музыканты, чья песенка спета,
Свадьбы играли и похорона…
Пыльное лето, зелёное лето,
Плачет страна и танцует страна.
Чёрная клавиша к белой прижмётся,
Белая музыка с чёрной сольётся,
Под облаками квартет наш несётся,
Эй, музыкант, чародей, дуэлянт!
Ноты ли скачут, ворот ли рвётся:
Здесь напрокат инструмент выдаётся –
Руки его и усталый талант.
Чёрные даты, красные даты –
Некогда больше играть для себя,
Как перед господом – не виноваты,
Незачем больше – дома семья.
Но начиналась забытая тема
Голосом, звяканьем кружек в пивной,
И барабанщик, хромец разбитной,
Пальцами щёлкал, стучал по колену.
И постепенно, сперва постепенно
Что-то вытягивалось из клубка,
За инструментом тянулась рука,
Чёрная нитка, чертовка, сирена,
Стой, мы догоним тебя непременно,
Жизни не хватит – настигнем за сценой,
Это последний наш джаз, старина!..
Слышите, слышите, снова играют
Дождик на крыше, свет на стекле,
Если б не музыка, не представляю,
Что бы я делал на этой земле...
Чёрная клавиша к белой прижмётся,
Белая музыка с чёрной сольётся,
Под облаками квартет наш несётся,
Это последний наш джаз, старина!...
Пары воркуют на скамьях нагретых,
Спят музыканты, чья песенка спета,
Спят музыканты, чья песенка спета,
Плачет страна и танцует страна...
* * *
По Москве-реке
Плавал молодец,
Как на языке
Сладкий леденец.
Ел пирог у тех,
Пил у этих квас.
Это ведь не грех –
Брать не про запас.
От вороньих стай
У тебя шевро.
Этому – трамвай,
А тебе – метро.
Вдоль подземных нор
Воздух тьмой звенит:
Камень – лабрадор,
Стекла – сталинит.
И сияет храм
Всем – и никому.
И везут тебя
К месту твоему.
На Филёвский лес,
На Садовый круг
Сыплет снежный блеск
Крепче, голова,
На плечах держись.
Вниз летят слова.
Лишь молитвы – ввысь.
Всё, что ты успел –
Несколько реприз.
Люди смотрят вверх,
Звёзды смотрят вниз.
Коктебель
(Фрагмент)
Для бронзовых, коричневых и красных
Заведена пружина летних дней:
Стучат мячи на кортах, окна настежь,
А море всё слышней, слышней, слышней…
И воздух теннисный, упруго-маслянистый
Морскою пылью отдаёт с утра,
И белый шлейф мяча размазан кистью
Над охрой черепиц, над синькою двора,
Над сеткой, где, как голуби с голубкой,
Они парят в восторге высоты,
Пусть горы тянут свет, подобно губке,
И тени заостряют их черты.
Уже и солнце пало на колени,
И ходят волны в чёрных сапогах –
Они играют – и на малой сцене
Кричат своё от моря в двух шагах.
* * *
На дачах ещё загорают,
И солнце, как будто, печёт,
И солнце с утра превращают
В сиропы, варенье, компот.
Здесь вечер вином согревают,
Едят – урожайным был год,
Хохочут – и разве скрывают,
Что дождик по роще сечёт,
Что поле, вернувшее зёрна,
И сад, отдающий плоды,
Молчат под холстиною чёрной,
Молчанье купив за труды.
И тени в стекле проплывают,
И страшно остаться одним,
А лето по дому блуждает
Забытым при жизни, больным.
Оно залежится в кармане
Случайной лесной шелухой…
И бабочки крылья роняют
С тяжёлой к утру головой.
Первое приближение
Грудой золотистых мёрзлых кож
За окном Литва до горизонта,
И в костёл, в который каждый вхож,
Тихо входит женщина с ребёнком.
Так за нею он в толпе скользит,
Что в одежде кажется из шёлка,
И уже свеча его горит
Среди сотен тоненьких и жёлтых.
Крестики, как родинки родства.
Теплота земного естества.
И слова тяжёлые, как числа,
Из неведомого вещества.
…………………………………
…………………………………
Дверь откроешь, замело порог.
Дверь откроешь – паперть замело.
Далеко видать, белым-бело,
Солнце где? Где север, где восток?
Неостывший алый уголёк,
Лыжник в дюнах – словно мотылёк.
Чёрных лыж перебирая чётки,
Лыжник на отшельника похож
Посреди песчано-снежных лож.
Только жаль, зимою день короткий.
Вышивки предмет или перо
Лыжник? Он и сам того не знает,
Кто ему пространство выбирает,
Так холмы расставлены хитро.
Вот он в лес влетает, как болид,
Сыплют с веток жёлтые иголки,
И уже его свеча горит
Среди сосен тоненьких и колких...
Сумерки обходят стороной
Лыжника за белой пеленой,
Женщину и мальчика под снегом
На тропинке, к хутору, к ночлегу:
Чтоб с душой спокойной
Сесть к огню,
Чтоб в рубахе чистой
Сесть к окну.
Звать слова могучие, как числа,
Где душа жива и плоть права…
Ангелы кружат над полем чистым,
Снег – и никакого колдовства.
Анамнез
Её жалели или ухмылялись,
А муж смеялся: «Дa уж, баб люблю…»
И от него, и от себя спасаясь,
Она пошла – и спряталась в петлю.
И прокляла его мужскую силу,
И всю с собой в могилу унесла.
Как будто тучей, враз его накрыло:
Ушли невесты, и болезнь пришла.
Он вдруг заметил, стали пахнуть платья
Духами – как в те, давние года.
И он искал – в шкафах и под кроватью.
Он знал, она придёт. Не знал – когда.
Так он сидел, а дни его летели,
Как ветер гонит мусор по дворам,
Уже душа не ночевала в теле,
Брезгливо возвращаясь по утрам,
В зачёркнутый верёвкой бельевою
Двор, где одно и то же без конца:
Вороны в чёрном. Дождь в ведро пустое.
Хромая табуретка у крыльца.
* * *
Ты ли, мой друг – по другую сторону океана
С другом – «бадвайзером» у блеющего экрана,
В пустыне застроенной, где старожил
Не припомнит молнии или грома,
Хозяин костюма, владелец дома,
Хоть у Банка – вторая пара ключей,
Ты ли сияешь в двести свечей
Среди бледнолицых из гольф-клуба
В городке нотариусов и зубных врачей,
Где у всех недвижимость и подолгу болят зубы,
Где фортуна, пытаясь отвлечь и помочь,
Приведёт в казино и согреет место,
И деньги летят, и тянется ночь,
И что раньше закончится – неизвестно.
Это ты пыхтишь в парфюмерной пене
Местной богини, ложась на алтарь,
Перебирая её инвентарь.
Ты, наконец ли, завёл календарь
Званых событий и совокуплений?
От барханов приходят жёлтые волны.
Жарко становится. Скоро весна.
Доживём. Говорят, и сюда доберутся войны –
Не большие, так малые – даль темна.
И вовсю распростёрлась – во всю страну.
Здесь бывает пусто, но никогда одиноко:
Можно спать, распластавшись или камнем идя ко дну,
Можно, выйдя на крышу, всплакнуть и завыть на луну,
И тебя поддержит округа – соседи, собаки, кошки,
И сирены машин – полицейской, пожарной и неотложки.
Поэт
Навещал. Посвящал. Просвещал.
Обольщал. Размещал. Ощущал.
Возмущал. Укрощал. Возмещал.
Затрещал. Обнищал. Завещал.
Наставление
Я вам историю сплету
Про давний мой каприз:
Как в детстве, стоя на мосту,
Хотел я плюнуть вниз.
Ведь вниз – не то, что в потолок,
Но с бабушкой я был,
И, вроде я её отвлек,
Но струсил – вот дебил!
А вскоре бабушка моя
Решила утонуть,
Наверное, затем, чтоб я
Свободней мог вздохнуть.
И с моста плюнул я, и в даль
Шла за волной волна.
И бабушку мне стало жаль:
Эх, видела б она!
Да будет, дети, вам урок:
Сегодня, завтра, впредь
Всё делать вовремя и в срок,
И бабушку жалеть.
Речка
Мимо нашего посёлка
Ехал как-то паровоз.
Захотелось вдруг напиться –
Взял – и к речке повернул.
Видит, наши рыбу ловят:
Дед Пафнутий и Вантей.
Он сначала забоялся:
Тут у нас, в посёлке, строго,
А потом, как разбежался,
Через дом, как перепрыгнет!
И давай тихонько к речке,
Но с обратной стороны.
А Вантей и дед Пафнутий
Третий день тащили щуку:
Зацепилась за корягу – и не хочет вылезать!
От жары пуская искры
Красным носом завидущим,
Паровоз – глотком большущим –
Р-раз! – всю речку – во, дела!
Тут как крикнет дед Пафнутий:
«Что же ты, дурак, наделал
С нашей речкой разлюбимой,
С нашей щучкой озорной?!
Как теперь в Китай нам плавать?
Как на Кубу добираться?!..
Мы ж тебя электровозом
Можем сделать в полчаса!
Как теперь в глаза посмотришь
Ты Степану-машинисту?
Или ты не видел надпись:
«По газонам не ходить?!..»
Паровоз пыхтит и мямлит:
«Я ж для вас хотел, как лучше.
Вот, пожалуйста, извольте,
Вы, Вантей, и Вы, Пафнутий,
Собирать в корзинку рыбу,
Будто вышли по грибы».
А потом – и вовсе в слёзы:
«Я ведь, в общем, не по злобе,
Я и пить не собирался,
Только горло полоскал...»
И вернул – почти всю речку,
Может, два ведра припрятал...
Так Пафнутий и Вантей
Нашу сберегли природу
И для взрослого народа,
© Семён Бурда*, 1977-2008.
© 45-я параллель, 2008.
---
* Стихи, статьи, фотографии и видео представлены по адресу: